ет, не сидит ли она на наркотиках.
Теодора проходит через кухню в темную гостиную, где отодвигает штору и смотрит на улицу.
– Все чисто, – с видимым облегчением говорит Тео. – Ни копов, ни того парня из магазина.
– Вы… вас ищет полиция? – спрашивает Пруденс, с беспокойством наблюдающая из кухни. Ужасно уже то, что два чужих человека оказались в ее цирке, но мысль о неприятностях с законом давит на нее еще сильнее. У Пруденс отекли ноги; тело ноет, а голова кружится. Больше всего Пруденс хочет попросить Теодору дать ей таблетки, сразу же положить одну на язык и проглотить, но не к лицу проявлять слабость. В конце концов, она не наркоманка.
– Эй, Огненная Дева, – окликает Тео, по-прежнему глядя в окно. – Вчера, когда я пришла посмотреть на тебя, я принесла ранец. Старый армейский подсумок, заколотый булавкой.
– Да, ты оставила его на капоте, – говорит Некко. – Он у меня.
Теодора с потрясенным видом поворачивается к ней, как будто не верит своим ушам.
– Сейчас? Он с тобой?
– Он не здесь, но в надежном месте.
– А деньги?
– Все деньги там. И твои книги… и все остальное. Я ничего не трогала.
Теодора устремляется вперед и обнимает Некко, которая выглядит недоумевающей, даже испуганной. Она позволяет себя обнять, но чувствует себя неудобно, как будто ее обнимает осьминог.
– Спасибо, спасибо, спасибо! Ты не представляешь, в каком дерьме я оказалась из-за того, что потеряла деньги. Есть один парень, Джереми, и эти деньги принадлежат ему. Он открыл охоту и готов выпотрошить меня, если я не верну их как можно скорее.
– Ты можешь получить их обратно, – говорит Некко.
– Просто не могу поверить, – Теодора с улыбкой отстраняется от нее. Как только она это делает, Некко отступает к стене.
– Давай немного проясним дело, – говорит Теодора и щелкает выключателем. Она обводит взглядом комнату и видит цирк. – Святые угодники! Что это такое?
Пруденс закусывает губу и страстно желает выключить свет и вытолкать обеих девушек на кухню. Пруденс никому не показывала свой цирк. Когда приходит Уэйн, она убирает все что может и накрывает скатертью все остальное. Пруденс говорила о цирке мистеру Марселю и описывала его, как могла. Но никто не видел этого. Она понимает, как это должно выглядеть для двух девушек: сдвинутые столы, накрытые тремя красно-белыми деревянными кольцами, люди-прищепки в ярких костюмах с блестками, животные в клетках, изготовленных из подручного хлама, который держится на клее и проволоке; длинный провод, пересекающий три арены. Жалкое хобби одинокой толстухи. Они решат, что она не в своем уме. Тронулась. Ей до сих пор трудно перевести дух после подъема по лестнице.
Взгляд Теодоры переходит с центральной арены на плакат цирковой толстухи с наклеенным лицом Пруденс, висящий на стене. Пруденс хочет что-то сказать, попытаться объяснить, но как это сделать? С чего начать?
«Это все, что у меня есть, – могла бы сказать она. Или: – Я не обязана вам ничего рассказывать».
Теодора делает шаг вперед, тянется к одной из гимнасток на трапеции и осторожно прикасается к ней, отчего та начинает раскачиваться.
– Это самая поразительная вещь, какую мне приходилось видеть, – говорит она. – Вы сами все это сделали?
Пруденс кивает. Она кивает так сильно и быстро, что не может остановиться, словно китайский болванчик.
– Просто невероятно, правда? – говорит Теодора, глядя на Некко, которая выступает вперед. Тео нежно прикасается к медведю на велосипеде и ко львам в клетке.
– Да, – безучастно откликается Некко. Она нервно поглядывает в сторону окна и прикасается к животу. Пруденс вспоминает, не видела ли она эту девушку где-то еще. Она уверена, что это не школьница. Она знает всех детей и помнит их по именам и лицам.
– Кстати, меня зовут Тео, – говорит Теодора. – У тебя есть имя, кроме Огненной Девы?
Девушка кивает.
– Некко, – отвечает она.
– Некко?
– Как печенье, – объясняет Некко.
– Какое печенье?
– Вафли, – поправляет Пруденс. – Я люблю их. Когда я была девочкой, то ходила в магазин вместе с папой, и он разрешал мне выбрать что-то одно. Иногда я выбирала их. Шоколадный батончик можно сжевать за минуту, а эти вафли можно очень долго катать во рту.
Некко улыбается.
– Мне они тоже нравились. В детстве это было мое любимое лакомство.
Теодора смотрит, как качается гимнастка на трапеции.
– Не могу поверить, что все это сделали вы, миссис Смолл. Это потрясающе… и так хитроумно. А у артистов есть имена?
Пруденс тянется к крошечной фигурке во фраке и цилиндре.
– Это Уэйн, шпрехшталмейстер. А вот это силач, мистер Марсель. – Пруденс улыбается, когда гладит своего силача, миниатюрного мистера Марселя. – Вот мисс Вероника Ларс, которая подвешивает себя за волосы. Летающие Космонавты. Сергей, укротитель львов.
Теодора смотрит во все глаза. Она прикасается к маленьким артистам, катает клетку со львами и клоунский автомобиль, помогает канатоходцам скользить над центральной ареной. Она охает, ахает и не перестает улыбаться.
Цирк – это настоящее волшебство.
Но Некко все еще держится в тени и наблюдает за Пруденс и Теодорой, а не за цирковым представлением. У Некко вид пойманного животного, настоящего льва в клетке. Она поглядывает на окно, как будто обдумывает возможность выпрыгнуть оттуда, хотя они находятся на третьем этаже.
Пруденс берет своего бронзового слоника и сжимает его в руке – свой талисман, придающий мужество. Потом Пруденс задает вопрос, который не дает ей покоя с тех пор, как она увидела Теодору на улице.
– Они у тебя? Мои витамины?
Некко озадаченно смотрит на Тео.
– Мои витамины?
Тео качает головой:
– Это другие витамины. Они у меня.
Она снимает рюкзак, открывает его и начинает рыться внутри. Кажется, что это продолжается целую вечность. Наконец она протягивает руку; на ладони лежат четыре красные таблетки.
Пруденс берет одну таблетку и кладет ее в рот, стараясь выглядеть невозмутимой, катает на языке и проглатывает. Некко наблюдает за ней, и ее глаза полны понимания, а не осуждения.
Не желая показаться неблагодарной, Пруденс говорит «спасибо», а потом робко осведомляется:
– И это все? Все, что ты смогла достать?
Теодора делает долгий выдох с присвистом и смотрит на свои поношенные черные туфли.
– Это все, что у меня есть, – наконец говорит она.
– Понимаешь, у меня есть деньги. Сколько тебе нужно. Я ушла из школы и обналичила чек. Принесла его домой. Я надеялась… надеялась, что будет больше.
«Еще. Еще. Еще».
Пруденс не хочет выглядеть жалкой или отчаявшейся. Обе девушки оценивающе смотрят на нее. Но она привыкла к тому, что ее оценивают, что люди часто лелеют самые темные и жестокие мысли, и она ничего не может с этим поделать. Она устала. Ей было дано слишком мало, и теперь самое время постоять за себя. Сказать, чего она хочет… или потребовать этого.
– Наша договоренность состояла в том, что я выдам тебе ссуду и помогу выпутаться из неприятностей, а ты принесешь мне больше витаминов.
– Я принесла вам все, что у меня было.
Пруденс облизывает губы.
– Просто витамины помогают мне гораздо лучше себя чувствовать, а четырех таблеток надолго не хватит.
Теодора смотрит ей в глаза.
– Понимаю, миссис Смолл, – говорит она. – Если бы у меня было еще, то я бы принесла.
– А они есть в ранце, который ты оставила? – спрашивает Некко. Она держит в руках одного из львов и мягко поглаживает его гриву из пряжи. – Там был пакет с таблетками.
– Да, точно! – восклицает Теодора. – Там есть еще одна упаковка. До сих пор не могу поверить, что он у тебя и что ты ничего не трогала. Я была уверена, что вы с тем парнем уже все потратили. Поздно вечером я вернулась, чтобы попросить тебя насчет ранца, но вы оба уже спали.
– Погоди. Ты приходила к Дворцу?
– Какой еще дворец?
– К моему автомобилю. Ты приходила туда вчера вечером?
– Да. Вы оба спали, и я не стала вас будить. Я боялась, что твой друг слетит с катушек. А у тебя есть нож.
«Нож?» – думает Пруденс.
– Когда именно ты приходила?
– Около девяти вечера. Может, чуть позже.
– И с Гермесом все было в порядке?
Теодора кивает.
– Он спал как младенец. Обнимал во сне тебя.
Некко меняется в лице, тиская в руках льва из бельевой прищепки с проволочными ножками.
– Ты ничего не видела? Вообще ничего?
Теодора снова роется в рюкзаке и достает пачку сигарет.
– Никакого дыма, – встревает Пруденс. – Это против правил; в доме не курят. Иначе домовладелец выкинет меня, а он шутить не любит.
Теодора уступает и просто держит сигарету в руке.
– В сущности, было кое-что, – говорит Тео. В тот вечер, когда я подходила к автомобилю, в переулке был кто-то еще. Он следил за мной.
– Как он выглядел? – спрашивает Некко, испуганно распахивая глаза. – Ты видела его лицо? У него были татуировки, особенно на запястье?
– Понятия не имею. Он стоял в тени. Я даже не уверена, что это был мужчина. Просто кто-то в длинном плаще, и когда он увидел меня, то растворился в темноте.
– А потом? – В голосе Некко звучат панические нотки.
– Я испугалась и убежала. Решила навестить тебя рано утром, чтобы вернуть ранец. Но когда я попала туда… один полицейский нашел меня и задавал вопросы насчет вязальных спиц.
Некко поворачивается спиной к ним.
Теперь Пруденс наконец понимает, в чем дело. Она знает, кто эта девушка с приятным вафельным именем.
– Минуточку! – вмешивается Пруденс. – Ты – та самая девушка, которую все ищут. Которая убила своего дружка на заброшенном участке напротив школы!
Она делает шаг назад, направляясь к телефону. Она позвонит в полицию, – вот что она сделает. Она скажет: «В моем доме убийца». А мистер Марсель говорил, что за это положено вознаграждение в десять тысяч долларов. Только подумать, что Пруденс сможет сделать с такими деньгами! Вместо того, чтобы звонить в полицию, ей следует позвонить ему! Он приедет, захватит девушку и доставит ее в полицию. Потом они поделят деньги и будут… героями.