И чуть не свалилась в яму.
«Нет, – поправила она себя, задержавшись на краю и вглядываясь в тени под собой, – это не яма, а фундамент развалившегося здания».
Подпол был невелик, шагов пятнадцати поперек, а крупные камни облицовки большей частью осыпались внутрь. Немногие оставшиеся торчали гнилыми зубами, покрытые мхом, затерявшиеся в высокой траве или вросшие в землю. Внизу, в нескольких шагах от нее, скорчился Оши: золотые одежды порваны и перепачканы в грязи, ладони зажимают уши, словно он боится услышать собственный голос.
– Нира! – позвала Адер, озираясь в поисках старухи.
Та недалеко отошла к югу по каналу, и Адер повысила голос, чтобы до нее докричаться:
– Он здесь!
Она указала на провал в земле и, обернувшись, наткнулась на взгляд Оши. Тот замолчал, вздернул верхнюю губу, обнажив зубы, и раскачивался всем телом в быстром судорожном ритме.
– Оши! – окликнула его Адер.
В памяти метнулось предупреждение Ниры, но старик выглядел таким потерянным, беспомощным, быть может, был ранен.
– Оши, пойдем-ка к фургону.
Взгляд старика дернулся от нее на рваные тучи в небе, на собственные ладони, которые он поднес к глазам, словно таинственный шедевр древности. Адер глубоко вздохнула и принялась спускаться по осыпи на стене ямы. Неуклюже размахивая фонарем, она съехала на дно, пошатнулась, но удержалась на ногах. Обернувшись, девушка встретила горящий взгляд Оши.
– Что сталось с моей башней? – выдохнул он, ковыряя землю между камнями, и возвысил голос: – Кто разрушил мою башню?
Адер оглядела фундамент. Может, когда-то над ним и стояла стройная башенка, но крестьяне давным-давно вывезли камни на постройку своих оград и домов. Она вообще не понимала, как Оши отыскал эту яму и как, не поранившись, спустился по неровным стенам.
– Кто уничтожил мою башню? – вопрошал между тем Оши, все больше повышая голос и раскачиваясь все яростнее. – Шийахин? Дирик? Кто?
Адер попятилась на шаг.
Старик обезумел. Бредил. Шийахин и Дирик – имена атмани, которые уже больше тысячи лет лежат в земле. Должно быть, Оши насмотрелся на руины вдоль канала, наслушался по дороге разговоров о строивших эти здания владыках-личах. И оторвался от своего времени и места, ушел в древние века, в эпоху войн и ужасов.
Он перестал раскачиваться, совсем замер. Сидел прямо, как истукан.
– Ты в порядке? – с запинкой спросила Адер.
Он метнул на нее взгляд, осмотрел и отвел глаза. Адер готова была шагнуть к старику, обнять за плечи, как столько раз делала Нира, но тут он повелительно хлопнул в ладоши, словно призывая или предостерегая кого-то, и медленно развел руки. И Адер с ужасом увидела, что воздух между его ладонями загорелся, вспыхнул во много раз ярче ее слабого фонаря. Льдинка страха скользнула у нее по спине.
Лич. Брат Ниры был личем, и личем безумным.
– Тебя прислал Дирик? – ледяным тоном вопросил он.
Одновременно старик согнул пальцы, и огонь свился в пылающие нити паутины, зловеще пульсирующие красные волокна. Лич. В Рассветном дворце имелось целое министерство очищения, занимавшееся выявлением и искоренением личей, и десятки молодых служащих каждый год гибли в противостоянии с теми, на кого вели охоту. В животе у Адер похолодело – словно сырую рыбу проглотила. Она решилась встать лицом к лицу с Уинианом, но тогда рядом был ил Торнья, опытный убийца поддерживал ее игру, да и схватка происходила при свете дня.
А здесь… здесь все иначе.
– Оши… – произнесла она, заставляя себя говорить тихо и медленно, как опытный псарь говорит с раненой собакой. – Оши, это же я, Дореллин.
Он нахмурился, погрозил ей пальцем, и клочок огненной паутины оторвался от вращавшегося между его ладонями большого кома.
– Мне нет дела до твоего имени, – покачал головой старик. – Нет дела. Нет дела. Ты – нож в руке Дирика. Или Кая. Или Шийахина…
Его голос замер, когда клочок пламени, поднимаясь и растягиваясь сетью, поплыл – к ней, поняла Адер. Она ощутила в горле горечь подступившей желчи, открыла рот, чтобы закричать, но вместо крика изо рта хлынула рвота, ослабевшее тело била дрожь. Она бросила взгляд на стены – отсюда они казались выше и неприступнее, чем сверху. Будто стоишь на дне колодца.
– Я слой за слоем, – хрипел, скаля зубы, Оши, – стану срывать кожу с твоего лица, мышцы с костей, глубже и глубже, пока не найду, кто под ними скрывается.
Большая сеть развернулась на расстоянии вытянутой руки от Адер, качнулась как змея – ее нити сдвигались, изгибались. Оши начал сжимать пальцы в кулаки, Адер беспомощно всхлипнула – и тут на краю провала встала Нира, занесла палку, словно приготовившись отбить ужасный калечащий кеннинг.
– Рошин! – В голосе за болью и гневом слышалась жесткая решимость. – Рошин! Немедленно прекрати.
Рошин… Малая частица в сознании Адер сохранила спокойствие и неподвластное даже ужасу любопытство. Рошин, пятый атмани, брат…
– Ришинира… – выдохнула она, оборачиваясь к маленькой старухе.
Это невозможно! Атмани стали историей, практически мифом, их сгубили собственные безумие и подозрительность. О «гибели неумирающих» рассказывали сказки, художники тысячу лет избирали ее темой своих картин: Дирик и Кай сплетаются в смертельных объятиях, их можно принять за любовников, если бы не сжимающая горло рука, не целящие в глаза пальцы. Чируг-ад-Добар, пронзенный копьем Шийахина, и последний бой Шийахина – одинокий лич на утесе над кипящим приливом его собственного войска. Они мертвы, давно мертвы, сгинули.
Не все, напомнила себе Адер.
Судьба младших атмани – Рошина и Ришиниры – оставалась загадкой. Одни историки утверждали, что оба погибли в самом начале терзавших империю и землю гражданских войн. Другие доказывали, что они были убиты при последней осаде Храадина, а изуродованные тела затерялись под развалинами. Звучали, конечно, и голоса несогласных – упрямцев, писавших, что последние атмани каким-то чудом выжили среди охвативших половину Эридрои кровопролитий и разрушений. Самое знаменитое полотно Льяна Ки «Бегство бессмертных» изображало две закутанные в плащи фигурки, почти теряющиеся на фоне руин и пожаров, – те пробирались по опаленной земле к чернильному мраку на горизонте. Лица Льян скрыл тенями. Адер заглянула в лицо стоявшей над ней женщине, обернулась к мужчине.
– Рошин, – повторила, указывая на сеть, Нира, – убери сейчас же!
– Риши? – растерянно отозвался он, щуря темные глаза, и ткнул в россыпь камней вокруг себя. – Они ее разрушили, Риши. Все разрушили.
Нира поморщилась. Сеть по-прежнему висела перед Адер, но как будто ссохлась, и огонь в ней остыл до тусклого свечения угольков.
– Все давно прошло, Рошин, – не сводя глаз с брата, ответила старуха. – Их уже нет. Они ничего нам не сделают.
– А она?
Оши ткнул пальцем в Адер.
– Она наш друг, – ответила Нира.
– Друг, – тихо выговорил старик, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Наш друг?
– Да, – ответила старуха.
И противоестественное пламя погасло, оставив чуть заметные волоски на краю зрения. Руины погреба наполнились тенями. Оши уронил руки. Нира с поразительным проворством полезла вниз и под конец спрыгнула, спеша оказаться рядом с братом.
– Вот, – ласково заговорила она, извлекая из складок платья бутылку, большим пальцем выковыривая пробку и поднося горлышко к его губам. – Выпей, Оши. Тебе станет лучше.
– Лучше? – недоуменно повторил он, вглядываясь в темноту. – Будет ли когда-нибудь лучше?
– Да, – ответила Нира, запрокидывая сосуд.
Капля терпкой жидкости скатилась ему на подбородок, и старик жадно слизнул ее.
– Будет лучше, – пробормотала старуха.
Когда бутыль опустела, Оши медленно осел наземь и уснул, припав головой к плечу сестры, а спиной – к грубой стене. Губы его дергались, словно выговаривали слова.
Нира осмотрела фундамент, устало покачала головой.
– Я и забыла о нем, – обращаясь не то к самой себе, не то к спящему старику, проговорила она. – Столько лет прошло, брат, но ты-то помнишь.
– Что это? – выдохнула Адер.
Женщина обернулась, только теперь вспомнив о ее присутствии. Она прищурилась, прикрывая ладонями плечи брата.
– Это место когда-то ему нравилось, – пояснила Нира.
Адер, не зная, что ответить, только головой покачала.
– Он хотел меня убить, – сказала она наконец.
– Да, – кивнула Нира, – хотел.
– Почему?
– Он лишился разума. Они его уничтожили. Они всех нас уничтожили.
– Кто? – спросила Адер, силясь понять ее загадочные слова. – Кто вас уничтожил?
– Те, кто нас создал. Создал такими, какими мы были. – Она поморщилась. – Теми, кто мы есть.
– Атмани, – чуть слышно выдохнула Адер.
Нира долго не отвечала, даже головой не кивнула. Она отвернулась от Адер, вглядывалась в лицо спящего брата, смотрела на его мерно вздымающуюся и опадающую грудь.
– Ты доверила мне свою тайну, девочка, – наконец заговорила она, не поднимая глаз, – а теперь завладела моей. Выдашь ее, и я вырву твое сердце.
15
В холодных подземельях Мертвого Сердца почти невозможно было уследить за ходом дней. Здесь не было ни солнца, ни луны. Не было кружения звезд по небу – только дым, и сырость, и вечная вонь соленой рыбы. Кадену отвели для сна особую келью, но, открывая дверь, он неизменно видел за ней сторожа – то Транта, то других ишшин. Он каждый раз добивался ответа, где Тан и Тристе – обоих он не видел с прибытия в крепость, – и каждый раз ему отвечали молчанием. Беспомощность перед лицом вооруженных солдат злила Кадена, но выхода он не видел. У ишшин были клинки и луки, а у него нет. Ишшин учились воинскому искусству – он нет. Он подумывал отобрать оружие у одного из сторожей, но, сколько ни воображал себе эту сцену, всегда она оканчивалась для него одинаково – смертью или пленом.
От кельи до столовой его пропускали свободно, все прочие части крепости оставались под запретом. Поначалу Каден старался подольше засидеться за столом, надеясь из разговоров узнать что-то о судьб