Она тоже не видела выхода, но спокойная убежденность убийцы ошарашивала и пугала. Сама Гвенна за пеленой ярости находила в себе только сводящий с ума бессмысленный страх и потому цеплялась за ярость, поила ее в себе, подпитывала.
– Хрен вам! – выкрикнула она, поворачиваясь к ургулам. – Кто первый? – Она занесла меч. – Ну, засранцы кровавые, кто первый?
«Прости, Валин, – проговорила она про себя. – Мы старались».
Передовая всадница – Гвенна узнала Хуутсуу – покачала головой, опустила копье и толкнула лошадь коленями. В свете факелов блестели потные плечи и лоб. Губы растянулись в ухмылке или в оскале.
«Какие у нее чудесные зубы, – зачем-то подумала Гвенна. – Меня убьет дикарка с безупречными зубами».
Первым они услышали крик – от него раскололось небо и вскипела кровь. Сомкнувшиеся вокруг добычи ургулы натягивали поводья взбунтовавшихся коней, но этот вопль пронзал мозги животных, будил в их сердцах что-то древнее, неодолимое – ужас, которого не уймешь словами и не сдержишь уздой. Крик повторялся снова и снова, словно сталь рубила по льдине. Вопль, за ним ветер, за ним огромная крылатая тень, совершенно черная в огромном темном небе, и, наконец, бесшумные, как тени, фигуры в черном.
– Валин! – в радостном изумлении выкрикнула Гвенна. – Это Валин!
Она не представляла, где он нашел Ра, как догадался вернуться, и даже думать об этом не хотела. Чудом, вопреки вероятности, крыло воссоединилось. Она уже почти погибла, и вот продравшаяся сквозь ночь птица спасет их, унесет на свободу.
Кеттрал рвала когтями ближайших всадников: одного выпотрошила и так же обошлась с его лошадью. Хуутсуу вывернулась в последний миг, вздернула коня на дыбы, проскочила под когтистой лапой. Крайние всадники пытались сомкнуть кольцо, но в них летели стрелы, оперенные древки вырастали из шей и плеч. А когда громадный крючконосый таабе с ревом погнал вперед свою перепуганную лошадь, его череп попросту смялся. Другого слова Гвенна не нашла. Удара она не заметила, но голова сплющилась, как сброшенная с высоты гнилая тыква.
Кеннинг.
Такое мог сотворить только кеннинг, но, развернувшись, вместо Талала Гвенна увидела перед собой Сигрид са-Карнью и с ужасом поняла: не Валин. Крыло Блохи. Сигрид в возбуждении или в гневе растягивала губы в улыбке. Светлые пряди хлестали ее по лицу, по млечно-белой коже струилась кровь. Блоха возник прямо перед ней, в руке он небрежно держал арбалет, а несколькими шагами дальше Ньют запаливал…
– «Звездочка»! – взревела Гвенна.
Одной рукой она пыталась оттащить назад Анник, заряд, вращаясь поперек оси, уже летел в гущу всадников, и Гвенна приготовилась к сокрушительному удару, озаряющей небо вспышке и звону в ушах.
Воздух дрогнул. Бело-голубое пламя хлестнуло вверх и в стороны, вдребезги разбило небеса. В последний момент Гвенна успела зажмуриться, пошатнулась, не выпуская Анник, и снова ощутила землю под ногами. Поразилась, что взрыв не сбил ее с ног, но что тут скажешь: Ньют дело знал, рассчитал бросок так, что масса противников прикрыла от удара своих. Дюжина лошадей лежали на земле: одни – неподвижно, другие – отчаянно бились, лягались, кричали в один голос с хозяевами. Те, кто барахтался под конской тушей без ноги, кто остался с ободранным до кости лицом.
Когда кто-то схватил ее за плечо, Гвенна с разворота рубанула чужим клинком. Но Блоха легко отбил удар, отвел в сторону и заглянул ей в глаза.
– Остальные! – прокричал он. – Где Валин?
Гвенна колебалась. Она не знала, видеть в Блохе спасителя или убийцу. Удар по ургулам склонял в пользу спасителя, но ведь при последней встрече два крыла чуть не разнесли огромное здание в усердии перебить друг друга.
– Гвенна, – произнес он, склонившись к ней.
Та поняла, что, удерживая ее меч своим, Блоха успел приставить ей к горлу маленький нож.
– Хотел бы убить, была бы уже покойницей. Я пришел на помощь. – Блоха отвел нож. – Ну, где Валин?
– Там, – она махнула рукой, – на юге. Здесь только мы.
Блоха кивнул, заметив что-то за плечом, метнул нож и указал освободившейся рукой на птицу:
– Забирайтесь.
Справа мелькнула еще одна летящая в ургулов «звездочка». Стойбище сошло с ума: пожар, вопли лошадей, блеск стали, кровь – и все это безумие чудом сдерживал Блоха со своим крылом.
– Промедление – мать поражения! – крикнул через плечо Ньют.
– Марш на птицу! – рявкнул Блоха. – Живо!
Он, словно разминая шею, повел головой, и вылетевшее из темноты копье ткнулось в землю. Мгновение Гвенна разглядывала дрожащее древко. А потом рванула к птице.
32
– Тан-из – один из младших. Он из последних кшештрим, родившихся без гнили, – рассказывал Киль.
За время беседы прогорели два из трех освещавших спальню Морьеты светильника, а оставшийся едва теплился, разбрасывая по углам зыбкую тень. Никто и не подумал подлить в них масла. Сраженная услышанным Морьета утонула в диванных подушках. Каден понимал женщину. И для него знакомство с кшештрим стало ударом, а ведь он дошел до осознания, что те еще бродят по земле, шаг за шагом. А разом узнать, что бессмертные враги человечества живы, что один из них почти захватил власть над Аннуром, а другой сидит напротив, и его темный взгляд широк, глубок и непроницаем, как море… Понятно, трудно усвоить такое сразу. Но не было времени подводить ее к истине бережно и постепенно.
– Почему его назначили полководцем в вашей войне с человечеством? – спросил Каден. – Почему не кого-то из старших? Более опытного?
– Потому что он был лучший, – просто ответил Киль. – Не лучший из бойцов. Двадцать два кшештрим были искуснее с накцалем и мечом, по крайней мере в начале войны. Он даже не был лучшим стратегом. На игральной доске его побеждали Ашерах и еще кое-кто. Но в сражении…
Взгляд Киля стал вдруг далеким, словно он всматривался в жестокие битвы многотысячелетней давности…
– Никто из моего народа не обладал таким даром повелевать. Отчасти это был врожденный талант. Его ум работал быстрее многих и находил неожиданные решения. Но важнее, что Тан-из, как никто из нас, особенно старших кшештрим, понимал ваш род. Он изучал вас…
– Пытал и убивал, ты хочешь сказать, – перебил Каден, вспомнив сумрачные коридоры Мертвого Сердца.
Киль кивнул:
– Его исследования включали и эти методы, хотя ими не ограничивались. Война затянулась на несколько людских поколений, и все это время Тан-из не столько возглавлял армии, сколько учился: познавал особенности вашей речи, вашу физиологию, пределы ваших способностей, возникающие у вас сообщества, ваше оружие и слабости и прежде всего ваш разум. Он потратил десятилетия в попытке понять, что в вас неисправно и связана ли эта неисправность с новыми богами.
– Какими «новыми богами»? – спросила Тристе.
Нежданные откровения не сразили ее наповал, как Морьету. Что ни говори, они не первую неделю толковали о кшештрим. Тристе прошла через их темницу и через их врата. Откуда-то она знала их язык. Девушка слушала с горящими глазами, всем телом подавшись к Килю, на лбу у нее блестел пот.
– Вы зовете их младшими богами, – сказал Киль. – Дети Мешкента и Сьены.
– Хекет и Кавераа, – повторил Каден заученные в Костистых горах имена. – Эйра и Маат, Орелла и Орилон.
– И Акалла, – помедлив, добавил Киль. – И Корин.
– Нет, – нахмурился Каден. – Их только шестеро. Шесть детей Наслаждения и Боли.
– Шестеро, потому что еще двоих мы убили.
Несколько мгновений все молчали. Морьета будто спряталась за каменной неподвижностью раскрашенного лица. Тристе разинула рот, словно подавившись вскриком. Каден заметил, что и сам склонился с подушек, напружинил колени, что воздух застрял у него в легких. Он медленно выдохнул:
– Ты сказал, что вы убили двух богов.
– Их убил Тан-из, – уточнил Киль. – Он поймал их в битве у мыса Нимир. Захватил в плен, изучил и убил. Я присутствовал при этом как историк. Тогда мы получили твердые доказательства, связи наших детей – вас – с новыми богами.
Каден вдруг перенесся в кабинет Шьял Нина, увидел настоятеля за деревянным столом, услышал его рассказ о кента и хин, о целях обучения Кадена среди монахов. Настоятель погиб, вместе с сотнями других остался пищей для воронов на горных уступах, но Каден, как сейчас, слышал его терпеливые объяснения: «Возможно, рождение младших богов привело к появлению у людей эмоций».
– Они изменили вас, – тихо проговорил Каден. – Младшие боги каким-то образом превратили кшештрим… в нас.
Киль кивнул:
– Сперва мы только подозревали. Складывали факт к факту. Были свидетельства в пользу этой теории, но не было доказательств. А потом они спустились. Сюда. Вдохнули свои бессмертные образы в человеческие тела – все ради того, чтобы помочь вам в войне с моим народом.
– И вы их убили! – зашлась от ужаса Тристе.
– Только двоих, – ответил Киль, словно не заметив ее возмущения. – Они, как и вы, представляли собой угрозу. Они были врагами.
– Акалла. – Каден попробовал на вкус незнакомые звуки. – Корин.
– Они приняли эти имена, – кивнул Киль. – Не знаю, богами чего они были.
– И они так просто… ушли?
Киль пожевал губами, словно обдумывая щекотливую проблему перевода.
– Может быть, не полностью или не навсегда. Боги – не создания Бедисы. Ананшаэль не в силах распустить вязанье их судеб. Даже младшие боги… больше нас и полнее этого творения. – Он покачал головой. – Право, наш язык никак не пригоден для их обсуждения.
– Значит, вы их все-таки не убили.
Выдержка Кадена треснула под напором бессильной злости. Киль заглянул ему в глаза и поднял руку, поднес ладонь к свету:
– Тан-из уничтожил плоть, в которой они были заключены, прежде чем они успели высвободиться. Боги, возможно, вечны, им не положено ни конца, ни предела, но их связь с этим миром не такова. Тан-из разрубил эту связь, лишил их возможности влиять на рожденных в оковах мира.
– Но если мы, – заговорил Каден, – такие, как есть, наш разум и сердца возникли от прикосновения младших богов, это должно было отразиться…