Черт, подумал Серхио. Это ловушка.
И тогда в наступившей тишине раздался голос его сестры.
– Это мы! Вы оба там?
Пока они с отцом переодевались, Марианелла рассказала им, что случилось: про аварию, про то, как они больше часа ждали автобус, как боялись, что не успеют на встречу и что очередной взбрык фортуны, которая, казалось, ополчилась против их семьи, пустит под откос все их планы. Идея с гитарой пришла в голову кузену – раз уж они все равно взяли ее с собой, притворяясь походниками. По счастливому стечению обстоятельств, в бардачке «ниссана» нашелся фонарик, а второй Марианелла по старой партизанской привычке сунула в рюкзак с документами. Теперь она показывала документы отцу и брату и объясняла, что именно смог достать Гильермо.
Пока только временные удостоверения личности, которые помогут добраться до следующего убежища; потом будут и паспорта, но это требует больше времени и свежих фотографий. Серхио слушал Марианеллу не очень внимательно, потому что продолжал следить за каждым движением листьев под робкой луной, за каждым шумом в ночи. Пять человек на обочине шоссе в горах вызвали бы подозрения у любого полицейского или военного, но им ничего не оставалось, кроме как дождаться первого автобуса, а уж потом разделиться из соображений безопасности. Фаусто должен был отправиться в Талару, усадьбу семейства Карденас, а Серхио – доехать до Медельина, переночевать у дедушки с бабушкой и добраться до Попаяна, где Гильермо мог помочь ему с поддельным паспортом, потому что там у него была своя сеть контактов. Через полчаса, непомерно растянувшихся из-за нервозности, приехал автобус. Они не успели как следует попрощаться: с этой минуты всем предстояло вести себя так, будто они не знакомы. Серхио вспомнил тщательно разработанный план, который они обсуждали в крестьянском доме, и вдруг понял, что отца увидит, только когда они окажутся в финальной точке бегства.
Им предстояло обменяться последними словами перед долгим расставанием. Ему показалось, что отец тоже об этом думает.
– Ну вот, – сказал Фаусто. – Увидимся в Китае.
Они по отдельности сели в автобус. Фаусто занял одно их передних сидений, а Серхио прошел в хвост и уставился на седую шевелюру отца, сиявшую впереди. За окном остались те, кто их встречал: его сестра, белокурый мальчик, темноволосый мальчик. Он давно приучил себя скрывать свои чувства и теперь Марианелла казалась ему такой незнакомой, что даже не возникло желания помахать ей на прощание. В автобусе было довольно пусто. Серхио насчитал семь человек, усталых мужчин и женщин; наверняка они возвращались после тяжелого рабочего дня на местных асьендах, на сахарных мельницах выше в горах, в усадьбах, таких же, как у его дедушки с бабушкой. В окнах мелькали электрические столбы, а Серхио ехал и думал, что посвятил всю свою юность, все начало взрослой жизни подготовке к чему-то, что так и не произошло. Сколько физических усилий, сколько умственного упорства, сколько дисциплины, сколько таланта, сколько жертв ради того, чтобы участвовать в чудесной миссии: вершить революцию, создать нового человека, сменить этот мир на другой, в котором люди будут страдать меньше или вовсе не будут. И вот теперь он бежит от всего этого, желая только одного: чтобы не поймали. Как это можно назвать, если не оглушительным провалом? Ему двадцать два, он едет в автобусе, в кармане у него поддельное удостоверение личности, он бросил все, во что вкладывал силы почти всю жизнь: кто он, Серхио Кабрера, если не неудачник? Автобус остановился у придорожного магазинчика. Отец вышел, не обернувшись. Серхио увидел, как он подходит к деревянному прилавку и что-то спрашивает. Автобус тронулся, седая голова осталась позади. И целая жизнь осталась позади, захлопнулась, а новая не открылась. Автобус катил по ночным горным дорогам, и Серхио подумал, что если бы случилась авария, автобус сорвался в пропасть и он, Серхио, погиб на дне этой самой пропасти, то по большому счету ему не о чем было бы жалеть. Он бы ничего не потерял.
Последовали две призрачные недели, недели вне мира или меж двух миров, обрамлявших неизвестно куда катившуюся жизнь: мир навсегда покинутой герильи и мир пустого будущего, которое было похоже на непонятный фильм, показываемый плохим проектором на плохом экране. Первую ночь новой жизни он провел в Медельине, у дедушки с бабушкой, и чуть не разрыдался, увидев себя в зеркале в коридоре. Он впервые посмотрел на свое тело и лицо с тех пор, как в девятнадцать лет вступил в герилью, и не узнал себя в суровом мужчине по ту сторону стекла. Мать приготовила ему чемодан в дорогу и кое-какие деньги. Все говорили с ним так, будто он вернулся из самой смерти или, точнее, будто он туда направлялся, потому что никто не знал, что произойдет с ним в ближайшие дни, да и в ближайшие годы. План был составлен в очень общих чертах. Серхио уедет из Колумбии, доберется до Мехико, встретится там с Лус Эленой, и вдвоем они каким-то образом прилетят в Китай, где, если все сложится хорошо, их будет ждать Фаусто. Когда Серхио спросил, а как же Марианелла, Лус Элена подняла руки в жесте бессилия.
– Она останется, а ты как думал? Она замужняя женщина, ее место рядом с мужем. И к тому же она должна теперь заботиться о трех детях, так что сам понимаешь.
– А разве это плохо?
– Она решила как решила, – отрезала Лус Элена.
Серхио ехал всю ночь. На автобусном вокзале в Попаяне его встречал человек, у которого он должен был поселиться, пока ему не сделают документы. По профессии он был агроном и жил с женой-бразильянкой за городом. Когда-то давно он состоял в партии, но в вооруженной борьбе не участвовал, а вскоре и вовсе отошел от дел и только иногда помогал Гильермо со всякими личными делами. От агронома Серхио узнал, что Гильермо, политический секретарь сектора Валье, начальник патриотического фронта, где выращивали мускусных уток, вот уже несколько лет живет в состоянии, так сказать, революционной шизофрении: его убеждений хватает, чтобы самому продолжать борьбу, но много сил он тратит на то, чтобы вытаскивать людей из герильи и защищать их впоследствии. Серхио понимал главное: Марианелла была жива только благодаря Гильермо. А теперь, тоже благодаря Гильермо, Серхио спал на удобной кровати в скромном домике под Попаяном, и целая цепь контактов мобилизовалась, чтобы устроить ему поддельные документы.
Вскоре к агроному приехал человек сфотографировать Серхио на паспорт. Серхио спросил, через сколько он будет готов. Человек насмешливо сказал: «Как только, так сразу». Пока тянулось ожидание, Серхио рискнул пару раз выбраться в Попаян. Агроном не возражал и даже дал ему пару советов, поскольку он не знал города, а за три года в сельве в нем проснулась неодолимая тоска по бетону, неону и напряженному дорожному движению. Бродя без цели по новым кварталам, он наткнулся на кинотеатр, на афише которого значился фильм с непостижимым названием «Заводной апельсин». Выйдя с сеанса, он сказал себе, что опасная вылазка была не напрасна.
Фотографировавший его человек без предупреждения явился в субботу утром. Паспорт вызвал у Серхио серьезное беспокойство и в то же время рассмешил: страницы шли не по порядку, плохо приклеенное фото больше походило на школьную поделку, а описание внешних данных не совпадало с суровой реальностью. Согласно документу, Серхио был мужчиной метр восемьдесят ростом, со смуглой кожей, глазами медового цвета и орлиным носом. Китайские одноклассники поначалу дразнили его «драконьим носом», и это обидное в свое время прозвище теперь отзывалось в нем теплом. Нет, у него не осталось ни драконьего носа, ни зеленых глаз, пугавших учеников школы Чунвэнь, и звали его не Серхио Кабрера Карденас, и уж тем более он был не Рауль, боец НОА. Теперь он был Атилио Сан Хуан, моряк торгового флота. Процесс изготовления паспорта представлялся совершенно ясно: из двух сделали один. И если он это понимает, думал Серхио, то уж власти и подавно поймут.
К счастью, сеть поддержки тоже это понимала. В день рейса агроном отвез его в аэропорт Кали, лежавший в ста пятидесяти километрах к северу. Они ехали три часа с лишним. Агроном успел расспросить про фильм Кубрика, а потом в общих чертах объяснил, как все будет развиваться дальше. Рядом со стойками в аэропорту его ждет молодая пара. Вместе с ними он выйдет из здания и снова зайдет через кухню. В операции участвовало не очень много народу, и все эти люди были преданы Гильермо, так что беспокоиться ни о чем не стоило. Агроном сказал так, не ведая, что для Серхио эти слова – беспокоиться ни о чем не надо – автоматически означали, что беспокоиться надо и еще как. Но вот он проник в аэропорт через задние двери, прошел мимо вонючих мусорных баков, пересек кухню, лавируя между женщинами в заляпанных фартуках и алюминиевыми поверхностями, сел у выхода на посадку и раскаялся в своей недоверчивости. Ему не пришлось проходить паспортный контроль, а это было самое главное – избавить колумбийские власти от встречи с его фальшивым паспортом. За пределами страны – другое дело, но здесь, в Колумбии, этот гротескный документ не выдерживал никакой критики. Оказавшись в салоне самолета, он подумал было, что все позади, он спасен. Но тут стюардесса объявила по громкой связи, что возникли технические неполадки, и попросила всех пассажиров покинуть самолет.
Серхио безошибочно понял, что ему конец. Полиция вычислила его и догнала, а может, кто-то его сдал; то ли изготовитель паспорта был двойным агентом, то ли агроном с женой-бразильянкой – подставными лицами. Он вышел вместе со всеми, снова сел в зале ожидания и, пока тянулись минуты, думал о матери, о сестре, о Гильермо, чьи усилия пошли прахом. Жить в постоянном страхе преследования, вечно оглядываться через плечо – нет, нет, должна быть какая-то другая жизнь. И вот она, эта жизнь, на расстоянии вытянутой руки, но что-то пошло не так, и сейчас придут трое полицейских, арестуют его, наденут наручники и отвезут из аэропорта прямо в тюрьму. Так размышлял Серхио в пучинах своего пессимизма, когда появилась стюардесса и объявила на весь зал, что техническая проблема решена – нужно было поменять одну шину в шасси, – она благодарит пассажиров за терпение, приносит извинения и просит занять свои места: рейс до Панамы отправляется.