Моё пламя реагировало на всё, что причиняло мне вред — мгновенно разгораясь в груди и латая нанесенный мне ущерб. Это было и в поезде и на экзамене и даже недавно я свалился с флагштока.
Единственный вопрос был — а есть ли у этого предел?
И сдается мне предел — это то сколько я смогу вынести и не сдаться на милость дару. Стать одержимым практически. Постоянный баланс на лезвии бритвы. Да уж.
Поэтому контроль — то к чему я должен стремиться. Не давать другому — темному. Сидящему внутри меня захватывать управление.
И как я понял — чем чем чаще я использую дар, чем сильнее я сам — тем больше у меня шансов остаться у руля.
Такое же воздействие на меня оказывала чрезмерная физическая нагрузка, проверяющая пределы моего организма — как тогда на экзамене по силовым способностям.
А также всё, что могло вывести меня из себя: гнев, раздражение и прочее — но менталка это отдельная тема. Пока займусь физухой.
Поэтому первым делом утром, я отправился на пробежку. Надо качать выносливость, ведь только стоило моему телу сдаться, растратив все силы, как в дело вступал мой дар, словно внутренний двигатель, открывающий второе, если не третье дыхание.
Я остановился на пригорке посреди волнующейся под степным ветром травы. Моросил мелкий дождь из нависающих над головой серых туч.
Сняв парящую после пробежки футболку, я вытер лоб и поднял лицо к небу. Мелкие капли дождя приятно холодили кожу, стекая по ней, давая минуты покоя и умиротворения, которое очень тяжело было найти — как в той жизни, так и в этой.
Я опустил взгляд на наш наблюдательный пост и увидел, как на смотровой площадке Соколова смотрит в мою сторону через бинокль. Улыбнувшись, помахал ей рукой.
Она широко улыбнулась и помахала мне в ответ и показала бицепс согнув руку в локте.
Да-а-а кстати вот железа тут не хватало…
Но зато была идея…
***
— О, вот это интересно! — задорно вещала Лена, перелистывая страницы журнала наблюдений, который мы нашли в диспетчерской.
Её каштановые волосы колыхались то вверх то вниз. Потому что читала журнал она сидя на моей спине, пока я отжимался. Надо же мне было как-то повышать нагрузку. А тут такой сговорчивый помощник…
— Последняя запись была пять лет назад, — задумчиво произнесла она, — Интересно что поменялось…
— Тридцать! — выдохнул я и опустился на траву.
Лена даже не думала слезать с меня. Она наклонилась к моему лицу и я почувствовал как её упругая грудь уперлась мне в спину.
— Ещё пять, — наклонилась она и прошептала мне в ухо.
Огонь в груди вспыхнул. Да хоть все сто пять!
— Шестьдесят! — распрямив руки выдавил я.
Лена встала и сделав несколько шагов игриво развернулась на одной ноге мне навстречу, а я уже глядел на клочки голубого ясного неба, пробивающиеся сквозь утреннюю серость.
Надо мной нависло её улыбающееся лицо.
— Ты слышал что я сказала? — спросила она насупившись.
Я поднял руку и закрыл пробивающееся сквозь облака солнце ладонью
— Да-а-а, — протянул я.
— И что думаешь?
— У тебя потрясающая улыбка, — невольно ответил я.
— Да я про журнал! — вспыхнула она румянцем, — Чего они так долго не парились насчет этой телеметрии.
— Думаю, что действительно обстановка в стране поменялась, — медленно произнес я. Всё таки решил поделиться мыслями, — Я это заметил ещё в Столице, но в учебке это стало ясно как день. Частые отчеты о новых очагах. И судя по журналам личного состава это был самый крупный набор за пять лет.
— Как раз пост тогда свернули…
— Ага, — согласился я, — Это значит только одно — корпус огнеборцев либо несет потери, либо готовился к чему-то.
— Либо и то, и другое — тихо добавила Лена.
— Возможно они что-то знают, — выдохнул я, поднимаясь.
— Что?
Напрашивался единственный вывод.
— То, что скоро невозможно будет скрывать. И остается только готовиться к этому.
***
Остаток дня мы обходили одну точку с датчиками за другой. Суслики, как самые любопытные местные обитатели ответственно следили, будто по заданию Кожедуба, за выполнением нашей миссии.
Я оглянулся на зеленое море травы, которое открывалось с высоты столба с оборудованием. Оно переливалось оттенками желтого и красного в лучах заходящего солнца.
— Ну что там? — крикнула снизу, страхующая меня Лена.
Я заглянул внутрь коробки с оборудованием полной всевозможных датчиков и плат. Достал из сумки новую игнитовую батарею и вытащив отслужившую свой срок, вставил в разъем питания. Оборудование ожило и ответило мне пестревшими огоньками, сигнализирующими о состоянии датчиков. Какие-то были исправными, какие-то пошли на корм местному зверью или развалились от времени.
Я выписал номера всех неисправных датчиков. С них и начнем, надо бы быстрее их все обойти и заказать у Архипова к ним запчасти.
Это была последняя узловая станция на сегодня. Пора отправляться на наблюдательный пункт.
Наконец под моими ногами вновь была твердая земля.
— Ну как? — спросила Лена.
— Хреново, — покачал я головой, — Полно неисправных. Ну ничего — за этим мы и приехали.
— Ага, — она тепло посмотрела на меня, — Ты устал сегодня. Выспись — я сегодня подежурю.
— Простой усталости не свалить Владимира Пожарского!
Лена улыбнулась.
— Я знаю! — отмахнулась она, — Просто…
Она обернулась к заходящему солнцу. На ее лице снова расцвела улыбка, которую не омрачали даже набегающие тучи.
— Зато закат какой красивый! — заявила она, глядя за горизонт.
Ветер трепал её каштановые волосы, а в синих глазах отражался свет уходящего дня, доносящий до меня аромат апельсинов.
Лена легко сбежала вниз по холму.
— Это точно, — ответил я.
Глава 21
Темнота. Запах гари заполняет лёгкие. Тяжело дышать. Пытаюсь вздохнуть — не могу. Хватаю ртом воздуха, распахиваю глаза. Вокруг меня темнота и гудящая, давящая со всех сторон тишина. Пытаюсь сказать хоть слово, но звук будто растворяется в темноте. Я кричу и ничего не слышу, кроме этого бесконечного гудения. Смотрю на себя, но не вижу своего тела в этой темноте, не чувствую даже его. Не могу вздохнуть, но я не задыхаюсь, не отключаюсь — просто продолжаю попытки, попытки захватить хоть чайную ложку кислорода в этой удушающей темноте, полной гари и дыма, который щиплет мне глаза.
Чувствую — я в этой темноте не один. Знакомые ощущения впиваются раскалённой иглой мне в затылок. Резко оборачиваюсь — никого. Но ощущение не проходит. Начинаю бежать — по крайней мере, я так думаю, что бегу — и не могу убежать от этого ощущения, что я в этой темноте не один, а это что-то в ней ждёт, и это что-то — не мой друг.
Я бегу от чувства, будто бы за мной гонятся. Нет, стоп. Какой чёрт, я убегаю? Я останавливаюсь. Замираю. Ощущение чужого присутствия становится буквально осязаемым, как липкая влажная жара тропиков, которая, сколько бы ты ни мылся, не сходит с твоей кожи. Чувствую — он здесь. Прожигает мой затылок взглядом.
Резко разворачиваюсь. Передо мной в этой клубящейся темноте висят два пылающих багровым огнём глаза на расстоянии вытянутой руки. Смотрят на меня внимательно, изучающе.
Смотрю в них в ответ. Чувствую, как внутри начинает разгораться пламя — сначала тлеющее, как уголёк после костра, потом становится всё жарче, всё ярче, в конце концов превращается в доменную печь, способную плавить металл. И вместе с пламенем в моей груди эти глаза тоже становятся ярче. В груди словно развёлся вулкан, словно тело моё расходится, как тектонические плиты, разрываемые напором лавы. Сердце готово выпрыгнуть из груди, будто подступая к поверхности, будто его тянут наружу.
— Нет, чёрт возьми! — рычу я. — Ты меня так просто не получишь!
Оцепенение спадает и я рывком протягиваю руку и хватаю обладателя этих глаз за шею. Пальцы сжимаются на ней.
Пылающие глаза вспыхивают. Распахиваются шире. Они растерялись, удивились. Чувствую, как моя рука сжимает хватку.
Почему-то у этих пылающих глаз теперь совершенно другое выражение. Вместо голода я вижу в них отчаяние. Вместо жажды — страх?
Пламя в груди будто бы на миг трепыхается, как свеча на ветру, постепенно унимается и я впервые не чувствую угрозы. Только… боль. Похожую на мою.
Но это длиться мгновение, потому, что неожиданно для меня в груди словно разлили расплавленный металл. Он нестерпимо жжет меня изнутри.
Слышу голос, звучащий прямо в моей голове. Потусторонний, низкий — такого тембра, который я никогда не встречал в своей жизни, но одновременно бесконечно знакомый, будто я слушал его всю жизнь.
Он говорит мне прямо в мозг, минуя уши. Я его уже слышал. Слышал, и это довело меня до грани. Он говорит мне:
«Убей. Победи. Мы не должны проиграть».
Шея в моей руке кажется такой хрупкой. Одно движение — и она переломится, как сухая ветвь.
«Убей. Освободись», — повторяет голос.
Я пытаюсь вдохнуть и не могу.
«Убей. Стань тем, кем должен».
В глазах передо мной уже нет страха — только немая мольба. И… надежда?
Какого чёрта вообще происходит? Какого чёрта я делаю?
«Убей. Получи силу».
Силу? О какой силе он говорит, если только и делает, что командует мной? Где сила в том, чтобы быть его безвольным рабом? Ну уж нет.
— Да пошёл ты, — говорю я. — Ты мной управлять не будешь.
Разжимаю руку. Пламенные глаза распахиваются. Они удивлены. На миг в них проскальзывает… Сожаление? И они исчезают, растворяясь в темноте, как огонь погасшей свечи.
Пламя в груди начинает вновь разгораться. Теперь оно несёт не только боль, но и свет, и тепло. Тепло разливается от груди по всему телу. Непроглядная темнота начинает отступать.
Но это ненадолго. Вновь меня обступает тьма.
Резко разворачиваюсь и вижу… себя. Укутанного языками пламени и тьмой. Кожа моя черна, на руках — когти, глаза горят багровым огнём. В них нет ничего кроме ярости и ненависти. Угольно черное, покрытое роговыми наростами тело укутано пеленой пламени, а в жилах струится темнота вперемешку с огнём. В груди — сочащаяся яркой пылающей кровью дыра.