[296] (тогда как реально в латышские СС – «депо» попадал персонал из куда большего числа переформированных в полки, распавшихся или разбитых полицейских батальонов, коих насчитывалось 42 латышских и 7 латгальских – в последние набирались в основном местные русские, считавшиеся недостаточно надежными).
Важным фактором формирования Латышского легиона СС был добровольный характер комплектования офицерского и инструкторского (унтер-офицерского) состава. Оберфюрер СС, начальник штаба генерал-инспектора Латышского легиона СС Артурс Силгайлис в своих мемуарах отмечал, что офицеры и инструкторы бывшей латвийской армии приглашались на службу в индивидуальном порядке и могли отклонить это предложение, однако в таком случае рисковали отправиться на «трудовой фронт».[297] Абсолютное большинство офицеров и инструкторов или сразу предлагали свои услуги нацистским оккупантам в 1941–1942 гг., или не отказывались от приглашения в условиях 1943–1944 гг. Если общую долю «чистых» добровольцев в составе двух латышских дивизий войск СС латвийские историки оценивают в 15–20 % из около 52 тыс. личного состава,[298] то процент добровольцев-офицеров и инструкторов, составлявших костяк легиона, мог достигать, по нашим оценкам, 90 % и 60 % соответственно.
Все латышские легионеры СС лично давали присягу на верность германскому фюреру: «Именем Бога торжественно обещаю в борьбе против большевизма беспрекословное послушание главнокомандующему немецких вооруженных сил Адольфу Гитлеру, и как смелый воин буду всегда готов отдать свою жизнь за эту клятву».[299] Характерно, что некоторые современные латышские авторы даже в самом тексте присяги пытаются найти повод для снятия моральной ответственности с тех, кто ее давал. Например, учитель Валдемарпилсской средней школы, автор учебников по истории, выдержанных в духе националистического мифотворчества, доктор педагогических наук Индулис Кениныш полагает, что «если не клясться, а только давать торжественное обещание, пусть и именем Бога, то данный акт все же имеет меньший моральный вес».[300]
Следует отметить, что тенденцию к «рафинированию» истории Латышского легиона СС, его глорификации путем выставления в качестве «национально-освободительного» соединения, преувеличения боевой доблести легионеров, замалчивания преступлений и массового дезертирства, отмечавшегося в 1944–1945 гг., задали бежавшие на Запад бывшие высокопоставленные легионеры (Рудолфс Бангерскис,[301] Артурс Силгайлис[302] и др.). В латышской эмиграции была предпринята попытка оправдаться перед современниками и потомками, описав также и будни карателей из полицейских батальонов в 1942–1944 гг. исключительно как борьбу с «вооруженными бандитами» (партизанами) и назвав судебный процесс 1961 г. против девяти членов 18-го полицейского батальона, повинных, в частности, в уничтожении узников Слонимского гетто, «дикарским актом русских коммунистических империалистов».[303]
И сегодня тон в латышском информационном пространстве задают лица, в политико-идеологическом, а то и в личном плане заинтересованные в восхвалении нацистских пособников. Среди них выделяется бывший командир ударного взвода 19-й дивизии войск СС, автор русофобских брошюр, бывший депутат Сейма от неонацистского объединения «Все для Латвии!» Висвалдис Лацис, ставший в 2014 г. почетным доктором Латвийского университета по истории. В 2007 г. он с претензией на воспитание молодого поколения представил книгу «Латышский легион в свете истины», в которой оправдывает латышских офицеров, давших присягу Гитлеру еще в мае 1941 г., в надежде на скорую войну с «империей Кремля»,[304] и скрупулезно приводит цитаты из благожелательных высказываний в США и странах Западной Европы о легионерах – «борцах с большевиками», раздававшихся в разгар «холодной войны». В. Лацис с гордостью вспоминает о том, что с приходом немецких оккупантов в Ригу в июле 1941 г. сразу же записался добровольцем в 16-й полицейский батальон, затем в 1943 г. окончил курсы в роте по подготовке инструкторов 266-«Е» батальона. Затем он был оставлен там обучать будущих капралов из числа наиболее отличившегося рядового состава латышских полицейских батальонов, уничтожавших борцов сопротивления и мирное население в Белоруссии и западных регионах России.[305] В тон Висвалдису Лацису высказывается и официозный историк Улдис Нейбургс, подвизающийся в местном «Музее оккупации».[306]
Поражения на фронте и недостаток добровольцев побудили германские военные и оккупационные власти совместно со структурами марионеточного латышского самоуправления прибегнуть к мобилизации мужского населения Латвии, пригодного для военной службы. Эти действия, безусловно, нарушали нормы международного права, однако у лиц, подвергавшихся призыву, были различные возможности уклониться от соучастия в Латышском легионе СС. Согласно директиве о мобилизации, начавшейся в марте – августе 1943 г., подлежащие трудовой повинности лица были вправе добровольно выбрать один из трех предлагаемых видов службы. И хотя фактические возможности выбора вскоре были существенно сокращены, германские оккупационные власти рассчитывали привлечь призывников в различные коллаборационистские подразделения в следующих пропорциях: в легион СС – 15 500, в интересах вермахта – 22 000, на гражданскую службу – 15 600. При этом распоряжение Г. Гиммлера от 24 марта 1943 г. выдвигало дополнительные условия для призыва в Латышский легион: арийцы без судимостей 17–45 лет, ростом не ниже 164–168 см, физически пригодные для службы в войсках СС.
Многие латвийские призывники старались избежать «бытовых неудобств», связанных с трудовой повинностью и оборонными работами, учитывали более выгодные финансовые условия военной службы, опасались попасть в «нелатышские» вспомогательные подразделения вермахта и, поддавшись мощной пропаганде, предпочитали призыв в «свой» легион СС или же просто не сопротивлялись этому. То есть очевидно, что у них изначально все же был тот или иной выбор – быть может, связанный с коррупционными методами решения вопроса, но не предрешенный смертельной ответственностью перед немцами. Следовательно, латышские легионеры войск СС (как и эстонские) не подпадают под исключения, сделанные Нюрнбергским трибуналом.
О предпочтениях призывников свидетельствуют и данные первого этапа мобилизации: вместо запланированных 15 500 человек в легион СС записались и были отобраны почти на 2,5 тыс. человек больше – 17 971, тогда как в вермахт – 12 979 (почти на 9000 меньше плана), в прочие службы 4 769 (менее трети от плана).[307] Важным нюансом, склонявшим призывников в пользу легиона СС, был тот факт, что во вспомогательные подразделения вермахта и на отбытие трудовой повинности отправляли сразу после прохождения медицинской комиссии, тогда как будущих легионеров временно распускали по домам, призывая на службу постепенно, вплоть до осени 1943 г.
Схожая ситуация наблюдалась в ходе второго (октябрь – ноябрь 1943 г.) и третьего (декабрь 1943 – январь 1944 г.) призывов. В этот период относительно безопасными для жизни были различные формы уклонения от призыва: смертная казнь за отказ от мобилизации не применялась. Тем не менее и после объявления тотальной мобилизации в июле 1944 г., сопровождавшейся усилением репрессий для уклонистов и дезертиров, многие тысячи латышских юношей находили в себе силы и смелость избегать призыва, подаваться в леса из частей войск СС или сдаваться в плен.
Большинство занятых изучением Второй мировой войны латвийских историков, не оспаривая специфическую составляющую в формировании ядра Латышского легиона СС, отстаивают тезис о том, что уж после включения полицейских батальонов в состав соответствующих полков 15-й или 19-й дивизий СС ни о каких военных преступлениях и речи быть не может. Однако, согласно архивным документам, в операции «Праздник весны» (Frühlingsfest), которая проводилась с 11 апреля по 4 мая 1944 г. против партизан и мирных жителей Ушачско-Лепельской зоны на территории Белоруссии, в составе «группы Еккельна» боевые действия и карательные акции осуществляли не только 2-й Лиепайский и 3-й Цесисский полицейские полки при участии 5-го латышского пограничного полка, но и подразделения 15-й гренадерской дивизии войск СС (1-я латышская).[308]
В Российском государственном военном архиве (РГВА) также отложились документы, дающие представление о карательной активности на территории Ленинградской и Новгородской областей сил тайной полевой полиции, которой для выполнения своих функций в определенных случаях придавался личный состав других боевых частей и подразделений, в частности – военнослужащих 19-й латышской дивизии СС. Так, 18 декабря 1943 г. в деревне Заля-Гора, западнее Новгорода, было расстреляно около 250 мирных жителей; в начале января 1944 г. совершались массовые расстрелы в городе Чудово Ленинградской области; 21 января в деревне Глухая были заперты в сарае и расстреляны из пулеметов около 200 человек. Всего с 18 декабря 1943 г. по 2 апреля 1944 г. личный состав 2-й латышской добровольческой бригады СС, переформированной в 19-ю латышскую дивизию СС, соучаствовал в карательных акциях, в ходе которых было уничтожено 23 деревни (в 13 из них расстреляно до 1300 человек).