не. Одна Кегеллен расположилась в кресле, удовлетворенно вздохнула и задрала ноги на сиденье другого. Но если кто и был доволен, то только она.
– Мы здесь без малого час, – взорвался наконец Тевис. – А ты молчишь, стоишь столбом и только таращишься в окна, Кент тебя побери! Я начинаю терять терпение.
– Подозреваю, у тебя его и так немного было, – лениво протянула Кегеллен.
Если остальные так или иначе подражали монашеской одежде, то Кегеллен даже не пыталась замаскироваться. Она пришла в ярком желтом платье, с гирляндами из свежего жасмина на запястьях, а прическу украсила трепетавшими на ветерке павлиньими перьями. Кадену ее наряд показался нелепым до смеха, однако никто из сидевших за длинным столом не глазел на нее и не смеялся. Сама Кегеллен держалась так, будто была здесь одна, и тихонько обмахивалась тонко расписанным веером. Задержав руку, она указала веером на окно:
– Лично я оценила возможность полюбоваться тихой площадью. Согласитесь, этот квартал, как и ему подобные в других частях города, являет собой подлинную душу нашего великого города. – Веер ее снова закачался. – Обратите внимание на этот крошечный храм или вон на ту светлокожую торговку фигами и на те «милочкины розы», что вьются по стене винной лавки…
– Плевать мне на ваши вшивые лавки! – рявкнул Тевис. – И на Шаэлевы фиги тоже!
На этот раз Каден склонен был согласиться с нишанцем. Его не волновали ни торговка фигами, ни лавка виноторговца. Самое важное – из окна открывался вид на площадь и на капитул. Он должен был увидеть то, что там вскоре произойдет, а главное – увидеть должны были они.
До сих пор его надежды оправдывались: Тристе два дня назад без помех добралась до капитула и вернулась обратно. Постучала в дверь, отдала собственноручную записку Кадена и ушла. Рассказала, что полдороги до храма Наслаждения оглядывалась через плечо, а другую половину чуть не бегом бежала, но никто ее не задержал и, насколько она могла судить, не преследовал.
Каден надеялся, что девушка ошибалась.
В двадцатый раз он перебирал в голове свой план. Насколько же проще было бы воевать: атаковать ишшин, потом Адива, затем ил Торнью и Адер – атаковать, атаковать, атаковать, пока не перебьет всех врагов или сам не погибнет. Будь у него за спиной крыло Валина, это, пожалуй, было бы осуществимо, но Валин на место встречи так и не явился. Каден не знал даже, выбрался ли брат из Ассара. Он отстранил горе, сосредоточившись на важном: кеттрал у него нет, сил для атаки нет, ничего нет. Не слишком ли смелая надежда – превратить это «ничто» в оружие?
В памяти снова вспыхнул поединок во дворе Габрила. Он следил за движением плаща в кругу солдат, наблюдал, как колют, испытывают, прощупывают их длинные копья. Габрил не оказывал сопротивления – в том-то все и дело. Его противников губили собственные ошибки. Уступка – тоже путь к победе. Конечно, если она не приведет к смерти. Глубоко вдохнув, Каден снова повернулся к собравшимся вельможам, гадая, что ждет его в конце избранного пути.
– Я сообщил ваши имена Тарику Адиву, – сдержанно и ровно произнес он.
Киль в глубине комнаты вскинул брови. Тристе ахнула. Круг вельмож негодующе зашевелился, зашипел, лица исказились отчаянием и недоверием. Потрясение быстро сменилось гневными возгласами: пальцы грозили и обвиняли, голоса звенели от гнева. Каден заставил себя выжидать: пусть их гнев дойдет до высшей точки, напряжение – до взрыва. Они были ему нужны перепуганными насмерть.
Только вот Тевис и не думал пугаться.
– Ты, дерьмец негодный! – взревел он, хватаясь за рапиру.
Габрил двинулся, чтобы заслонить собой Кадена, но тот отмахнулся и шагнул навстречу нишанцу. Пальцы Тевиса сжали ему горло, перекрыли воздух. Каден замедлил биение сердца, расслабил все мышцы, а взглядом через плечо противника нашел глаза Кегеллен. Та поначалу тоже смотрела сурово, но теперь небрежно взмахнула сверкающей кольцами рукой.
– Отпусти его, Тевис, – сказала она. – Неплохо бы выяснить, до чего довела мальчишку дурь. Порвать ему глотку еще успеешь.
Вельможа притянул Кадена к себе, прямо к круглым от ярости глазам. Жилы у него на шее натянулись, грозя лопнуть. Чуть помедлив, он швырнул юношу на пол. Каден неторопливо поднялся, незаметно проверяя, цела ли шея: мышцы ему помяло, но от умиалов не раз случалось получать трепку и похуже. Выпрямившись наконец, он оказался в кругу острых, как копейные наконечники, взглядов.
– А теперь, – с обманчивой мягкостью попросила Кегеллен, – почему бы тебе не объяснить нам, что ты натворил и зачем?
Она улыбалась.
Каден собрался с мыслями:
– Я позаботился, чтобы Адив узнал о моем возращении в город, узнал наши имена и намерения свергнуть империю и учредить вместо нее республику.
– Если память меня не обманывает, – Азуртазина постукивала по столу длинным накрашенным ноготком, – едва ли это было «наше» намерение.
– Эту подробность я опустил, – улыбнулся Каден. – Адив полагает, что мы сплотились и готовы единым фронтом выступить против него.
– Знал же, что еще тогда надо было перерезать тебе глотку, – сплюнул Тевис. – Второй раз такой ошибки не допущу.
– Перерезав мне глотку, вы ничего не решите, – заметил Каден. – Адиву уже известны ваши имена, и вряд ли он их забудет.
– Смею предположить, – вставила Кегеллен, – что ты устроил наше маленькое… собрание не только ради забавы?
– Я собрал вас, чтобы открыть истину, – сказал Каден.
Кегеллен надула губы:
– Истина весьма не однозначна.
И, словно поставив точку в ее фразе, ударил большой гонг – звон задрожал в воздухе, на него откликнулись из-за крыш десятки других, отбивая полдень. Повернувшись к окну, Каден указал на маленькую площадь перед капитулом хин. Пора было испытать на деле свой план тихой войны.
– Смотрите, – велел он, указывая на прожаренную солнцем площадь.
Несколько мгновений длилось молчание. По мостовой расхаживали мужчины и женщины, занятые дневными делами и заботами, перекликались, переругивались.
– И что мы должны увидеть? – спросила, подождав, Кегеллен.
У Кадена свело живот, плечи напряглись. Он с трудом отстранил тревогу. Не сразу. Даже после полуденного гонга следовало ожидать паузы. Он высматривал на площади знаки: блеск стали, звон доспехов. Ничего. Если он ошибся, чего будет стоить эта ошибка? Слишком многое держалось на его способности проникать в умы почти незнакомых людей. Навык бешра-ан позволял угадать путь козы в скалах, но Адив – не коза. Матол – не коза. Что, если кто-то из них заметил расставленную ловушку? Что, если сейчас, на его глазах, они сами разворачивают сети?
Габрил на шаг приблизился к Кадену. Он смотрел озабоченно, руки держал на древках ножей. Тевис стоял как стоял, и даже Кегеллен начинала выказывать нетерпение. Каден снова обернулся к площади, изучая фасад капитула. Ничего. Гладкий кирпич и тихо поднимающийся в небо черный дым. Ничего. Ничего. А потом на маленькую площадь вылетела колонна – полсотни мужчин с обитым сталью тараном.
Каден тихо выдохнул и поднял палец:
– Вот и они.
Солдаты пересекли площадь и с разбегу вынесли дверь капитула. Первая шестерка оттащила таран в сторону, другие с обнаженными клинками ворвались в пролом. Каден и сквозь ставни слышал звон стали, воинственный рев, к которому почти сразу примешались вопли раненых, умирающих.
– Во имя Шаэля, что… – вылупил глаза Тевис.
– Это люди Тарика Адива, – спокойно объяснил Каден. – Я об атакующих.
– А с кем они сражаются? – осторожно осведомилась Кегеллен.
– С вами, – просто ответил Каден.
Тевис выхватил нож:
– Не виляй, Малкениан, говори прямо, пока вовсе не замолчал!
Каден покосился на блестящее лезвие и, прежде чем ответить, заставил себя отсчитать десять ударов сердца. Если увидят, что его способен запугать толстый дурень с ножом, все еще может рухнуть.
– Я выдал Адиву ваши имена и сообщил, что мы встретимся там… – Он махнул на капитул. – Он ожидал, что вы переоденетесь монахами. И сейчас уверен, что убивает вас.
– Зачем? – покачала головой Азуртазина. – Какой смысл?
– Хотел показать вам, насколько зыбко ваше положение.
Каден помолчал, озирая собрание. Одни не сводили взглядов с него, другие уставились на гладкую стену капитула, на кирпичи и на зияющую дверь, за которой шла жестокая бойня.
– Вы устраиваете тайные сходки, интригуете, строите планы и воображаете, будто ваши капюшоны и деньги все покроют, – снова заговорил Каден. – Это не так. Адив с Адер и ил Торньей терпят вас, только пока заняты более опасным противником.
– Они нас не терпят, – возразила Азуртазина. – Они не ведают о нашей ненависти к империи. Они вовсе о нас не знают.
Она взглянула через площадь на дверной проем, в темноту которого врывались все новые солдаты.
– И вы надеялись, что не узнают? – поднял бровь Каден. – Я в городе меньше недели. Без денег, без связей, без поддержки. Раньше я не подозревал о вашем существовании, а за несколько дней не только узнал ваши имена, но и увидел в лицо. Если вы рассчитываете, что моя сестра, за которой стоит вся мощь Аннура, через месяц не развесит вас вдоль дороги на корм воронью, вы еще глупее, чем я думал.
По комнате прошел оскорбленный ропот. Века, прошедшие с тех пор, когда эти вельможи обладали настоящей властью, ничуть не притупили их гордости. Глаза Интарры еще не делали Кадена императором, а годами он сильно уступал всем присутствующим, кроме Тристе и Габрила. Никому здесь – ни баскийцам, ни бреатанцам, ни светлокожим, ни темнокожим, ни мужчинам, ни женщинам – не понравилось называться глупцами. Хорошо еще их внимание отвлекало разыгравшееся на площади представление.
Каден как раз повернулся к окну, когда на втором этаже отлетел ставень и на камни под стеной с ревом выпрыгнул человек в монашеском балахоне, с мечом в руке и залитым кровью лицом. Люди Адива тут же набросились на него и изрубили клинками, оставив на мостовой размазанную лужу крови да груду костей.