– Госпожа Майя? – позвала Вера, осторожно продвигаясь вперед, выставив пистолет на вытянутых руках.
Ответа не было.
Слева открылся проем, Вера заглянула в него стволом, плавно развернувшись всем телом. Комната была выкрашена в черный цвет, по центру стояло кресло, рядом с которым – круглый столик с несколькими свечами разной толщины и цвета и разноцветными порошками в металлических плошках. Все словно было готово для какого-то ритуала. Антуражно, но бессмысленно. Она вполне могла отличить принадлежности для колдовства от бутафории. Вера глянула вперед, туда, где были другие комнаты, снова прислушалась. Быстро проверила вторую комнату слева. Слегка подергала двери туалета и ванны. Аккуратно приоткрыла стволом пистолета дверь последней комнаты.
Первое, что ей бросилось в глаза – это не употребленная белая дорожка на квадратном зеркальце.
И только потом – сама колдунья. Тяжело дышавшая, откинувшаяся в кресле перед маленьким столиком. Тучная, одетая в черное, с огромным количеством побрякушек на пальцах и на шее, с закатившимися глазами и с улыбкой на лице.
Пришелица просунула в проем ствол и быстро выстрелила трижды: дважды – в сердце и один раз – между густых накрашенных бровей. Тело колдуньи только чуть вздрогнуло и ее голову откинуло набок, расцветив сзади обои веером кровавых брызг. Глаза так и остались закаченными, только улыбка на ярко-красных губах превратилась в мертвый оскал. Вера приблизилась, не отводя ствол в сторону, продолжая целиться колдунье в грудь, и проверила пульс. Ведьма была мертва. Вера повернулась, чтобы пройти в прихожую, но в этот момент словно десяток невидимых ремней резко притянули ее руки к телу и спеленали ноги. Она чудом не упала, оставшись стоять посреди комнаты по стойке смирно, и почувствовала, что не может шевельнуть ни одной мышцей. Ей стало не хватать воздуха.
Из коридора показалась девушка с дредами. Она уже не улыбалась, глядя прищуренными глазами в лицо убийце. Ее руки плели невидимый узор в воздухе.
– Ошиблась немного, – процедила Алла. – Бывает… Плохая наводка. Да и послали рядового киллера, никакого сопротивления чарам. Даже обидно, что меня так низко оценили.
Вера начала задыхаться.
– Не определили настоящую-то… – продолжила Алла. – Ваши слепые уроды только и могут, что направление вам указать. – Она взглянула на труп. – А Наташа всегда хорошо колдунью отыгрывала. Клиенты сразу проникались. Эх, плохо тебя проинструктировали, красавица. Я у тебя не дебют, часом? – Она нахмурилась, и Вера почувствовала, словно что-то липкое и холодное проникает ей в голову и ворочается там. Она хотела закричать от мерзкого ощущения и боли, но не смогла. – Так-так… Значит, на улице еще двое. Слепец ваш и твой наставник… Тогда не взыщи уж. Мне как-то с ментами насчет убийства разбираться не хочется. А так, если что… Ты и труп – в комнате, пистолет у тебя в руке, а меня тут уже не будет.
Алла затянула руками невидимый узел и опустила их. Стянутая незримыми путами женщина продолжала стоять неподвижно, лицо ее покраснело, глаза выпучились.
Настоящая колдунья подошла, видя Верин страх грядущей смерти, перед которой она была совершенно беспомощна.
– Ты не умрешь от удушья, – проговорила она, не отводя взгляда. – Это будет слишком подозрительно. Ты просто оказалась слишком чувствительной, и твое сердце не выдержало содеянного. Прости. – Она пожала плечами. – Но это ты пришла меня убить.
С этими словами она резко шевельнула ладонью, словно вонзая руку в тело Веры.
Та почувствовала, что сердце сжали нестерпимые тиски боли, которая почти тут же кончилась, когда колдунья резко отдернула руку, сжимая кулак.
Алла отступила, позволив телу убийцы рухнуть на пол. Потом прошла по комнате, складывая все необходимое в видавший виды чемодан на колесиках, извлеченный из шкафа. Собрав все, что нужно, она остановилась перед телом той, которая с таким успехом изображала колдунью вместо нее столько лет.
– Прощай, Наташа, – прошептала она. – Земля тебе пухом. Прости меня.
Затем Алла резко развернулась и вышла из комнаты. Дальнейшие сборы были недолгими. Определив, с какой стороны дома стоит машина со Слепцом, она вышла в противоположную дверь подъезда. Быстро оглядев улицу, девушка торопливо прошла на стоянку.
Через час она уже ехала на своем белом «Опеле», разукрашенном аэрографией под «биомеханику», подальше от города.
Милада пила чай, сидя на крыльце.
Она завела себе такую традицию перед сном, ведь по натуре оставалась совой, и не могла уснуть так рано, как ложились остальные. Оборотни предпочитали отсыпаться днем, а по ночам занимались какими-то своими делами за пределами дома. Рябинушка ложилась, как правило, до полуночи. Оксанка к этому времени тоже начинала клевать носом, за что Милада вечно над ней подтрунивала. У нее самой часов до двух ночи всегда сна не было ни в одном глазу, и жизнь у Рябинушки это не изменила.
Когда дом засыпал, Милада в одиночестве повторяла пройденное за день, безуспешно пытаясь вбить в мозг и память слова, ингредиенты и жесты наговоров. Потом, что-то мучительно запомнив, но по большей части чувствуя свое бессилие, откладывала тетрадку с записями в сторону и шла наливать себе травяной чай.
Летняя ночь окутала темнотой дом, участок, луг, поставив рядом черную стену тревожно шумевшего леса. И если раньше Миладе бы просто было не очень приятно видеть рядом беспокойно шевелящиеся в темноте кроны деревьев, то сейчас к неприязни примешивалось беспокойство. Потому что теперь она знала, кого неосторожный человек может встретить на тропе даже в безобидном, на первый взгляд, городском парке. Знала, что есть места, куда утром уходили молодые парни, а к вечеру возвращались дряхлые деды, не узнающие никого из родных. Мир вокруг хранил множество тайн и загадок, которые постепенно раскрывались перед ней, причем, как правило, тайны и загадки оказывались мрачноватой сказкой. Как сказания об упырях и вурдалаках, которые, как выяснилось, действительно существовали. Теперь уже практически уничтоженные, в прежние времена эти твари были весьма многочисленны и опасны для людей. Девушки в сопровождении наставницы ходили в лес, где Рябинушка демонстрировала им норы, в которые на зиму укладываются спать лесовики, и Милада с любопытством наблюдала, как белки и зайцы стаскивают туда припасы для них. Видели и самого лесовика, правда очень старого и издалека. Рябинушка укрыла их защитным мороком, и после двух часов ожидания, за которые у Милады затекло все, что можно, они стали свидетелем того, как через лесную прогалину прошествовало нечто, напоминающее одеревеневшего старичка ростом Миладе по бедро. Когда старичок остановился отдохнуть, он сел, каким-то невероятным образом сложился, и Милада могла бы поклясться, что перед ней обычный, обросший мхом пень. Рябинушка, правда, сказала, что когда нужно, любой из лесовиков может обернуться человеком, выглядеть просто как древний старик. Как некий Манасыпыч, ворчливый лесовик, живший в березняке за домом ведуньи. Но, чувствуя себя в безопасности, они принимали свой истинный, более удобный облик.
Девушки также были представлены местной кикиморе, отвратного вида крохотной старушке с длинным, загнутым вверх носом-рыльцем, глазами-бусинками, неприятно буравящими колючим взглядом, и птичьими лапами, которую Рябинушка подловила за собиранием грибов. Целью встречи было подтвердить уговор о взаимном ненападении, который существовал между ведуньей и лесными жителями, и который теперь необходимо было распространить и на ее учениц.
– Как в страховку вписали, – бурчала Милада.
Показали им и диких кикимор, как и лесовики, больше похожих на ожившие бревна с горящими красными глазами. Их, по словам Рябинушки, в лесах было полно, но кикиморы, как правило, пребывали в состоянии многолетней, часто многовековой, спячки, и разбудить их могло только что-то неординарное. А угомонить могли только огонь или сырое железо, губительное для всех лесных обитателей.
Девушки уже давно таскали на поясах связку ножей. Деревянные Рябинушка заставила их вырезать самим, после чего велела обжечь их в огне для прочности, и еще раз обработать. Потом нашептала над деревянными лезвиями наговоры. Остальные ножи – из сырого железа, кованые и серебряные – были заказаны местному кузнецу. Который выполнил заказ за неделю и глазом не моргнул, когда посланная забрать заказ Милада с сомнением пробовала остроту серебряного ножа с красивой деревянной рукояткой.
Все эти новые знания и встречи давались ей очень непросто.
Если Оксанка все воспринимала с восторгом, охала и ахала, сияющими глазами глядя на пра-пра-бабушку и на все ее чудеса, то у Милады, вопреки ожиданиям и первым впечатлениям, восприятие было другим.
Пожимая по-птичьи худую, шершавую и когтистую лапку кикиморы, она вместо восторга осознавала лишь невероятную чуждость этого одетого в поношенное старушечье платье существа. Которое не имело ни малейшего отношения к человеческой природе и просто не могло существовать в ее реальности каких-то два месяца назад. И которое с таким же подозрением смотрело на нее своими черными бусинами из-под истрепанного края платка, укутывавшего маленькую, неправильной формы голову. Общение с не-людьми, как Милада про себя окрестила всех этих существ, ее только угнетало. Дошло до того, что она, всю жизнь жалевшая, что фентези-литература так и останется просто сказкой, пришла к выводу, что, встреть она сейчас красавчика-эльфа, то, скорее всего, просто поморщилась бы. И только. Осознание того, что люди – не единственные жители планеты, быстро пришло, быстро вызвало восторг и ужас и также быстро стало обыденностью.
Все происходило как-то… стремительно. Сжато. Миладе это не нравилось. Она и так периодически тормозила на практических занятиях, в отличие от Оксанки, схватывающей все на лету.
То ли Рябинушка спешила, то ли это был нормальный темп обучения, однако Милада чувствовала, что во многом отстает. И ее обижало, что наставница ориентировалась на знания Оксанки, не тратя времени на то, чтобы терпеливо, по несколько раз разжевать что-то Миладе. Для девушки быстро стало оче