– Ей бы взорвать мост, – повторил он, с трудом принудив себя разжать кулаки.
И взрыв грянул – глухой рокот разорвал влажную ткань ночи. Тихий поначалу звук перешел в звонкий треск, тысячи рвущих уши разрывов громоздились друг на друга, оглушали… Но средний мост не шелохнулся, и мгновение спустя Валин понял, что грохот докатился от восточного русла, от плотины плавучих бревен. Он успел развернуться туда, чтобы увидеть, как щепками взлетают в воздух громадные, в десять человеческих ростов, стволы, как они сыплются на отмели и на стремнину, взметывают серую пену и брызги, давят ургулов и ургульских коней.
– Пресвятой Хал! – выдохнул Талал.
Валин только кивнул, глядя, как прогибается и разваливается деревянный настил, внезапно лишенный упора – мостовых свай посреди русла. Всадники, только подступившие к берегу, сдерживали обезумевших коней, спеша в относительную безопасность, подальше от валившихся на землю обломков толщиной с мужское бедро, которые то втыкались в мягкую землю, то расщеплялись от удара о твердую.
Восторженный вопль Лейта затерялся в общем хаосе.
– Гвенна, стерва рыжая, ты гений! Наша девка! – Он схватил Валина за плечо, тыча пальцем в обломки моста. – Ее работа!
– Как она умудрилась?.. – медленно спросил Валин. – И где она?
Талал смотрел на вещи трезво:
– Подорвали снизу. Видно по характеру взрыва.
– То есть она поднырнула, – произнес Валин.
Он разглядывал пережеванную рекой безумную массу расщепленных бревен и огромных острых обломков. Все восточное русло – каша из разорванных тел и вращающихся стволов. Не река, а меч самого Ананшаэля. Если Гвенна была в воде, а должна была…
– Она погибла, – сказал Валин.
Слова вылетели наружу, оставив за собой одну пустоту.
– Гвенна погибла.
Лейт уставился на него – и оттолкнул от себя:
– Мы этого не знаем.
– Мы ни хрена не знаем, но глаза у тебя есть? – Валин ткнул пальцем в протоку. – Можно там выплыть?
– Мы все равно ничего не знаем, – уперся Лейт и добавил тише: – Даже если погибла, свое дело она сделала.
– Не до конца, – поправил Валин, повернувшись к среднему мосту.
Бессердечные слова, но сердечность посреди боя – верный способ умереть.
– Плотину она подорвала, а путь с восточного острова на западный для ургулов открыт.
Талал смотрел в трубу:
– Прикидочно на восточном острове три сотни.
– На мосту, выходит, столкнутся равные силы, – кивнул Валин.
– Равные, – тихо проговорил Талал, – только это три сотни храбрейших зверюг Кулака против кучки деревенских парней и полудюжины разведчиков ил Торньи.
У западного конца среднего моста, в ста шагах от подножия башни, уже наметилась новая линия обороны. Лесорубы и там наспех сложили баррикаду – вал бревен поднимался до пояса, – а лучники заняли места по обе стороны. Хорошая позиция. С нее можно в упор расстреливать ургулов на мосту, ширина которого вынуждала конных ехать не более чем по двое в ряд.
«Хорошая позиция среди гребаного кровавого месива», – уточнил для себя Валин.
На переправу через восточную протоку и захват половины поселка у ургулов ушло менее часа. Лесорубы неплохо себя показали, но вооружены они были кое-как и, судя по опасно разрозненной цепи на ближнем берегу, должны были вот-вот сломаться. Пожертвовав собой, Гвенна дала им краткую передышку, когда задержала основные силы ургулов, но передышка ничего не меняла. На глазах у Валина один ургул успел одолеть целый мостовой пролет и упал у самой баррикады со стрелой в глазнице. Наверняка работа Анник, но на всех Анник не хватит.
– Да пошло оно все!.. – воскликнул Лейт. – Я спускаюсь.
– Ил Торнья… – заговорил Валин.
– Ты вбил себе в башку ил Торнью, – сплюнул пилот. – Ты его и убивай.
Стыд и бессилие, решимость и сомнения разом взметнулись в Валине опаляющей вспышкой черной злобы. Еще с Островов, с самого рождения крыла, Лейт подчинялся только своим хотелкам: летал по-своему, дрался по-своему, пропускал мимо ушей не устраивающие его приказы – и плевал на то, чего это стоит крылу. Похоже, сукин сын вообразил, что все окупят шуточки и дружелюбие, что за них весельчаку спустят весь вред, причиненный его бесшабашностью. Валину хотелось схватить пилота за глотку, вколотить в него понятие о дисциплине. Он уже привстал, чтобы так и сделать, когда Талал удержал его за плечо.
– Может, так будет лучше, – тихо сказал лич. – На ил Торнью хватит нас двоих, а Анник с Пирр помощь не помешает, и у местных будет лишняя опора.
Валин застыл на полусогнутых, потом сплюнул через кромку крыши и снова сел. Он глянул на пилота и покачал головой.
– Счастливо, – пожелал он тоном холоднее темных вод под обрывом.
Лейт ответил ему недоверчивым взглядом:
– Что им сказать про тебя? Что сказать Анник?
Валин подумал.
– Скажи, что я умер.
Пилот заглянул ему в глаза и с отвращением фыркнул:
– Похоже на то. Толку с тебя как с покойника.
Все прошло как по учебнику – из тех, по которым они занимались на Островах, глава о боевом духе и способности одного решительного бойца воодушевить целое подразделение. Лейт оказался у моста в переломный момент, когда кучка всадников готова была пробить баррикаду, и яростно ввязался в схватку. Он вскочил на бревна, с ходу подрезал поджилки двум ближайшим лошадям, расколол череп упавшему всаднику. Даже не обернувшись, пилот пошел в наступление – скользил между конскими боками, с равной легкостью перерезал жилы и глотки.
Анник со своими лучниками прикрыли его, а Пирр почти сразу появилась рядом. Казалось бы, не могут двое удержаться против сотни, но ургулы привыкли биться на степном просторе, где был разбег лошадям и размах копьям. Теснина моста была против них, и темнота тоже, и непрекращающийся дождь стрел. Лейт с Пирр отбили атаку, а когда ургулы обратились в бегство, отступили за баррикаду.
Валин видел все это в трубу, живот у него сводило от желчной горечи: страх за пилота и яростная гордость смешались с ожесточенной злобой. Лейт опять ослушался приказа, выбился из ряда, поступил, как ему хотелось. Мерзавец, дезертир, Шаэлево отродье, он опасен… Но почему же тогда Валин, глядя на свирепую стычку внизу, чувствовал себя самозванцем и неудачником? Профессионал выполняет задание. Он слышал это десять тысяч раз, в него это вбили муштрой. Профессионал без необходимости не отступает от предписаний. Сейчас, растянувшись на холодной крыше, так близко и так далеко от боя, он чувствовал себя кем угодно, только не профессионалом. Ему хотелось выть в голос, но задание требовало тишины, и он молчал, смотрел…
Семь раз ургулы шли на приступ и семь раз разбивались о заслон: Лейт с Пирр бились в первых рядах, мечи и ножи ртутью отливали под луной. Пирр тенью скользила между конными – с виду неспешно, но всадники каждый раз промахивались по ней, а она, нырком или в развороте оказавшись рядом, с легкостью танцовщицы чиркала ножом по шее или меж ребер. Лейт же превратился в вихрь стали, два его клинка рубили и кололи, бурей проносясь среди ургулов. Валин сто раз видел, как дерется пилот, но никогда еще тот не дрался так. Лейт походил на одержимого – неустрашимый, неутомимый, казалось, он мог бы удерживать мост днями, месяцами, и ничто его не возьмет.
Пока стрела не вонзилась ему в поясницу.
Рано или поздно это должно было случиться. Деревенские – не лучники. Они в панике. У них нет ночного зрения кеттрал. Стрелок, скорее всего, спустил тетиву, даже не глядя, куда бьет. Зато Валин видел, как древко проросло чуть ниже ребер. Прямо в кишки. Или в печень.
– Нет! – выдохнул Талал.
Валин закрыл глаза, но предсмертные крики лошадей и людей били в уши. В этот хор боли и смерти замешался и голос Лейта. Валин его не слышал, но и так знал, какой яростный вызов звучит в этом реве. Открыв глаза, он увидел, что Лейт еще на ногах, что он отказывается отступать, отбивается парой клинков, выстроив ближнюю защиту. Валин бы рявкнул, приказывая отходить за баррикаду, только Лейт бы его не услышал. А услышал бы, так не послушал.
Щеки намокли от слез. Сердце лежало в груди камнем, словно никогда и не было живым.
Он видел, как копье пробило Лейту грудь, подняло выше, выше. Стрела Анник сбила копейщика, но к тому уже подоспел другой ургул и, опасно перегнувшись с седла, ударил Лейта клинком в плечо. Валин запретил себе закрывать глаза, он должен был это видеть, как будто мог помочь взглядом, но ему было отказано даже в этом. Лейт, залитый кровью, сжимая древко пробившего сердце копья, скрылся из виду под копытами лошадей.
– Лейт… – Валин не знал, вслух или про себя назвал друга по имени.
– Ананшаэль, будь ласков с его душой, – пробормотал рядом Талал.
Валин покачал головой. Это безумие на мосту, хаос, кровь и боль – рука Ананшаэля, и ее никак не назовешь ласковой.
45
Капитул хин нисколько не изменился за прошедшие дни: гладкая кирпичная стена, закрытые ставнями окна и простая деревянная дверь. Правда, сквозь пыльные стекла пустующего дома подробностей было не рассмотреть.
За его спиной в большой, обшитой сосновыми досками комнате настороженно застыли будущие члены совета. Габрил, Киль, Тристе в недоумении последовали за Каденом, который несколько часов назад привел их сюда, взломал заднюю дверь и отыскал в доме комнату, выходящую окнами на площадь.
– Зачем мы здесь? – спросил тогда первый оратор, оглядывая затхлое помещение.
– Здесь назначена встреча, – ответил Каден.
Габрил опешил:
– Я всем сказал, что встречаемся в капитуле.
– А я в доставленных тобой записках велел тебя не слушать и идти сюда.
– Почему? – удивилась Тристе.
– Потому, что в капитуле небезопасно, – ответил Каден. – Проще показать, чем объяснить. Вот…
Он махнул на погрызенную мышами мебель:
– Помогите составить эти кресла к окну, чтобы людям было где сесть.
Как выяснилось, большинство потомков великих и властных родов Аннура предпочли остаться на ногах. Они, если такое возможно, смотрели друг на друга еще подозрительнее, чем в прошлый раз. Руки редко отпускали рукояти оружия, и каждый старался держаться спиной к сте