– Тьфу ты черт! – воскликнул он. – Да это же Эмесиаса дочка!
Марианелла объяснила, что ей срочно нужно найти отца и брата. Напомнила, что ее зовут товарищ Соль, она работала в отряде «Школа председателя Мао», а брат ее – товарищ Рауль. Крестьянин терпеливо выслушал и сказал, что товарищ Эмесиас в последний раз был в здешних местах с полгода назад. Он махнул в направлении Тьерральты:
– Там, надо думать, обретается. Дня три пути.
– А можете его найти? И моего брата?
– Конечно. Только время нужно.
И они договорились: крестьянин отправится к Эмесиасу, передаст, что его разыскивают, и приведет на хутор.
– А нам что делать? – спросила Лус Элена.
– Возвращайтесь через два месяца. К тому времени доставим вам вашего папу.
– И брата, – напомнила Марианелла.
– Да, точно. Но тут уж ничего не обещаю.
На этом они распрощались. Марианелла с матерью, сломленные усталостью, отправились в обратный путь. Лус Элене не хватало воздуха, так что разговаривали прерывистыми фразами.
– Главное мы выяснили, – сказала Марианелла. – Что папа там.
– Но не узнали, где твой брат.
– Мы найдем его, мама. Я тебе клянусь. Остается самое трудное.
– Забрать их оттуда.
– Я не знаю, как это сделать. Чтобы их отпустили.
– Ты имеешь в виду, чтобы им ничего не сделали.
– Да, не наказали.
Лус Элена задумалась.
– А я, кажется, знаю, – сказала она.
Она имела в виду детей, которых полюбила сильнее, чем предполагали ее обязанности. В иных обстоятельствах любовь к ним не позволила бы ей даже задуматься о подобном шантаже, но в данном случае на кону было благополучие ее собственной семьи. Она набрала побольше воздуха и сказала:
– Если они хотят, чтобы я забрала детей, пусть вернут мне мою семью.
Марианелла и Гильермо поженились в мае, через пару месяцев после освобождения Лус Элены. Церемония была очень скромная – и церковная, чтобы не задевать чувств бабушки с дедушкой. Свадьбу увековечили на фотопленке: Гильермо надевает невесте кольцо. Он одет в желтую рубашку и расстегнутый пиджак со множеством пуговиц, а Марианелла – в белое платье без рукавов с круглым воротничком. На голых плечах – шаль крупной вязки, от которой чешется кожа. Марианелла выглядит счастливой.
Лус Элена, напротив, не была уверена, что это благоразумное решение.
– Я не понимаю, зачем ты выходишь замуж, – говорила она дочери. – Если хочешь, живи с ним, но зачем жениться?
– Но я же влюблена, мама. Почему бы мне не выйти замуж?
– Потому что ты не понимаешь. Не замечаешь.
– Чего?
– Что это не любовь, – сказала Лус Элена. – Это благодарность. А на одной благодарности жизнь не построить.
ХХ
Приказ был четкий, но непонятный: по распоряжению команданте Армандо Рауль должен был отправиться в ставку Центрального командования на равнинах Тигре. Выход наметили на ранее утро, потому что путь обещал занять три дня. Сопровождали Рауля пять товарищей. Момент был не самый подходящий для таких дальних бросков. Все последние дни отряд производил разведку для важного военного маневра: штурма штаба контрагерильи. Это была крупная операция, в которой задействовали около двухсот человек, а для Рауля – еще и шанс восстановить доверие к собственным способностям, сильно подорванное после инцидента с динамитом (последствия которого еще отдавались в руке и в лице) и не улучшившееся после визита к эмбера. И как раз теперь он кому-то понадобился в другом месте?
– А зачем я там? – спросил он.
Томас покачал головой.
– Мне известно не больше вашего.
К следующему рассвету они уже два часа шагали по долине реки Сан-Хорхе, как обычно, молча и сохраняя расстояние, против которого Рауль на сей раз ничего не имел: он хотел побыть наедине с собой и своими сомнениями. Что такого могло случиться, что его так срочно вызвали? Награда ждет его там, на равнинах, или кара? В этих бесполезных размышлениях проходили часы. Он останавливался на привал, где указывали, ел местные мелкие бананы, жаренные с рисом и маниоком, наполнял фляжку водой из ручьев. Вешал гамак повыше над землей, по которой ползали кайсаки, и спал плохо, урывками. У проводника, уроженца департамента Кордова, были редкие, какие-то подростковые усики, но морщинки вокруг глаз выдавали возраст, не соответствовавший его радушной улыбке. Несколько раз он безуспешно пытался завязать разговор, но через два дня сдался и перестал. К тому времени, как они добрались до равнин Тигре, проводник впал в то же меланхолическое молчание, что и Рауль, у которого не хватало сил даже извиниться за свою невежливость. Он просто думал о другом.
Заночевали на равнинах. Инструкции гласили: в определенной точке сопровождавшие Рауля из Тукура должны передать его новой группе и остаться ждать. Первая группа не знала, куда направляется Рауль, а вторая только это и знала. Секционирование, изощренная система секретности, составляла основу выживания любого герильеро, и Рауль понимал, что играет роль в пьесе, где каждый актер знает только свои реплики. Утром перед выходом Армандо открыл ему следующую подробность миссии. «Вы направляетесь в Галилею», – сказал он. Так называлось заброшенное селение на склонах Парамильо. И тогда Рауль понял: он идет к отцу, товарищу Эмесиасу, чей отряд стоял как раз в Галилее.
– Мы немало усилий приложили, чтобы вы встретились, – сказал Армандо.
– Но зачем? – спросил Рауль. – Зачем мне с ним встречаться?
Армандо добавил:
– И до сих пор прилагаем.
Через два с половиной дня пути до Галилеи Рауль узнал, что это будет не конечный пункт, а только точка на середине маршрута. Его, разумеется, никто не предупредил, поскольку вследствие правил секционирования никто ничего не знал. Вторая группа сопровождающих состояла из более молчаливых и сдержанных товарищей, как будто близость к Центральному командованию сообщала им некую серьезность, и они тоже знали не больше Рауля (или, по крайней мере, делали вид). На привалах он вглядывался в их непроницаемые лица, пытаясь понять, узнаю́т ли они его и знакомы ли с Эмесиасом, но тщетно. Когда они прибыли на место, один из сопровождающих сказал: «У нас приказ ждать вас, товарищ. Так что занимайтесь своими делами и скажите нам, когда будете готовы возвращаться».
В эту минуту навстречу Раулю вышел отец. Они поздоровались осмотрительнее, чем Раулю бы хотелось. С тех пор как они расстались в последний раз, им не случалось обменяться ни словом, ни письмом, и Рауль с сожалением осознавал, что ни один из них не доверяет другому на сто процентов. Как будто они снова оказались в пьесе «Шпион». Он спросил у отца:
– Может, скажешь уже, что происходит?
– Нас ждут, – сказал Эмесиас.
– Кто?
– Твоя мать и твоя сестра. День пути отсюда. Если не очень устал, можем выйти немедленно.
Так они и поступили. Раулю казалось, что отец состарился. Прошло больше трех лет с их последней встречи, и Фаусто действительно будто одряхлел за это время. Все волосы у него были на месте, но полностью поседели и белоснежностью напоминали перья белого лебедя. Кожа на лице обтягивала череп, а обняв отца, Рауль почувствовал, что тело его словно лишено плоти. Только теперь он начал понимать, как ему повезло, что его лагерь находился довольно низко, в теплой зоне, где было сколько угодно дичи – коров и пекари, но также и птиц всех размеров, а в пору высокой воды достаточно было по колено зайти в реку и воткнуть мачете в песчаное дно, чтобы поймать рыбу. А здесь, на высоте, почти на плоскогорье, еды не хватало, тела, казалось, замыкались в себе, лбы всегда хмурились, сырой холод прогонял румянец, и люди были сплошь бледные, как боготинцы. Позже Рауль узнал, что отряд совершил несколько грубых военных промахов, и поэтому народу там оставалось мало, и подавленные, деморализованные бойцы ходили, вжав голову в плечи, словно укрывались от ледяного ветра.
Дорога оказалась дольше, чем обещал отец. Через полтора дня они вышли к краю сельвы. Эмесиас сдал винтовку товарищам, которые сопровождали их до этого места. Рауль вгляделся в открывшийся простор и понял, что до сих пор они спускались по довольно крутому склону в сторону шоссе. На полпути между лесом и дорогой, метрах в пятидесяти от того места, где находились Рауль с отцом, на фоне темно-серого пасмурного неба стоял крестьянский дом. «Они должны быть там», – сказал Фаусто, и не успел Рауль испугаться, что их там не окажется или что всем этим маневром, неизвестно кем устроенным, он подверг их опасности, как дверь распахнулась и навстречу им выбежали обе, мать и сестра, смеясь и плача. Лус Элена обняла Серхио.
– Ты здесь, – сказала она. – Ты не умер.
– Я не умер, мама.
– Ты не умер, – повторила она. – Ты здесь.
Ночь выдалась долгая, но все четверо были этому только рады. Спали мало и говорили не о том, что произошло с каждым за время разлуки, а о том, что делать с будущим. Рауль оставался на чеку, потому что доносы были в этих местах обычной практикой, и в самом худшем случае ему пришлось бы воспользоваться висевшим на поясе револьвером. Дом был маленький – кухня и спальня, – а от недостатка света казался еще меньше: с соломенного потолка свисала одна-единственная тусклая лампочка. Хозяин приготовил тушеное мясо, и мужчины с удовольствием набросились на него, а женщины не стали есть, потому что им показалось, что оно попахивает падалью. Лус Элена предусмотрительно привезла консервы из тунца и сардин, сгущенное молоко, три упаковки парацетамола, даже бутылочку эмульсии «агарол» на случай, если у кого-то запор, но Рауль больше всего обрадовался таблеткам «алказельцера», за которые принялся так, будто хотел снять тяжесть не только после этого ужина, но и после всех ужинов за последние годы. «А ты растолстел, – сказала Марианелла. – Не знаю, как тебе удалось, но в герилье ты отъелся». На самом деле Рауль не располнел, а опух от малярии и анемии. Лус Элена присмотрелась к нему, пока он примерял новую рубашку, которую она ему привезла. Рауль снял свою, и в слабом свете мелькнули растяжки на животе.