– Переберемся в мой дом, – предложил Габрил. – Туда ваши ишшин не проникнут, а этот храм вам больше не укрытие. Советник знает, что вы здесь, и непременно вернется.
– Не знает. Наверняка не знает, – поразмыслив, возразила Морьета. – Каден не показывался вне моих покоев без капюшона. Адив может быть уверен разве что в возвращении моей дочери. Думаю, еще несколько ночей здесь будет безопасно.
– Он искал мужчину, – напомнил Каден.
– Забрасывал удочку в надежде поймать Демивалль на слове, – ответила Морьета. – Знай он наверное, что я прячу тебя здесь, стены Сьены нас бы не спасли.
– Неужели нет способа его остановить? – Тристе сжала кулаки. – Надо его убить!
– Не в нем проблема, – тихо ответил Каден. – Пока не в нем.
Задохнувшись от возмущения, Тристе развернулась к нему:
– Адив уже раз пытался тебя зарезать. Он угрожал моей матери, он силой забрал меня из храма, а теперь вернулся и снова нас выслеживает. И не в нем проблема?
– Он мешает нам, только пока мы в городе, – пояснил Каден. – Если уйдем завтра утром или этой ночью, он нас не догонит.
– Вздумали бежать? – неприязненно осведомился Габрил. – А что с вашим обетом разрушить империю? Что с вашей конституцией?
Каден встретил гневный взгляд первого оратора:
– Я не собираюсь бежать, но раз уж мы решились покончить с империей, какое нам дело, кто занимает Рассветный дворец? И какой смысл убивать Адива?
– Для начала хорошо бы его убить, – заметила Тристе, – а уж там подумаем, что делать дальше.
– Нет, – покачал головой Каден. – С его смертью Рассветный дворец опустеет, наступит период безвластия, а пустота всегда недолговечна. Если ее не заполнит наш совет, место тотчас займут ил Торнья, Адер или их приспешники.
– Увы, – проговорил Киль, – как показывает сегодняшнее собрание, создать совет нам едва ли удастся.
– Напыщенное дурачье! – Габрил в ярости ударил кулаком о кулак. – Готовы собственный колодец отравить, лишь бы другой не напился!
– А нельзя ли им что-нибудь посулить? – спросила Тристе. – Предложить что-то в обмен на подписание конституции?
– Нечего мне им предложить, – развел руками Каден.
– А права и привилегии в будущей республике? – подсказала Тристе.
Каден подумал и мотнул головой:
– Они из-за этого и перессорились.
Морьета глядела на него блестящими глазами.
– Ничего не выйдет… Я думала, вдруг… – шептала она, качая головой. – Нет, они не договорятся. Как жаль!
Все замолчали. Габрил мрачно уставился на огонек лампы. Тристе кусала губу. Каден минуту разглядывал их, ощущая в сознании колючий росток новой страшной мысли, а потом перевел взгляд на колеблемую ветром легкую занавеску. Из сада внизу доносились музыка и смешки, плохо заглушавшие низкие стоны и вскрики горячечной страсти. Его снова накрыла усталость, принесенная с собой после встречи на складе, – тяжелое, дремотное бессилие. Все они – его народ: и посетители храма, и разгневанная знать, – а между тем даже кшештрим ему ближе этих людей.
Он наполнил ум сама-ан недавней встречи, всмотрелся в освещенные слабыми огоньками лица. Он умел в мельчайших подробностях представить случившееся, только что это даст? Сколько ни вглядывайся в физиономии, сколько ни разворачивай в обе стороны картину поражения, ничего не менялось. Будь перед ним выкрошившаяся стена, сломанная ось тележки, сырой глиняный горшок на гончарном круге или неразделанная козья туша, он бы сумел распознать под блестящей кожурой мира свою цель, а в собрании этих магнатов не находил системы, не видел смысла в их безумии.
Он с медленным выдохом отпустил мысленную картину и уставился на язычок пламени: огонек вдруг захлебнулся, затрепетал и снова стал гореть ровно. Что нужно светильнику, он понимал: масло и воздух, горючее и пространство, нечто и ничего. Лиши его масла – огонь погаснет. Лиши свободы – погаснет тоже. Каден протянул руку, поднес ладонь к огоньку. Пламя не касалось кожи, но причиняло боль, сильнее, сильнее… стало обжигать. Неразумная звериная часть его сознания кричала: отдерни руку, прижми к груди, но он заставил зверя умолкнуть и удержал ладонь, наблюдая боль со стороны, отринув страх перед болью.
Ему уже казалось, что он целую вечность сражается и бежит – сопротивляется, когда есть силы, чаще же спасается бегством. И чего добился? Сидит в храме, как в ловушке, тайны не сохранил, планов не осуществил, враги смыкают кольцо. Каден уставился на свою руку. Кожа на ладони покраснела, пошла пузырями, но и светильник погас. Он медленно отвел руку, посмотрел, как расходится в воздухе дымок. Рядом слышались восклицания, но он отстранился от звуков, следуя линии мысли. Все это время он пытался уберечь себя, новых друзей, семью… Перевернув ладонь, он всмотрелся в воспаленное красное пятно. Если честно, никого он не мог уберечь, даже самого себя. Он не сумел победить в бою. Не сумел сохранить своей тайны. Не скрылся ни от Адива, ни от ишшин…
– А не пора ли прекратить войну? – пробормотал он, испытывая мысль на слух.
– Что? – вскинулась Тристе.
Каден не поднимал глаз, прослеживал линии на опаленной ладони, как чертеж нового плана, мысленно поворачивал его детали, как камни постройки, проверяя, подходят ли друг к другу, лягут ли в стену.
Потом он обернулся к Габрилу:
– Надо снова собрать совет.
– Так сразу? – нахмурился первый оратор. – После ночного скандала все в бешенстве.
– Не сразу, – кивнул Каден. – Через три дня. И в этот раз на моей территории.
– На твоей? – шевельнул бровью Киль.
– В капитуле хин, – объяснил Каден. – Место нейтральное и укромное.
– Капитул хин, как и этот храм, под наблюдением ишшин, – возразил Киль.
Каден запнулся, но тут же выдавил улыбку:
– Знаю. Но туда есть еще один вход. Мне назвал его монах при встрече. Подземный ход.
– Зачем так рисковать? – удивился Габрил. – Подземный ход, капитул… Я легко найду другое место, тоже нейтральное и неизвестное вашим врагам.
– Нет, их нужно собрать в капитуле. Я должен им кое-что показать.
Киль наградил его долгим взглядом.
– Кента, – сказал он.
Каден кивнул.
– Зачем? – спросил кшештрим. – Твой род со времен основания империи хранил тайну врат.
– Как раз империю мы и пытаемся заменить чем-то другим. – Каден, захваченный собственным вымыслом, и не думал отступать. – Тристе предлагает за участие в Совете Республики дать знати что-то такое, от чего они не смогли бы отказаться. Я намерен дать им кента.
– Врата их уничтожат, – прищурившись, напомнил Киль.
– Этого они не знают. Увидев, как я исчезну и тут же вернусь со свежими плодами с олонского рынка, они поймут, какую я предлагаю им силу. И что угодно подпишут за ее толику.
– А когда распознают обман?
– Я предупрежу, что для безопасного использования врат необходимо многомесячное обучение. Если мы переживем эти месяцы, тогда и будем думать.
Киль кивнул:
– Это шанс. – Он помолчал, изучая лицо Кадена. – Ты сказал не все.
Каден прогнал колючий страх и заставил себя твердо встретить взгляд кшештрим.
– Не все. – Он обратился к Тристе: – Я попрошу тебя доставить в капитул записку для монаха по имени Яапа.
– Нет! – ужаснулась Морьета. – Если за капитулом следят, ее схватят. Ни за что!
– Следить следят, но не схватят, – возразил Каден. – В расчете, что она приведет их ко мне.
– Схватят! – крикнула лейна, привлекая к себе дочь. – Ты сам объяснял мне, что это за люди. Они станут ее мучить, выпытывать, где ты.
– Они уже пробовали, долго и безуспешно, – покачал головой Каден.
Тристе от этого воспоминания содрогнулась, и мать крепче прижала ее к себе.
– Зачем так рисковать? – спросил Киль. – Почему не послать Габрила? О нем ишшин не знают и не обратят на него внимания.
Каден замешкался, решая, какую часть правды можно им приоткрыть.
– Я и хочу, чтобы ее заметили, – признался он.
Девушка медленно высвободилась из материнских рук и повернулась к нему:
– Зачем? – Голос ее сорвался даже на одном коротком слове.
– Они проследят за тобой на обратном пути, – пояснил Каден, – но за стены им не войти. Тогда они вернутся в капитул. Потребуют от Яапы записку – ты уж постарайся, чтобы они ее приметили.
– А с какой стати хин удовлетворят требования ишшин? – спросил Габрил.
– А Тристе их об этом попросит. Скажет, что я сам об этом попросил.
– И что будет в этой таинственной записке? – неспешно спросил Киль.
– Что я сдаюсь, – пожал плечами Каден. – Что пытался вернуть трон и проиграл. Что возвращаюсь в Ашк-лан с другим служителем Пустого Бога и займусь восстановлением монастыря. И что мы будем рады любому монаху, который пожелает к нам присоединиться.
Несколько ударов сердца длилось молчание, а потом Габрил расхохотался. Когда Тристе с Морьетой обернулись на его теплый звучный смех, он указал им на сидевшего через стол Кадена:
– В ножах он ничего не понимает, зато ум его острее лезвия.
– Ты надеешься, что, прочитав записку, ишшин отправятся за тобой в монастырь? – спросила Морьета.
– Ради шанса захватить меня и Киля они, думаю, и до самого Ли доберутся, – сказал Каден.
– Только ты не собираешься в Ли, – заметил Киль. – Как и в Ашк-лан.
Каден, кивнув ему, обратился к Тристе:
– С этой запиской ты рискуешь.
В круглых глазах девушки мелькнул испуг, но она не заколебалась:
– Я отнесу.
– Не надо! – взмолилась Морьета. – Пожалуйста.
Тристе оторвала от себя ее руки:
– Я пойду.
– А что с магнатами? – осведомился Габрил. – В первый раз они собрались из любопытства. Во второй их на это не возьмешь.
Каден согласно кивнул:
– Объясните им, что я надеюсь подтвердить свое предложение более убедительными аргументами. И предупредите, чтобы одевались неприметно. Нет, попросите одеться монахами.
– Монахами? – повторил Габрил. – Ручаюсь, им это придется не по вкусу. После недавней встречи всем будет неспокойно без оружия в руках.