Два охранника, конвоировавшие меня, ответили им кратко, и меня опять потащили к конвейеру, заменявшему паукам лифт. Я предположил, ввиду присутствия охранников на его вершине, что это здание было тюрьмой, и мое предположение было доказано, когда после спуска на полпути вниз, через дюжину или больше уровней, мы добрались до коридора, который патрулировали полдюжины вооруженных пауков. Мои два стража обратились с краткой речью, затем нажав почти невидимую кнопку на стене открыли дверь, и ткнув мне лучеметом в спину, приказали войти в камеру.
Немедленно дверь начала закрываться позади меня и вскоре сомкнулась, не оставив ни малейшей щели. Убедившись, что мне не по силам открыть дверь, я приступил к исследованию места заточения. Это была квадратная комната с одним узким оконцем в качестве источника света. Через это окно поступало достаточно света, чтобы я разглядел странную сгорбившуюся фигуру.
Вначале у меня появилась дикая надежда, что это был человек, как и я. В тусклом полумраке очертания этой фигуры вполне могли сойти за человеческие. Но когда мой товарищ по несчастью приблизился, я отпрянул в страхе, поскольку никаким человеком он не был, несмотря на грубое сходство его фигуры с человеческой. Вертикальное белое тело, две ноги и два сильных плеча были достаточно человеческими, но на этом подобие завершалось, поскольку, хотя кожа была уныло-белой, ее покрывал какой-то жесткий пух; руки и ноги имели по три пальца с длинными когтями в то время как голова существа была птичьей, с двумя маленькими разумными темными глазами, крючковатым клювом совы, который был и ртом и носом, как у любой птицы, и толстым гребнем коротких белых перьев на голове, вместо волос. Одеянием существу служило множество кожаных ремней, оплетающих его тело. Весь страх и ужас, с которым я сначала созерцал пауков, возвратился ко мне при виде этого странного создания, и я отшатнулся от него, подумав, что отдан на растерзание странному животному. Неожиданно существо сморщило свое «лицо» в некое подобие улыбки и заговорило со мной глубоким гортанным голосом, который был совершенно неуместен при его птичьей внешности. Это снизило напряжение. Существо явно хотело поговорить, а не нападать. Показывая, что я также был разумным существом, я обратился к существу на английском.
Тряхнув хохлатой птичьей головой, существо указало на себя и повторило несколько слогов много раз: «Ни Кан». Я начал понимать, что существо так называл себя, и я в свою очередь указал на него и повторил его слова, и гротескная улыбка вновь появилась на его лице.
Тогда я назвал себя таким же способом, и Ни Кан понял. Забыв о неизвестной судьбе, ожидающей, я всю ночь посвятил налаживанию беседы с загадочным существом. Утро застало нас сидящими в углу и называющими друг другу простые предметы и действия.
С рассветом один из пауков, открыв дверь нашей камеры на несколько дюймов, закинул пригоршню маленьких коричневых шариков, которые, как указал мой компаньон, были едой. Они были почти безвкусны, но все же я обнаружил, что у них была экстраординарная сила удовлетворения не только голода, но и жажды. Перекусив, я провалился в сон, прямо на полу, посреди камеры. Когда я проснулся, темнота снова опускалась на город снаружи, и я нашел своего странного компаньона, спокойно сидящим в дальнем углу.
Нам потребовалось еще несколько часов, чтобы начать осмысленно разговаривать друг с другом. Поначалу мы оба делали массу смехотворных ошибок, но к концу этой ночи я уже мог составить общее представление о ситуации в этом странном взаимосвязанном мире.
Ни Кан был представителем расы, полностью отличающейся от пауков и делящей с ними этот странный мир. Эти две разумные расы находились в отношениях смертельной вражды. Давным-давно раса разумных птиц возвысилась до господства над этим миром как самый интеллектуальный вид. Млекопитающих здесь не было, но хотя раса Ни Кана произошла от крылатых и пернатых предков, она была на них похожа не более, чем человек на шимпанзе или гориллу. Эта раса людей-птиц породила цивилизацию более великую, чем цивилизация человека. Они покорили этот мир, построили огромные города, подчинили себе всех животных планеты.
Постепенно, с увеличением возможностей их науки и техники, люди-птицы утратили былую энергичность и предприимчивость. Они не хотели больше работать. Большая часть работ выполнялась машинами, но теперь многие желали освободить себя и от умственного труда. Под давлением всего их народа, ученые бились над проблемой избавления от труда, и наконец нашли решение, которое вызвало всеобщий восторг, но оказалось началом конца.
Был среди других видов в этом мире вид крупных пауков, или паукообразных существ, более крупных, чем любой земной паук, но не выше по уровню разума. Именно в них ученые расы птиц нашли решение своей проблемы. Они взяли пауков и начали изменять их, осторожно воздействуя на нервы и железы в их телах, чтобы заставить их тела вырасти до больших размеров, целенаправленно скрещивая, изменяя их гены, пока не вывели новый вид. Паука разумного. Паука работника. Паука, способного управлять машинами.
Так, народ «птиц» избавил себя от труда. С течением времени, однако, эти люди-пауки постоянно развивали свой разум, чему птицы были рады. Все больше и больше задач решали смышленые и умные пауки-слуги!
В течение столетий продолжался этот процесс, и результат такого положения дел был вполне предсказуем. Пришел день, когда слуги-пауки достигли такого же уровня знаний, как и хозяева-птицы, которых они очень сильно превзошли численностью, и в тот день они восстали.
Началось восстание, и война охватила весь этот мир: могущественные орды людей-пауков поднялись против хозяев, и немногим из птичьего народа посчастливилось выжить. Эти немногие, не больше чем десятки тысяч из былых миллиардов, были оттеснены на юг, далеко от своих городов. Только жалкие сотни миль у южного полюса оставались во власти расы птиц. Там они и окопались, возведя могучие города, защищенные от пауков силовым барьером, который пауки пробить не могли. И теперь цивилизация птиц пыталась выжить на скудных землях у южного полюса, в то время как люди-пауки держали всю остальную часть этого мира, возводя повсюду свои странные города. Вялотекущая война длилась столетиями, пауки предпринимали безуспешные набеги на города южного полюса, в то время как диверсионные группы народа птиц, в свою очередь, все еще предпринимали вылазки к северу, чтобы нанести удар древним врагам. Ни Кан попал в плен при одной из таких вылазок, как он сказал мне, будучи вынужден приземлиться около одного из городов пауков из-за поломки механизма воздушной лодки. Воздушные лодки расы птиц, как он объяснил, совершенно отличались от летающих платформ людей-пауков; будучи торпедообразной формы, они удерживались в воздухе антигравитационным полем и имели потрясающую скорость и маневренность. Он уже заканчивал ремонт, когда патруль пауков атаковал его и захватил в плен.
— И вы не приложили усилий, чтобы бежать? — спросил я его.
Он изобразил гротескное подобие мрачной улыбки.
— Как? — спросил он безнадежно, обводя рукой стены из металла и узкую щель окна. — Даже если можно было бы каким-то образом открыть дверь нашей камеры, коридоры снаружи постоянно патрулируются охранниками. Даже если бы вы прошли через те коридоры и до вершины здания, то нашли бы только больше охранников. И даже если бы вы чудом победили тех охранников, что тогда? Тюрьма находится в самом сердце паучьей столицы, с ордами пауков на каждом тросе, ведущем наружу. Безнадежно даже пробовать.
Я упрямо покачал головой и пошел исследовать нашу камеру более пристально. Убежать через дверь было решительно невозможно, поскольку она открывалась только кнопкой снаружи. И исследовав окно, я понял, что это также было безнадежно: оно было прорезью в металлической стене, забранной металлическими прутьями, и находилось на высоте пятисот футов от поверхности, посреди гладкой металлической стены здания конуса. Убежать по поверхности было невозможно. Наш единственный шанс состоял в том, чтобы забраться на вершину здания и так или иначе пробиться в соседние здания, где, как Ни Кан сказал мне, пауки хранили его воздушную лодку. Это казалось безумием, но я заметил, что с промежутками в шесть футов или больше стену здания конуса окружали какие-то декоративные выступы. Я понял, что у нас есть мизерный, но все же шанс.
Я обрисовал в общих чертах свою схему Ни Кану, и хотя он покачал головой с недоверием, когда я разворачивал свой план, его глаза зажглись от волнения. Когда я закончил, он признал, что лучше погибнуть в попытке побега по моему плану, чем стать подопытным в лаборатории пауков. Если мы заберемся на крышу нашей тюрьмы, как мы согласились, он должен был украсть воздушную лодку с вершины соседнего конуса, в то время как я должен был рискнуть пробиться к центральному зданию, где томился Роулинз, попытаться освободить его и ждать с ним Ни Кана на крыше. План был безумным, но другого шанса у нас не было. И мы немедленно занялись решеткой окна.
Это было критической частью нашего плана. К счастью, у нас нашлись инструменты. Хотя Ни Кан был лишен всего имущества, пауки не догадались отобрать металлические застежки его ремней. Эти застежки были длинными, с зазубренными краями, из твердого металла, словно маленькие пилки, сделанные, чтобы надежно удерживать повешенные на них оружие и инструменты. Из этих застежек получились прекрасные пилки. Рассвет озарил снова город снаружи, и мы прекратили нашу работу, пока дверь не открылась, и нам не кинули нашу странную еду. После этого мы продолжили пилить.
В течение всего того дня мы продолжали возиться с двумя толстыми прутьями решетки, останавливаясь время от времени лишь на пару минут для отдыха, и когда темнота опустилась на город, мы почти распилили их. Еще несколько часов работы без передышки, работы при слабом свете шаров светонакопителей на улицах, и с прутьями было покончено. Пара минут — и мы загнули их внутрь. Тогда я вспрыгнул на подоконник узкого окна и осторожно осмотрелся.