– Куда идти?
Тан ножом полоснул себя по предплечью, оставил тонкий кровавый след. В свете фонаря порез казался черной полоской тени. Обмакнув в кровь палец, монах начертил на шершавом камне карту. Каден следил за возникающими на стене разветвлениями коридоров и лестниц.
– Здесь твоя камера. – Тан указал на клетку в конце длинного прямого коридора, затем ткнул в квадрат куда больше. – А здесь гавань.
– Гавань? – удивился Каден.
– Ишшин нуждаются в снабжении, и не все можно доставить через кента. Здесь есть подземная гавань, выбитая морем. Ты пойдешь туда.
– Разве ее не охраняют?
– В устье охраняют, – ответил Тан, – но они не ожидают побега. Ты заберешься на судно, причаленное к каменному молу, спрячешься среди бочек и будешь ждать меня. С отливом судно уйдет, и мы с ним.
– А труп? – спросил Каден, ощущая, как вспотели ладони. – Труп стражника, которого мне придется убить?
– Смена караула не совпадает с приливами и отливами, – объяснил Тан. – Когда его придут сменить, мы уже будем в море. Сейчас у причала нет других судов для погони.
Каден нахмурился. Слишком много возможностей споткнуться: прокрасться по коридорам Мертвого Сердца, отыскать тайную гавань, забраться на корабль, скрываться от всех глаз, пока крепость не останется далеко позади…
– А кента? – спросил он. – Почему не уйти через кента?
– Не будь глупцом. Грот с кента ишшин охраняют, как никакой другой. – Он кивнул на кровавую карту. – Запечатлел?
Минуту Каден вглядывался в линии и изгибы, в квадратики и ответвления, затем кивнул. Тан основанием ладони стер чертеж, оставив на камне лишь красноватое пятно. Закончив, он отдал Кадену ключ и нож.
– А зачем выжидать? – спросил Каден. – Почему, убив стражника, не двинуться сразу в гавань?
– Чтобы смена караула наверху успела занять посты. Жизнь ишшин расписана по минутам. Выждав четыре тысячи ударов, ты, по всей вероятности, застанешь верхние помещения пустыми.
Каден обдумал сказанное:
– Не слышу большой уверенности.
– Уверенности и нет. Если кого-нибудь встретишь, опусти голову, спрячь глаза.
– А Тристе где? Как нам ее вытащить?
– Никак.
Каден медленно вздохнул:
– Они ее убьют.
– По всей вероятности.
– Мы могли бы увезти ее с собой. Где двое, там и трое.
– Нет, – покачал головой Тан. – Риск слишком велик. Уже из того, что видел, ты должен был понять: девушка не то, чем кажется, а видел ты не более десятой части. Она опасна и непредсказуема.
– Но мы ведь еще можем что-то от нее узнать, – резко возразил Каден. – О кшештрим, о заговоре.
– Уйми сердце! – прорычал Тан. – Все решает точный расчет времени.
Каден проверил свой пульс, чуть задержал удары и только потом прошипел:
– Она что-то знает.
– Знает, – согласился Тан, – но нам не скажет. Матол жестко на нее давил, жестче, чем стал бы я на его месте. Она для нас бесполезна.
Монах покачал головой. Каден хотел возразить, но Тан поднял руку:
– Если ты выдержишь сроки, коридоры должны быть пусты, но, как ты сам заметил, «должны» не значит «будут». Один, в ишшинском наряде, ты, может, и проскользнешь. Если потащишь за собой Тристе, тебя заметят сразу. Риск слишком велик, а награда ничтожна.
Он не дал Кадену времени поспорить – развернулся, открыл дверь и шагнул в коридор.
– Ты считаешь? – спросил он, не оборачиваясь.
Каден вслушался в медленный перестук у себя в груди.
– Начал, – ответил он.
– Не сбейся. Второго шанса не будет.
Это была не ошибка. Ошибки происходят от неведения или небрежности, от неумения или просчета. Ошибки – это сбои мышления. Здесь было другое, много хуже.
«Больше похоже на полное безумие», – думал Каден, нащупывая путь по коридорам и выставив перед собой нож так, словно грозил им нескончаемой тьме.
Он заставил себя молча и неподвижно отсидеть посреди камеры десять тысяч ударов сердца, прежде чем начать движение. Ключ, как и обещал Тан, повернулся в замке, хотя от скрежета волосы у Кадена встали дыбом. Смутный свет собственных глаз обрисовал ему стены и мелкую лужицу на полу. Двигался он медленно и осторожно, но чем больше стремился к тишине, тем больше шумов ловил вокруг. По коридорам метались сквозняки, ветер шуршал по неровностям камня. Со всех сторон разом доносился звон капель. За этой капелью или из-под нее слышался гул, похожий на шум волн или прилива, но этот звук был так тих, что мог быть и порождением его фантазии.
Все двери в коридоре были окованы железом, одни запреты, другие приоткрыты, но все одинаковы: дерево и железо, дерево и железо.
«Уведите его вниз! – прорычал Матол. – Заприте рядом с кшештрим».
Значит, и Киль где-то в этом же бесконечном коридоре. Киль знает выход. Пусть желание спасти Тристе сумасшествие или глупость, но из всех миллионов аннурцев она одна была здесь, в Мертвом Сердце, и только ей он мог помочь. Конечно, Тан прав, девушка опасна, но Кадена она выручила, и плохим был бы он правителем, если бы начал свое правление, бросив ее у ишшин на бесконечные пытки. Если Киль здесь, если он знает другой выход, может быть, сумеет вывести и Тристе.
Через сотню шагов Кадену попалась дверь, непохожая на другие. Обычную раму выбили из проема, перехваченное железными полосами дерево заменили стальной плитой, висевшей на петлях толщиной с запястье Кадена. Запирали плиту пять широких стальных засовов, вставленные в металлические скобы, – такие удержали бы разъяренного быка. На металле виднелись длинные потеки, морская соль разъела поверхность, покрыла ее хлопьями ржавчины, и с виду дверь готова была рассыпаться, но, нажав на нее ладонью, Каден ощутил прочность камня. Каден не мог судить о толщине плиты, но, как видно, ржавчина не проникла вглубь.
Медленно выдохнув, он переключил внимание с коридора на собственный разум. В нем засел страх, колючий и цепкий, как шип горного куста в новом балахоне, но Каден не сумел понять, боится он ишшин, которые могут появиться в любую минуту, и Матола или того, кто ждет за дверью. Он принялся работать с эмоцией, освобождаясь от нее с каждым выдохом. Выслушать пленника он должен в ясном уме. Надо успокоиться.
«Вот пол, – говорил он себе, ощущая босыми подошвами холодные скользкие камни. – Вот свет моих глаз».
В будущем таилась угроза, но он жил не в будущем.
«Вот ставень, – сказал он себе, сдвигая металлическую заслонку на зарешеченном оконце в стальной двери. – Вот окно в темноту».
Сквозь открывшуюся щель он уловил шорох ткани о ткань, потом влажный нездоровый кашель. Звуки приближались.
– Еще один гость?
Сначала Каден услышал голос – тот же четкий выговор, запомнившийся ему по встрече с Килем несколько дней назад. Потом в щели появилось темное от грязи лицо, глаза на нем сощурились, встретив в полной темноте слабый свет радужек Кадена. Киль скользнул по нему взглядом, осмотрел коридор за его плечом:
– Где Рампури и Экхард?
– Я один, – ответил Каден.
– Хорошо, – помедлив, пробормотал Киль. – Ты понял. Ты мне поверил.
– Нет, – перебил Каден. – Я тебе не верю.
Киль помолчал.
– Однако ты здесь.
– Потому что меня учили прежде увидеть, потом судить. Выслушать.
В звуке, вырвавшемся у пленника, Каден не сразу распознал смешок.
– Приятно убедиться, что хин так тверды в учении. Что, Шьял Нин все еще настоятель?
– Шьял Нин…
Каден осекся. Кшештрим ему нужен, у них общий враг, но не стоит забывать, что Киль опасен. Каден пришел искать ответы, а не терять время на байки о далеком прошлом.
– Ты знаешь выход? – спросил он.
Киль кивнул.
– Как? Где?
Кшештрим медленно покачал головой:
– Ты проявил бы великодушие, открыв дверь.
– Я здесь не для того, чтобы расточать великодушие.
– Тогда тебе, пожалуй, вовсе здесь не место, – сказал пленник. – Малкенианы, которых я знавал в прошлом, понимали цену великодушия. Доверия. Взаимопомощи.
Каден уставился на него:
– Какие Малкенианы?
Он заставил сердце выдерживать ровный ритм, легкие – сжиматься и расправляться в глубоком размеренном дыхании.
– Например, твой отец.
– Тан предупреждал, что ты лжец, – мотнул головой Каден.
Киль вздернул бровь:
– Рампури Тан, как и все фанатики, видит мир искаженным. У тебя нет никаких причин меня подозревать.
– Есть причины, – огрызнулся Каден. – Я побывал в Ассаре, в приюте, где детские кости валяются, как сухие ветки.
– Ах, Ассар, – протяжно выдохнул Киль. – Огромная ошибка.
– Ошибка? – повторил Каден. – Вы перебили сотни детей, целый город – и ты называешь это ошибкой?
– Меня там не было, – ответил Киль, – но да, я называю это ошибкой. А ты бы как назвал?
Каден поискал слова:
– Резней! Чудовищным злодеянием!
– Злодеянием…
Кшештрим словно пробовал звуки на вкус.
– Кажется, ты – неудача Шьял Нина и его монахов. Не полная… – он развел руками, – коль скоро ты прошел кента и попал сюда.
Только кивнув, Каден спохватился, что попался на крючок. Пока он не кивнул, Киль не мог знать, откуда он прибыл. Злость уколола его шипом синики.
– Ты сказал, что знал моего отца, – проговорил он, пытаясь вывести разговор на более надежную почву.
Кшештрим кивнул:
– Мы были… Не друзьями, но чем-то вроде.
– Докажи!
Киль подумал.
– Это сложно. Ты с детства жил у хин.
– Я хорошо его помню, – заявил Каден, возмутившись вдруг, что это подобие человека намекает, будто знает Санлитуна лучше его самого.
– Ну ладно, – кивнул Киль. – Помнишь его любимую фразу об управлении империей? «Сильнейший правитель тот, кто меньше всех действует».
Каден десятки раз слышал от отца эти или похожие слова, но, поразмыслив, мотнул головой:
– Это доказывает лишь то, что ты бывал в Рассветном дворце. Или знал кого-то, кто бывал.
Киль искоса взглянул на него:
– Справедливо. А как насчет позиции, которую он всегда оставлял на доске ко в своем кабинете, когда не играл? «Крепость дурака».