– Обвиате… – В спешке она стала комкать слова. – Ты должен справиться. Сохрани ее до обвиате. Если девочка умрет, пока я в ней, мир выскользнет из моих рук, и вы канете в беспредельное море страданий.
– Кто ты? – вновь спросил Каден, отгоняя разрастающуюся в нем страшную догадку.
Женщина улыбнулась на миг, растянувшийся, казалось, в целую вечность, а потом закрыла лицо руками и разрыдалась. Когда же снова заговорила, мужчины услышали дрожащий голос испуганной Тристе.
– Кто она? – простонала девушка. – Пресвятой Хал, кто она?
Каден молчал. Ответ не уместился бы в словах.
Ответил Киль.
– Она – твоя богиня, – мягко сказал он. – Та, кого ты зовешь Сьеной.
– Не может быть! – вытаращила глаза Тристе.
– Может, – сказал Киль. – Во время войн кшештрим боги уже облекались в человеческие тела.
– Зачем? – хрипло выдавил Каден. – Даже если так, почему теперь?
– Не знаю, – покачал головой Киль.
– Что это значит? – требовательно спросила Тристе.
– Это значит, – разглядывая голую стену, ответил Киль, – что начинается что-то интересное.
Тристе опустила взгляд на свои скользкие от крови ладони и вновь подняла на кшештрим округлившиеся от ужаса глаза:
– Интересное? Это ужасно!
Кшештрим, изучая ее лицо, кивнул:
– Да, так точнее. Для тех, кто способен испытывать ужас, это будет ужасно.
52
Непроглядная тьма.
Холод. Пробирающееся в тело тепло.
Тихое гудение насекомых.
Плеск воды.
Боль, как одеяло.
И хуже боли – воспоминания.
Лейт держит мост, затем падает.
Гвенна с Талалом, встав в полный рост, швыряют «звездочку» в пленников Балендина – и падают.
Адер вгоняет нож ему в бок, ил Торнья хлещет клинком по лицу, зрение гаснет, и сам он падает, ударяется о воду у подножия башни.
На вкус поражение было горше крови. Неподатливая, непроницаемая темнота тисками сжимала тело.
Валин поднял голову из жидкой грязи и уронил снова. Он не помнил, как его выбросило на берег. Помнил, как плыл: тело само собой, точно безумный зверь, исполняло вбитые в каждый мускул движения, а когда не стало сил грести, он просто держался на плаву. И снова греб. Зачем – сам не знал. По привычке. Из упрямства. Из трусости.
Он поднял дрожащую руку к глазам, отчаянно стремясь к правде и трепеща перед ней. Боль пылала так ярко, что сквозь нее он почти видел. Он бы вытерпел боль, но при мысли о жизни в темноте – в постоянной, неотступной темноте чернее мрака Халовой Дыры – сердце его дрогнуло.
Валин скользнул кончиками пальцев по глазам, отдернул руку от ударившей боли и снова поднял ладонь к ране. Рубец шел от виска, пересекал оба глаза и переносицу. Кожа плакала кровью, а когда он заставил себя ощупать глазные яблоки, те оказались точно разрезаны надвое, как половинки яйца. Отдернув руку, Валин перекатился на бок, его вырвало в грязь, он долго не шевелился.
Ветер перебирал иглы кедров.
Тошнило от густого дыма.
Сводило внутренности там, куда воткнула нож Адер.
Нож он выдернул, но чувствовал, как дрожат в ране склизкие потроха.
– Лучше сразу узнать все самое плохое, – пробормотал он.
Собственные слова пронесло мимо ушей невесомым пеплом, словно их произнес мертвец.
Липкими от крови пальцами он ощупал рану, ввел в нее пальцы до второго сустава, проталкивал их глубже кожи и мышц в поисках худшего, пока темнота в голове не слилась с огромной, всеобъемлющей темнотой вокруг.
Придя в себя, он знал, что умирает.
Очертания раны были неровными. Слишком много крови. Сталь рассекла тонкие стенки того, чего не должна была коснуться. Он завернулся в осознание смерти, как в теплый плащ, опустил кровавые веки на руины глаз и уснул.
Холод.
Тихий крик совы.
– Приди, Шаэль, – стуча зубами, бормотал он. – Я здесь.
Ананшаэля не было.
Его трясло. Валин заворочался в ледяной грязи.
– Умирать надо в тепле, – буркнул он и пополз на четвереньках, вслепую нащупывая перед собой хоть груду листьев или хвои, хоть клочок мха, где можно было бы улечься навсегда.
Нет, с содроганием понял он, не вслепую.
Он, как всегда, слышал тысячи звуков, осязал тысячи веяний воздуха, касающихся шарящих пальцев, но не только. В сознании было по-прежнему темно, но в этой темноте обнаружились… слои: формы – не формы, очертания, вылепленные из аморфной пустоты, сменившей похищенное у него зрение.
Ветка пихты?
Гнилая сосна?
Промельк крыльев летучей мыши?
Он их не видел – в бесконечной темноте нечего было видеть, – но знал о них.
Избитый, ошарашенный, он ощупал рану в боку. Она все так же сочилась кровью. Эта рана должна была его убить, но он не умер.
– Как? – спросил он у темноты.
Нет ответа, только плеск скатившегося в воду камешка, шелест листьев и тише этого шелеста – далекие всхлипы и вскрики оконченного сражения.
– Как? – настойчиво повторил он, заставляя себя встать.
Словно в ответ ветер донес долгий тихий совиный крик.
Валин закрыл глаза и вздохнул. Рана в боку растянулась, что-то лопнуло, но он упорно вбирал в себя холодный ночной воздух, до отказа наполнял им легкие, ощущал его вкус на языке, втягивал носом, перебирая запахи.
Мох, гниющая трава, хвоя и мокрый камень, поодаль дохлая рыба, и дым, и сталь, и тысячи галлонов пролитой в озеро крови. Глубже – конина, мертвые туши и живые кони. Блевота, моча, гноящиеся раны. Еще глубже – тысячи тысяч волосяных нитей сплетались и спутывались, пока не дотянулись…
Вот.
Дубленая кожа. Пот. Душок селитры. Злость.
Гвенна.
Медь и сталь, мокрая шерсть, настороженность.
Талал.
Кровь и холод, смола и сталь.
Анник.
Живые. Все трое. Он не сумел бы ответить, откуда знает.
Он выдохнул воздух из горящих легких и осел на корявые корни сосны.
Когда силы вернулись, он сделал шаг-другой, споткнулся о невидимый ухаб и завалился ничком. Боль молнией ударила в плечо. Он снова встал, шатаясь сделал несколько шагов и с опозданием распознал дерево, когда обломанный сук уже воткнулся под ключицу, бросив его на неровную землю.
Бред. Все это проклятый бред. Не мог он никого учуять: слишком далеко. И уж точно не мог различить свое крыло в исчертивших сознание запахах. И видеть не мог. У него нет глаз.
– Да ты сбрендил! – заорал он и плевать хотел, кто его услышит. – Ты даже сдохнуть не умеешь!
Глаза плакали горячей кровью.
– Кончай морочить себе гребаную голову! Брось. Ложись, и все.
Снова закричала сова.
Он дослушал отголоски крика и тряхнул головой.
– Мне конец, – глухо сказал он.
Ярость погасла задутой свечкой. Все болело. Все хотело конца. Руки палками висели по бокам.
– Можно не рыпаться. Мне конец.
Валин судорожно перевел дыхание, уставился на темные силуэты, вылепленные тьмой из тьмы, зажал ладонью рану в боку и встал.
Боги и расы, согласно представлениям жителей Аннура
Неббарим – бессмертные, прекрасные, поэтичные. Противники кшештрим. Исчезли за тысячи лет до появления людей. Возможно, их существование – всего лишь легенда.
Кшештрим – бессмертные, злобные, лишенные эмоций. Ответственны за создание цивилизации и развитие науки и медицины. Истреблены людьми, исчезли несколько тысяч лет назад.
Люди – внешне идентичны кшештрим, но смертны и подвержены эмоциям.
Пустой Бог – старейший из богов, существовал до сотворения мира. Почитается хинскими монахами.
Эйе – супруга Пустого Бога, богиня творения. Ответственна за все, что существует.
Астар-рен – богиня закона, Мать Порядка и Устроения. Некоторые зовут ее Паучихой, хотя приверженцы Кавераа приберегают этот титул для своей богини.
Пта – Владыка Хаоса, бог беспорядка и случайностей. Некоторые считают его простым трикстером, другие – разрушительной и безразличной ко всему силой.
Интарра – Владычица Света, богиня огня, звездного и солнечного света. Также покровительница императорской династии Малкенианов в Аннуре, числящих ее в своих далеких предках.
Хал – Совиный Король, Летучая Мышь, Владыка Тьмы, Властелин Ночи, покровитель кеттрал, а также воров.
Бедиса – богиня рождения, та, что свивает души всех живых существ.
Ананшаэль – бог смерти, Владыка Костей, расплетающий пряжу своей супруги Бедисы, предавая все живые существа забвению. Почитается Присягнувшими Черепу в Рашшамбаре.
Сьена – богиня наслаждения. Некоторые считают ее матерью младших богов.
Мешкент – Кот, Владыка Боли и Воплей, супруг Сьены. Некоторые считают его отцом младших богов. Почитается ургулами, некоторыми из манджари и племенами джунглей.
Эйра – богиня любви и милосердия.
Маат – бог гнева и ненависти.
Кавераа – Владычица Ужаса, Повелительница Страха.
Хекет – бог отваги и битв.
Орелла – богиня надежды.
Орилон – бог отчаяния.
Благодарности
В прошлый раз я составил список имен.
И казалось, правильно сделал, учитывая, что так много людей столь во многом мне помогали, пока я писал «Клинки императора». Эта книга даже объемнее, и можно было бы ожидать списка еще длиннее, но я стал немного предвзято относиться к спискам.
Составить перечень в разделе «Благодарности» все равно что сказать: я знаю, кому и чем обязан. Но правда в том, что я не знаю этого даже наполовину. На каждую замечательную идею, которую я могу проследить до реального человека, до конкретного разговора за пивом, приходятся десятки, сотни прекрасных мыслей, которые люди – друзья или незнакомцы, письменно или в непринужденной беседе – вложили мне в руки, словно младенцев.