Пьер, ублюдок ты эдакий. Скатертью дорожка.
Он ничего не почувствовал.
Он быстро пригнулся и теперь двигался так низко, как только мог, вплотную к земле, от дерева к дереву, часто останавливаясь, чтобы прислушаться. Он был уверен, что Брент и Джей Ди должны быть уже далеко, однако в том, что Пьер застрелит техасцев, он тоже был уверен, и в итоге оказался неправ. Он не собирался подставляться под выстрел Брента сейчас. Он переходил от дерева к дереву, пока тени сосен удлинялись над пляжем и ложились на камни. Он обошел берег, а затем нырнул вниз по легкой тропинке вокруг водопада – никого.
Он побежал обратно на вершину и поискал в кустах каноэ Пьера – он подумал, что если найдет спутниковый телефон, то сможет позвонить и вызвать вертолет – но каноэ нигде не было. Черт. Где же он его спрятал? Где бы это ни было, он проделал хорошую работу. Джек поискал вокруг знаки, следы волочения, но ничего не нашел. К херам это. У него больше не было времени валять дурака. В любом случае, Пьер, скорее всего, давно выбросил телефон в реку, чтобы власти не нашли его, когда он доберется до деревни, и не спросили, почему он не сообщил об экстренной ситуации раньше.
Джек подошел к лодке, поднял девушку на руки и понес так осторожно, как только мог, сквозь рев разбивающейся о скалы пены к пляжу для спуска на воду внизу. Осторожно положил ее на толстую подстилку из лишайника и мха, побежал обратно и заставил себя дотронуться до Винна. Винн был слишком тяжелым. Из-за этого Джек чувствовал себя ужасно неповоротливым, его движения были скованными, но но подлез под него, поднялся на ноги, нес его на плечах всю дорогу вниз по тропе, и хотя его колени дважды подогнулись, он не позволил ему упасть. Его ухо и подбородок прижимались к холодной коже правого бока Винна выше пояса, и он заставлял себя говорить всю дорогу:
– Ладно, приятель, мы справимся, мы справимся с этим, сейчас мы едем домой. Я отвезу тебя домой.
Снова и снова. А потом он побежал обратно на верхний пляж и больше не смотрел на Пьера, растянувшегося в тени. Он водрузил каноэ на упомянутую пьяницами специальную колесную штуку и почти не взял ни провизии, ни снаряжения. Им просто нужно было пережить ночь, и он толкал и тащил облегченную лодку вниз к реке, по следу от волока. Он уложил ее обратно в лодку на подстилку из пустых рюкзаков и пробормотал: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Он уложил Винна, как смог, на переднее сиденье, а затем оттолкнулся и больше не оглядывался на водопад. Он знал, что до деревни всего сорок три мили по быстрой воде. Три дня в обычном темпе путешествия, однако он знал, что они могут безопасно перемещаться по нему ночью и что они будут там где-то завтра.
Эпилог
Джек вел машину.
Перед ним лежала крутая извилистая дорога вверх по Пыльному хребту. Он ехал с выключенными фарами, потому что полноценная ночь еще не наступила, а он хотел увидеть все пространство леса и песчаную дорогу, проходящую через него. Он то и дело попадал в ямы, заполненные дневным дождем, брызги попадали на капот грузовика, а когда дул ветер, порывы ветра срывали воду и листья с деревьев и забрасывали ими его лобовое стекло.
Хотя за окнами машины царила холодная октябрьская ночь, он ехал с опущенными стеклами и слышал, как Сойер-Брук журчит в своих берегах. Он знал каждый поворот и каждый большой клен. Он ездил по этой дороге бог знает сколько раз. Он ездил по ней в основном с Винном, и ездил один, когда Винн готовился к какому-то экзамену, а он уже закончил и мечтал о семье, к которой можно было бы вернуться домой. Это не был его настоящий дом, но воспринимался он почти так же – они заставили его почувствовать себя частью семьи. Едва ли не больше всего на свете ему нравился певучий оклик матери Винна, Ханси, когда он только входил в дверь:
– Джек? Дже-е-ек? Это ты? Входи, входи скорее! Винн позвонил, сказал, что ты скоро будешь здесь. Как чудесно, заходи же!
Звучало, как песня. И следом за этим на него обрушивались запахи семьи в разгаре их жизни, утреннего хлеба на доске, дровяной печи, каменного запаха куска шифера у входа, покрытого грязью, лабрадора Лео, стучащего хвостом по ножке стола, сосновых и дубовых испарений старого дома. Запахи поднимались переплетающимися завитками и заполняли в его душе пространство, которое он привык считать пустым. Это было почти болезненно.
Сегодня вечером он со страхом ехал по извилистой грунтовой дороге. Он не пришел на похороны. Это было в конце сентября, через три недели после окончания поездки. Пожалуй, было любимое время года Винна, осень в самом разгаре. Леса пожелтели и покраснели почти до цвета меда, и можно было почувствовать запах яблок, созревающих на деревьях ниже по склону. И они провели службу в одном из его любимых мест, на старом сенокосе, который тянулся к ручью Сойер-Брук, где мать чаще всего учила его ловить рыбу. Они любезно попросили Джека прийти и что-нибудь сказать. Он уже был дома, на ранчо, и ответил:
– Простите, я не могу.
– Не можешь? – переспросила Ханси. Это не приходило ей в голову.
– Я просто не могу.
Последовала пауза – она прозвучала, как ветер в трубке – и затем Хэнси сказала:
– Я тебя не виню. Да и кто бы стал? Никто этого не делает.
– Что ж.
– Ты винишь себя, и это безумие. Я серьезно, Джек. Боже. Просто приходи. Пожалуйста, приходи. Ты же знаешь, что он ничего не хотел бы сильнее, чем этого.
Электронный ветер.
Он мог слышать, как она фыркнула. Она продолжила:
– Однажды он сказал мне, что даже не представляет, откуда ты такой взялся.
– Правда?
– Он сказал, что ты самый лучший друг, который у него когда-либо был, как будто Бог или кто-то вроде него просто сбросил тебя с неба специально для этой миссии, и он никогда не надеялся, что будет дружить с кем-то настолько же классным. Как брат, но лучше, потому что вам не пришлось расти в постоянном соперничестве. Боже.
Отлично. Он почти услышал, как Винн произносит нечто в этом роде. Не желая лишать Бога заслуженной благодарности и, возможно, ранить Его чувства на случай, если Он действительно сидит там, наверху, рассыпая повсюду благодать и создавая миры. Он поблагодарил ее и сказал, что сейчас ему нужно пойти помочь своему отцу. Это было все, на что он оказался способен. Впервые в жизни он задался вопросом, не трус ли он.
Но две недели спустя он сел в свой грузовик и поехал на восток. Они не зарегистрировались на осеннюю четверть, и он понятия не имел, что собирается делать дальше, и даже собирается ли вообще возвращаться в школу зимой. Он уточнил у своего отца, ничего ли, если он вернется в мае, и поехал на восток. Он ехал по высокогорной пустыне и Великим равнинам, он ехал всю ночь. Он пытался заставить себя ни о чем не думать. Было уже поздно, когда он добрался до Патни.
Леса вдоль кромки полей светились желтым и розовым. Угасающий свет не мог приглушить их сияния. Он уже прожил одну осень, и ему предстояло прожить ее снова. По какой-то причине у него не ловил сигнал сотового, он заехал в продуктовый магазин жилищного кооператива Патни и попросил у сотрудников разрешения воспользоваться их телефоном.
– Алло? – неуверенно спросила Ханси. Ее голос звучал как-то надорвано.
– Это Джек.
– О, – запоздалый вдох.
– Я в городе. В магазине. Я хотел спросить, могу ли я зайти.
Напряженное молчание, несущее в себе неизвестно что. Наконец:
– Ты здесь? В Патни?
– Да.
– Сейчас?
– Да.
Шорох.
– Джордж в отъезде. Он проектирует школу в Крафтсбери.
– Извините, – он не знал, почему сказал это, – Я могу вернуться в другой раз.
– Нет. Нет, нет, нет. Заходи, конечно. Ради бога. Ты можешь остановиться в комнате Винна.
«Нет, я не могу», подумал он, «У меня есть мой спальный мешок.»
Он купил две бутылки хорошего красного вина. Он даже не знал, какого оно сорта, но на ценнике значилась стоимость в тридцать два доллара. Он вернулся в грузовик и поехал вверх по холму на запад из города. Он миновал крепкие, обшитые крашеной вагонкой дома и начальную школу, повернул вверх по Уэст-Хилл, где домов стало меньше. Дорога круто поднималась в гору. У зеленого указателя с надписью «Брелсфорд-роуд» он повернул налево и подъехал к дому, возвышающемуся над полем.
Левой рукой он держал две бутылки вина за горлышко. Когда она открыла дверь, он не знал, что делать со своей правой рукой. Он протянул ее, ожидая рукопожатия или просто ничего, но она решила по-своему, обняла его за плечи и сжала, сильно сжала, и позволила своей голове прислониться к нему. Ее волосы пахли древесным дымом, и он разглядел в них несколько жестких белых прядей. Тогда ему пришло в голову, что он был последним человеком, который видел ее сына живым, и что если она обнимала его, то она также обнимала Винна. Мурашки побежали по его рукам, он положил свободную руку ей на спину и обнял ее в ответ. Он мог чувствовать ее ребра, она казалась такой хрупкой. Это был первый раз, когда он подумал об этом. Он ожидал, что его рубашка будет мокрой, когда она отстранится, но ошибся.
– Рада тебя видеть, – сказала она, не глядя на него, и взяла бутылки.
Она выглядела растрепанной. Ее волосы, обычно заплетенные в длинную косу, были распущены. Он вошел. Он почувствовал запах жареного. Джесс сидела за столом и рисовала в альбоме, высунув язык из уголка рта. Она подняла глаза и, казалось, вздрогнула. Она приоткрыла рот, ее глаза загорелись, и тогда он смог увидеть в них замешательство. Этот его приезд был не похож на другие.
– Привет, – сказал он, – Здравствуй, Джесс.
– Привет, – она закрыла альбом. Он не поинтересовался у нее, что она рисует.
– Где Лео? – спросил он.
– Папа взял его с собой.
– Оу. Что ж, хорошо.
Она слегка шевельнула губами, быстро заморгала, и он увидел, как пальцы ее здоровой руки загибают уголки бумаги.
– Он любит автомобильные поездки, – добавила она.