Комнатка Юань Гэ была довольно далеко от главного входа. Дорога к ней лежала через большой выставочный зал, где как раз расположилась выставка господина Джонатана Ли, известного тайваньского живописца и инсталлятора.
До закрытия музея время еще было, так что я эту выставку бегло осмотрел. Что могу сказать тем, кто ее не видел: не много вы, друзья, потеряли.
Фантазия у господина Ли буйная, не спорю, не только свой брат китаец позавидует, но и настоящий западный художник. Но кроме фантазии художнику, по-моему, что-то еще надо иметь. А вот как раз этого самого «еще» у господина Ли и не было. Или, наоборот, было слишком много.
Одно было понятно без слов: Джонатан Ли – настоящий китайский патриот. От патриотизма этого резало глаза.
Первым же номером в галерее шла деревянная женщина, по виду из какой-то европейской страны, если, конечно, у деревянных женщин может быть отечество и гражданство. Она лежала на спине, заголившись и подняв ноги к самым ушам так, что не оставляла изумленному зрителю ни единой тайны в себе. На лице ее как бы застыл изумленный вопль: «Эк меня раскорячило!»
Дальше сидели уже две женщины. Одна с зелеными волосами, ставшими дыбом, с кривой ухмылкой на лице, с дико выкатившимися куда-то к макушке глазами и, опять же, с растопыренными в стороны ногами. Вторая же была вполне себе милая, с узкими глазками, и хотя сидела тоже растопырившись, но ее растопыренность прикрывала длинная широкая юбка. Инсталляция называлась «Запад и Восток».
Остальное было в том же примерно роде, очень патриотическое. Неудивительно, что я, не задерживаясь, отправился прямиком к Юань Гэ.
Дошел до небольшой дверцы, постучал в нее, ожидая радостного крика «Входи, дружище!», но на мой стук никто не ответил. Я постучал еще раз – все тихо.
Это было довольно странно. Неужели Юань Гэ куда-то отошел? Я толкнул дверь. Отворилась она на удивление легко, словно только и ждала этого.
За дверью меня встретило нечто ужасное…
В комнате царил страшный беспорядок, словно цунами пронеслось. Все было перевернуто и разбросано, письменный стол лежал на боку, от стульев остались только щепки. На полу, на стенах были влажные пахучие пятна. Я наклонился к одному из них, коснулся пальцем, поднес к носу – это была кровь. Кто-то дрался здесь не на жизнь, а на смерть. Кого-то пытались убить, а он не давался из последних сил. Кто вошел сюда без разрешения, чью жизнь забрали непрошеные гости?
– Юань Гэ… – сказал я негромко.
Ответом было гробовое молчание. В этом гробу я был один, но воздух дышал разрушением и смертью. Если здесь никого нет, отчего так мне страшно, так тяжело?
Спокойно, сказал я себе. Не спешить, не бросаться из стороны в сторону. Подумать, посмотреть. Ничто не возникает из пустоты и не уходит в никуда. Если были люди, остались их следы. Кроме грубых, явных есть следы тихие, малозаметные. Они укажут, что здесь случилось, они приведут в нужное место.
Еще раз оглядываю комнату. Ни окон, ни дверей, кроме входной. Впрочем, нет. По дальней стене ползет неровный шрам. Длинный и тонкий, идет он от пола прямо вверх.
Делаю пару шагов к стене, потом еще. Вот он, шрам, еле заметный, бледный, нечеткий. Опоясывает стену прямоугольником. Тайная дверь? Да, тайная, снаружи нет даже ручки.
Куда она ведет?
Ухо к двери – вот так, плотно, но легко.
Не знаю, что я надеялся там услышать – шепот, стоны, крики о помощи? На что бы я ни рассчитывал, не услышал ничего. С той стороны царило мертвое молчание.
Я оторвал ухо от двери. Ручки нет, значит, дверь открывается внутрь. Толкнуть – и все станет ясно. Что именно станет ясно? Хочу ли я такой ясности, нужна ли она мне?..
Еще не поздно уйти отсюда, тихо, незаметно. Пусть полиция разбирается, это ее дело. Стоп. Это я так думаю? Я?! Нет, это не я. Это думает кто-то другой внутри меня, пусть он и уходит. Прочь!
А я уйти не могу. Я пришел к Юань Гэ. Это мой друг, мой брат по школе. Если можно уйти так легко, то что еще можно сделать? Если можно просто взять и уйти сейчас, тогда где дружба, где долг, где ответственность, где сострадание? На чем будет держаться мир, если я развернусь и уйду как ни в чем ни бывало? Мир рухнет, а вместе с ним и я. Нет, погодите! Рано вы нас хороните, нас с миром. Мы еще постоим – за себя и за всех остальных.
Теперь выдох. Вдох и выдох, как дышит Брахма, сотворяя вселенные, сотворяя и уничтожая. Вдох – вселенная появилась, выдох – исчезла. Сейчас, когда ничего нет, я выйду из темноты на свет, и если там ждет меня последний враг, он не увидит меня, не почувствует, не сможет поразить.
Но прежде чем я коснулся двери, я уже все знал. Знал, что Юань Гэ мертв, что жестоко, бесчеловечно убит. Знал, что сейчас он выпадет на меня, изрезанный, окровавленный, бездыханный. Знал, что едва успею его подхватить, и будет он страшно тяжелым, таким тяжелым, каким может быть только мертвое тело…
Я все это знал, но не верил этому. Так уж устроено человеческое сердце – все знать, но не верить плохому. Надеяться до последнего. На лучшее надеяться. Веровать, верить, уповать. Что все еще не кончено, все еще можно вернуть – вот здесь, сейчас, в эту самую секунду. И мы вернем, вернем непременно, иначе как мы появились на этой земле, как и зачем?
Я не помню, как надавил на потайную дверь. Не помню, как она отворилась – легко и совершенно бесшумно.
И Юань Гэ выпал на меня – израненный, окровавленный, бездыханный. И я успел его подхватить и поразился, какой он тяжелый. И тут же понял, почему.
Юань Гэ был мертв. Мертв, мертв, мертвее мертвого… Так вот зачем я пришел сюда сегодня вечером: чтобы на руки мне упал мой убитый товарищ!
Он был убит чудовищно, бесчеловечно: горло вскрыли ножом, как консервную банку. На месте надреза вздулся кровавый пузырь и никак не мог лопнуть. И весь он был в крови, его убили совсем недавно, и кровь еще не застыла. Это его кровь была на стенах и на полу. Прежде чем убить, его избивали – долго, жестоко. Теперь его кровь была и на мне – на моих руках, на лице, на одежде. На моей совести.
Я был потрясен. Я не мог двинуться с места. Юань Гэ был у меня на руках. Нет, не Юань Гэ, только его тело.
Внезапно я услышал громкие удары. Они были тяжелые, гулкие – я не сразу понял, что это шаги. Кто-то шел сюда, шел, может быть, за мной.
Я положил тело на маленький потертый диванчик, который один неизвестно как уцелел в разгромленной комнате. Выпрямился. Сложил руки на груди. Я был готов, если надо, уйти следом за Юань Гэ, но перед смертью я хотел взглянуть им в глаза – тем, кто убил моего брата.
Я стоял минуту, другую. Чудовищные шаги грохотали, но не приближались. Напротив, они стали стихать, удаляться. Тут я понял, что это были не шаги. Это в ушах моих гулко билось сердце.
Я опустил взгляд. Бедный Юань Гэ! Ты дорого продал свою жизнь. У врагов было оружие, а ты бился голыми руками. Ах, если бы бой шел на равных! Но они трусы, те, кто убил тебя, они испугались честного боя.
Ты много лет занимался боевыми искусствами. Ты легко справился бы с обычными людьми. Однако убивать тебя пришли люди необычные… Или совсем не люди.
Кто убил тебя, Юань Гэ? Кому ты перешел дорогу? Почему это сделали так бесчеловечно?
Теперь меня мучило раскаяние. Мне бы сразу прийти сюда, а не разглядывать глупые инсталляции. Я как раз успел бы к драке, и тогда ты был бы спасен, ты был бы жив…
Мои мысли прервали: я услышал далекие голоса за дверью.
Осторожно выглянул из кабинета. Метрах в тридцати от меня по коридору шли два молодых человека в униформе. Шли прямо в мою сторону.
Я тихонько прикрыл дверь и глянул на мертвого Юань Гэ. Вот оно, значит, как выходит. Бездыханное тело работника музея, над ним окровавленный иностранец. Скажете, случайно оказался? Тогда почему полчаса назад этот иностранец звонил убитому – вызов остался в памяти мобильника?
Хватит вам улик, чтобы засадить иностранца в тюрьму на всю оставшуюся жизнь? Хватит. Хватит даже на смертную казнь, а она в Китае действует исправно.
Мороз пробежал у меня по коже… Я снова взглянул на мертвое тело своего товарища.
Ах, Юань Гэ, Юань Гэ! Не в добрый час я решил навестить тебя сегодня.
Правду говорят, в опасную минуту у человека обостряются все чувства. У меня тоже обострились – слух, обоняние, осязание, даже вкус… Привкус крови был на моих губах, привкус смерти.
Но особенно обострилось зрение. И вот этим-то обостренным зрением я увидел, что между пальцами Юань Гэ что-то зажато, что-то рыжее, пушистое. Я наклонился поближе: пучок рыжих ворсинок.
С трудом я разогнул его пальцы, с такой силой держал он этот пучок. На ощупь ворсинки казались похожи на шерсть какого-то зверя. Для человеческих волос они были слишком короткие и жесткие. Первое, что пришло в голову, – собачья шерсть.
Что за чертовщина? Откуда тут шерсть, тем более собачья?
Голоса в коридоре зазвучали совсем близко. Кабинет Юань Гэ был последним в коридоре, значит, работники музея идут именно сюда.
Чувства действовали с утроенной силой. Нос обонял, тело осязало, уши слышали, глаза смотрели. Мысль… Мысль работала.
Внезапно выскочить из комнаты. Нанести пару ударов, промчаться по коридору, выбежать во двор и исчезнуть в темноте. Идеально!
Нет, не идеально. Не годится совсем. Я убью их, этих двоих? Нет конечно. Значит, когда придет полиция, они расскажут, что выбежал отсюда иностранец. Моя физиономия осталась на камерах наблюдения, найти меня будет несложно… Не годится. Но что тогда? Работай, мысль, работай!
Однако думать уже было некогда. Голоса звучали прямо за дверью. Ручка на двери Юань Гэ с внутренней стороны задвигалась – дверь пытались открыть.
Взять мобильник Юань Гэ, броситься к потайной двери, захлопнуть ее за собой, защелкнуть задвижку – на все про все потребовалась пара секунд. Теперь у меня в запасе есть еще несколько минут.
Я огляделся по сторонам. Я попал в небольшую комнатушку, что-то наподобие архива. За окном уже стемнело. Освещение снаружи никудышное, через маленькое оконце под потолком проникает немного света от фонарей с улицы. Включать свет не будем, в моем положении маскировка – первое дело. Меня еще могут не найти, да, могут не найти, дверь-то потайная. Не заметят, забудут – шансы есть. Обнаружат тело, побегут за полицией, тут я и уйду, и ищи меня, свищи.