Осада началась в те дни, когда Соль восстанавливалась после ранения, а Артуро эвакуировали в один крестьянский дом, пока решалось, не лучше ли переправить его в город. Соль сидела в гамаке, свесив ноги, и тут откуда ни возьмись на фоне далекого и слабого света костра возникла тень команданте Фернандо. Сначала он спросил, все ли в порядке. Да, ответила она; она усталая, голодная, но в порядке. Потом спросил, было ли ей страшно, и она ответила, нет, потому что ее к таким вещам готовили. «В любом случае, большое спасибо, – добавила она. – Вы спасли нам жизнь, команданте». Тогда Фернандо подошел ближе и положил руку ей на колено. «Вы очень красивая, товарищ Соль», – сказал он. От неожиданности она онемела, а тело вдруг будто зависло в пустоте без опоры, не в силах отреагировать, и далеко не сразу ей удалось спрыгнуть из гамака на землю, не повредив раненое бедро. «Не говорите так, Фернандо, – наконец выдавила она. – Это запрещено». – «Да, товарищ Соль, вы правы, – ответил он. – Обещаю, такое больше не повторится».
Но на следующий вечер он вернулся. «Так-то вы поступаете с тем, кто спас вам жизнь? Не хотите меня отблагодарить?» Прошел дождь, лица людей в сыром воздухе лоснились. Когда Фернандо подошел ближе, Соль задохнулась от запаха его подмышек. «Фернандо, так нельзя», – сказала она тихо, стараясь одновременно, чтобы ее никто не услышал и чтобы сказанное не прозвучало интимно. «У вас жених, что ли, имеется? – спросил Фернандо. – В Китае или в Медельине?» Сцена повторяла вчерашнюю: последние часы долгого дня, Соль сидит в гамаке, свесив ноги в сапогах, мужчина придвинулся слишком близко. Вчера он протянул руку и положил ей на колено, а сегодня стоял так, что она своим коленом чувствовала его ширинку. Она снова прогнала его, но Фернандо будто не понимал. Видимо, он не подозревал, что ее отказы могут быть искренними: просто юная буржуйка, играющая в партизанку, хочет набить себе цену, не дается просто так. Он сделал еще одну попытку, и Соль снова увильнула.
Шли дни. Раненое бедро зажило полностью – тело удивительно быстро восстановилось. Соль заметила, что Фернандо перестал приходить, как будто забыл ее.
Однажды, пока Соль учила крестьянских девочек алфавиту, она почувствовала, что ей еще жарче, чем обычно в здешних тропиках. Ночью, напротив, ее разбудил дикий холод, но через пару мгновений она поняла, что худо ей не от холода, неизвестно откуда взявшегося в сырой сельве, а оттого, что ее трясет так сильно, что гамак ходит ходуном. У нее никогда не было такой высокой температуры. Она целыми днями лежала и не могла поднять руку, когда девушки из отряда приносили ей воды. Тихонько плакала от чудовищной головной боли, не пульсирующей, а такой, будто вся кровь, прилив к мозгу, вознамерилась вырваться наружу. Она так потела, что утром приходилось менять футболку, а однажды даже повесить гамак сохнуть на солнце. Ей в голову не приходило попросить о лекарствах, но кто-то сходил к общему тайнику, где обычно лежали таблетки хлорохина, и вернулся с известием, что они кончились. Новую дозу доставили только через две недели, и Соль пережила их, словно перебиралась вброд через реку. Ее кидало то в отчаяние, то в ярость, то в безутешность, то в паранойю, она утратила ощущение времени и доверие к окружающим. Когда она начала выздоравливать, ей сказали:
– Вас тут навещал команданте Фернандо. Вы так болели, что даже не заметили.
– И подходил близко? – спросила Соль. – Подходил близко, а вы его пустили?
Никто не понял, почему она задает такие вопросы, и, возможно, это было к лучшему. Она много недель подряд отказывала Фернандо вежливо, чтобы его не обидеть – и чтобы остальные женщины не догадались о происходящем, потому что никто не знал, как они отреагируют. Но теперь ей, ослабшей от болезни, было невыносимо противно думать, что к ее беззащитному телу приближался мужчина. Он мог бы до нее дотронуться, если бы захотел, думала Соль; возможно, и дотрагивался, – как сейчас узнаешь? Остается ли на теле след непрошенной руки? Ее захлестывало отвращением.
В последний раз Фернандо подступился к Соль, когда она уже совсем оправилась и вернулась к активной жизни. Приезжая фельдшерица, чьего лица она не запомнила, сказала ей, что у нее анемия, – иногда Соль действительно было трудно дышать, но каждый день становилось все лучше и лучше, и она думала, что совсем скоро снова станет в строй. И тогда снова пришел Фернандо – опять вечером, опять его силуэт рисовался на фоне костра, а голос становился вкрадчивым от сальных намерений. «Когда же вы удостоите меня поцелуем?» Позже Соль показалось любопытным, что в момент крайней слабости она вдруг почувствовала себя сильной, как никогда. «Отвяжитесь уже от меня, или я уйду, – ответила она. – В последний раз сказала». Фернандо сделал шаг назад. «Ну надо же, взбрыкиваем», – сказал он. Соль развернулась и пошла прочь; ей казалось, что он идет за ней следом. Когда она добралась до гамака и обернулась, ожидая увидеть искаженное похотью лицо, ею словно овладела какая-то внешняя сила, и она за минуту собрала рюкзак с провизией на день. С одной стороны, она действовала несознательно, ею двигало отвращение, а не рассудок; с другой, на сто процентов ощущала, что она сама себе хозяйка.
Целый день она шагала в неизвестном направлении, желая только одного – как можно скорее увеличить расстояние между собой и Фернандо. Выбрела к дому знакомых крестьян и заночевала там, и так, от дома к дому, от знакомых к знакомым, выбралась в одно селение в Тьерральте, откуда ходили автобусы до Медельина. Денег на билет ей наскребли все те же сердобольные крестьяне, и еще в горах она выменяла китайскую фляжку на длинное пончо, под которым можно было спрятать форму. До квартиры в Медельине добралась только через три дня. Лус Элене пришлось помочь ей подняться по лестнице, потому что ее не держали ноги. Врач, друг семьи, срочно вызванный Лус Эленой, удивился, что она вообще жива.
– У нее гемоглобин четыре, – сказал он. – С таким гемоглобином не ходят.
– Знали бы вы, откуда я пришла, – усмехнулась Соль.
– Откуда?
– Издалека, – сказала она. – Дальше не бывает.
XVII
Однажды вечером, уже лежа в гамаке, он услышал звук, который ни с чем нельзя было спутать, – шаг каравана мулов. Поднял голову и увидел, что другие любопытные тоже выглядывают из гамаков. Два человека в гражданском вели мулов к палаткам командования. Вскоре они обогнули палатки и пропали из виду, но Рауль успел заметить, что караван нагружен, а на следующий день, когда мулов уже не было, узнал, что груз предназначался конкретному адресату. Такое случалось не впервые, он легко додумал остальное, а в течение дня его подозрения подтвердились: привезенное пойдет центральному командованию, а обычные герильеро не увидят из этого провианта ровным счетом ничего. Как и прежде, когда приходил караван, воздух наполнился запахами, и Рауль не знал, то ли ему возмущаться привилегиями командиров, то ли волноваться, что из сельвы на дух хамона или копченой колбасы выйдет ягуар. Но на сей раз Фернандо, видимо, чтобы унять подозрения, собрал всех. Рассказал, что привезли продукты, а также медикаменты, вызвал по именам четырех солдат, в том числе Рауля, и приказал выстроить тайник для вновь прибывшего груза.
– И надежно его укройте. Никто не должен знать, где он и что там внутри.
Был сезон дождей, и устройство тайника затянулось, поскольку выкопанная накануне земля утром снова оказывалась в яме, но солдаты работали усердно и не жаловались. Закончив, они уложили внутрь запас ванили, корицы и нуги на два месяца вперед, два больших ящика бульонов «Магги» и лекарства. Все молчали, как рыбы. Каждый знал, что сказанное может быть использовано против него на следующем собрании, как это произошло с Раулем несколько недель назад. Один из товарищей намекнул, чтобы он подверг себя самокритике. Рауль не нашелся сразу с ответом, и кто-то сказал за него: «Пять месяцев назад товарищ Рауль сомневался в нашей тактике формирования опорной базы». Раулю хватило ума понять, что это обвинение похоже на зыбучие пески: чем больше защищаешься, тем больше увязаешь. Так что он не стал возражать, отнес ошибку на счет своей неопытности, и про инцидент, казалось, все забыли.
Спустя два дня после завершения строительства тайника команданте Фернандо подошел к Раулю и сказал: «Товарищ, нам нужно, чтобы вы поучаствовали в угощении». Это была одна из его любимых идей, хотя практической пользы до сих пор никто не понимал. Команданте Фернандо верил, что опорную базу лучше всего формировать, используя примитивные формы коммунизма, уже существующие в крестьянском обществе. «Вот где суть, – говорил он, донося свою мысль до товарищей, – вот где начало начал». Под угощением имелся в виду целый ритуал: крестьянин, нуждавшийся в помощи общины (чтобы вспахать поле, построить поилку или загон, покрыть крышу пальмовыми листьями), вызывал всех односельчан, а взамен закатывал им большой народный праздник, где благодарил откликнувшихся и вознаграждал их за труды, предлагая еду и веселье. В данном конкретном случае человеку требовалось расчистить участок под посадку риса. Работа несложная, но утомительная: нужно было пройти целое поле с мачете в руках, убирая сорняк и кусты. Мачете назывался рула: он был длиннее (почти метр) и тяжелее обычного, потому что его острое лезвие должно было без усилия срезать стволы кустов.
Рауль закинул винтовку за спину, как, он видел, делали в Китае, и взялся за работу. Рула была даже больше первого мачете, купленного им в сувенирном магазине. Он никогда не имел дела с инструментом такого размера. Казалось, рула жила собственной жизнью, тяжело обрушиваясь на сорняки. Может, Рауль залюбовался ее мощью, а может, отвлекся, обсуждая ее с товарищем, – так или иначе, по неопытности или по рассеянию, мачете опустилось не туда. Лезвие вошло Раулю в голень: разрезало штанину, погрузилось в плоть и остановилось у самой кости. Он наклонился оценить рану и увидел столько крови, что, случись такое с другим человеком, подумал бы, что это розыгрыш. Штанина мгновенно почернела. Что-то подсказало Раулю, что дела плохи, и встревоженные лица крестьян подтвердили его догадку.