Он удивился, заметив, что монах серьезно обдумал его слова, прежде чем покачать головой.
– Наблюдай, – велел он.
– Как ты прошла кента? – спросил Матол, рассеянно водя над пламенем своей ладонью – быстро, чтобы не обжечься.
– Не знаю, – выдохнула Тристе. – Я никогда не видела кента.
В том, как она произнесла это слово, была некая странность, и Каден сделал зарубку в памяти – обдумать позже.
– Я просто… упала и очутилась на другой стороне.
– Видали? – обратился Матол к двум другим ишшин. – Девушка ни в чем не виновата. Она просто упала.
Тот, которого он назвал Мандерсином, захихикал:
– Может, нам ее отпустить?
– Может, и так… – Матол сделал вид, что обдумывает эту мысль, затем покачал головой. – Не-а, давайте еще ее помучаем.
Все, что было дальше, произошло слишком быстро, чтобы охватить разумом. Когда Матол снова потянулся к запястью Тристе, Каден вошел в сама-ан, вырубая картину в памяти. Но осознать увиденное, действительно рассмотреть то, что случилось, он сумел только позже. И тогда тоже мало что понял.
Тристе, только что едва не захлебывавшаяся ужасом, увернулась от протянутой к ней руки. Кандалы оставляли ей совсем немного свободы, но она выбросила руку и сама поймала запястье мучителя. Движение было молниеносным и точным, как удар притаившейся в кустах змеи. Матол не успел опомниться, как она с силой дернула, опрокинув его на себя. Мандерсин, выронив фонарь, с бранью отшатнулся. Губы Тристе оказались у самого уха главы ишшин.
– Придет час… – зашипела она голосом холодным и темным, точно камень подземелья, и начисто лишенным страха, – когда боль, которую ты мне причинил, будет тебе слаще мечты о счастье; когда ножи и огонь покажутся тебе лаской. Тогда я услышу твои мольбы, но замкну слух для твоих криков, и обширное озеро моей милости иссякнет, обратившись в сухую пыль.
Каден понял, что ее тонкие пальчики выкручивают широкое запястье Матола, когда что-то хрустнуло, – лицо ишшин свело судорогой, он наконец восстановил равновесие и шарахнулся к стене, баюкая сломанную руку и грязно ругаясь.
Все это продлилось несколько вздохов, однако Рампури Тан и не подумал вмешаться, не остановил Тристе, не помог ни Мандерсину, ни Матолу. Все это время он мерил девушку холодным оценивающим взглядом.
– Ты видел? – тихо бросил он, когда все кончилось.
Каден тупо кивнул. Ему оставалось только таращить глаза. На миг его взгляд столкнулся со взглядом Тристе, и тот был… каким же? Каден тщетно искал слово. Плотоядным? Царственным? Он, казалось, забыл язык. А потом, словно вода ушла сквозь сито, взгляд Тристе опустел.
– Каден… – слабым, разбитым голосом зашептала перепуганная пленница. – Каден, прошу тебя, помоги.
На одно мгновение все застыли. Потрясение стерло с лица Мандерсина усмешку. Он ошалело таращился на пленницу. Смотрел на нее и Тан, но в его взгляде не было смятения, как у ишшин, и Киль тоже смотрел на нее колодцами глаз, свесив перед собой связанные руки и опираясь на остолбеневших стражей. Обводя глазами их лица, Тристе, как видно, прочитала растерянность и медленно зреющую ярость.
– Нет… – Она затрясла головой. – Нет.
Это слово словно пробудило Матола ото сна наяву. Приподняв сломанную руку, он взглянул на нее, как на смятую мышеловкой мышь, и обернулся к Тристе.
– О да, – заговорил он, снова подступая к ней.
Боль сломанной кости должна была нестерпимо усиливаться, но он, словно забыв о ней, обратился к Мандерсину.
– О да. Подай мне что-нибудь горячее, или твердое, или острое! – рявкнул он. – А лучше все сразу. Хватит мне нежничать с этой сукой. Пора забраться в нее поглубже, посмотреть, что там внутри.
– Нет.
Каден с удивлением понял, что это слово сорвалось с его губ. Вмешиваться сейчас, перед ледяной свирепостью Матола, было безумием, самоубийством. И все же он не раздумывая шагнул вперед.
– Это не работает, – проговорил он. – Все ваши способы бесполезны.
– Не лезь, Каден, – предостерег Тан, голос его звучал тихо, но каждый слог падал, как камень.
Каден покачал головой:
– Я целыми днями никуда не лез.
Он почувствовал, как несется по жилам кровь, начал было ее замедлять, но сразу отпустил. Он мог убить в себе чувства, но сейчас они были ему нужны – нужен был гнев, чтобы не отступить перед Матолом и остальными и чтобы чем-то помочь Тристе.
– Я понял, что она не то, чем кажется. Теперь я это вижу. Я осознаю, что она может быть даже кшештрим, но это… – он указал на окровавленные орудия пыток, – не работает. Это бесполезно.
Матол, отвернувшись от Тристе, уставился на него. А когда заговорил, голос его звучал не громче шепота:
– Ты явился сюда, в мою крепость, в мое Сердце, ты привел в наше убежище эту нечеловеческую тварь и еще заступаешься за нее? Хм.
– Я не заступаюсь…
Матол оборвал Кадена:
– Ты вообразил, что можешь учить меня – меня! – как вести эту войну, после того как твоя семейка отступилась и проиграла? Так?
– Довольно, – сказал Тан.
– О, с этим я соглашусь, – все так же тихо и резко отвечал ему Матол. – Довольно. Сто лет как довольно. Взять его! – Матол указал на Кадена. – Найдите ему камеру рядом с этим. – Палец уперся в Киля. – С дверью покрепче.
Мандерсин шагнул вперед, но Каден увернулся, сам не зная, хочет заслонить от ишшин Тристе или сам заслониться креслом, к которому та была прикована. Девушка смотрела на него огромными испуганными глазами. И Киль следил за ним с другого конца комнаты – молчаливо и бесстрастно.
– Тан… – окликнул Каден и не нашел что сказать дальше.
– Брось, – сплюнул Мандерсин.
Тан медленно-медленно покачал головой:
– Ты сам сделал выбор. Не я.
Схватив со стола нож, Каден выставил его перед собой. Он совсем не умел драться, но видел, как действовали в горах Валин и его люди, и запечатлел этот образ в памяти на будущее, так что, когда стражники-ишшин подступили, скопировал запомнившуюся позу.
Мандерсин, помедлив, снял с пояса меч. На его лицо вернулась недобрая ухмылка.
– Убить?
Матол не отвечал. Каден рискнул оглянуться, и в тот же миг кулак ударил его в лицо, отшвырнув к стене. Нож выпал из пальцев, и Мандерсин, воспользовавшись этим, насел на юношу всей тушей и прижал к камням.
– Убить его? – снова спросил он.
Каден пытался развернуться к Матолу, но Мандерсин жестко зажал ему голову, так что взгляд нашел только Киля. Кшештрим не пытался бороться, не вмешивался, но под взглядом Кадена его губы беззвучно шевельнулись, выговаривая слова. Все смотрели на Кадена, и только Каден, ловя ртом воздух, смотрел на Киля.
«Он говорит со мной!»
Неужели этот человек ожидает от него понимания непроизнесенных слов? У Кадена был разбит лоб, кровь текла по лицу, в горло упирался меч ишшин. Килю до всего этого не было дела. Если он в самом деле знавал отца Кадена, то понимал кое-что и о монахах, а соответственно, и об их учении – знал, что такое «гравированный ум». Он знал, что позже Каден восстановит в памяти происходящее. В мельчайших подробностях.
– Я бы не стал его убивать, – прозвучал голос Тана (отстраненный, равнодушный). – Он император и еще может быть полезен.
– Могу взять с него глаз, – предложил Мандерсин, сдвигая руку так, чтобы прижать Кадену глазное яблоко. – Или раздавить яичко. И что там было насчет членика?
Он пошарил у Кадена между ног:
– Посмотрим, останется ли он верен этой сучке, когда мы оторвем ему сучок…
Молчание было громче вопля.
– Уведи его вниз! – прорычал наконец Матол. – Запри рядом с кшештрим. Он, может быть, сказал нам не все, что знает. Когда закончим с девчонкой, посмотрим, какого цвета у него кровь.
16
– Убейте их, – сказала Анник, указывая на ургулов. – Взять их с собой мы не можем и оставлять нельзя.
Валин собрал крыло в сотне шагов от лагеря, оставив связанных и поставленных на колени пленников под охраной Пирр.
Отослав Суант-ру на юг, они три дня выжидали, отдыхали и тревожились. Гвенна, к великому облегчению Валина, вечером первого дня пришла в себя, но путешествия, конечно, не выдержала бы; она и вокруг лагеря не могла обойти, чтобы не подступили тошнота и головокружение. Нога у Талала заживала, заживала быстрей, чем надеялся Валин, и его рана в плече тоже уже закрылась и схватилась. Яйца сларнов, предполагал лич. Наверное, яйца придали им силы и сопротивляемости. Валин с опасливой надеждой обдумал его догадку. Талал был прав. Такая рана в плече должна была заживать несколько недель, а не считаные дни.
С другой стороны, непобедимыми они вряд ли стали. Талал еще хромал. Гвенна спала по полдня, и, по чести говоря, Валин сильно сомневался, что сам выдержит тысячемильную скачку по степи. Стоило приподнять локоть – плечо пронизывала боль, а значит, драться пришлось бы одним клинком, и о луке можно было забыть.
Итак, они выжидали, отдыхали и тревожились.
На второй день над ними прошло еще одно крыло кеттрал. Валин съежился под накидкой из бизоньей шкуры, прикрыл лицо ладонями и постарался прикинуться ургулом. Птица описала круг и ушла на юг. Он с облегчением выдохнул, чувствуя себя одним из шныряющих в траве сурков. Те тоже все поглядывали на небо, только их это не всегда спасало. За день Валин видел, как орлы унесли трех грызунов.
На третий день Гвенна твердо заявила, что готова ехать верхом, да и Валина, плечо не плечо, тянуло действовать. Они уже опоздали на назначенную встречу с Каденом в Аннуре, опоздали не на одну неделю, но все равно не стоило сидеть на месте дольше необходимого. Валин распорядился отдохнуть еще ночь, а с утра собираться.
Не так уж трудно было найти в лагере все, что им понадобится, выстроить длинной цепочкой лошадей и уложить недельный запас провизии – прощальный гостинец от ургулов. Потом пришлось решать, что делать с самими ургулами. Вот это оказалось сложнее.
– Мне это не нравится, – покачал головой Лейт.
С отлетом Ра он утратил обычную веселость, и вопрос о пленниках ему настроения не улучшил.