– Всемилостивый Будда, да разве же он мертвый! – кричал он на весь перрон. – Это просто у него темперамент сдержанный, вялый. Все иностранцы такие. От них, известно, слова не добьешься – по-ихнему это называется шэньши, «джентльмен». Это значит, чего бы ни случилось, он будет молча лежать и слова не скажет поперек, такой у них кодекс чести.
В доказательство своей теории Сяо Гу шевелил руками господина и наклонял ему голову. В конце концов пришлось все-таки залезть к хозяину в бумажник и отдать кондуктору сто американских долларов, чтобы тот признал иностранца живым. Всемудрейший Лао-цзы, сто долларов кондуктору! Да Сяо Гу сам бы первый удавил этого проклятого кондуктора за такие деньги, но Мэй Линь сказала, что так надо, и он скрепя сердце согласился, только посмотрел на кондуктора зверским взглядом. Однако тот как раз дергал стодолларовую бумажку – не фальшивая ли? – и зверского взгляда не заметил.
В поезде они надвинули на лицо хозяину кепку, якобы он обычный китаец, малость упившийся до полусмерти, и так ехали пять часов, пока не достигли нужного города. (Сяо Гу не будет говорить его названия, чтобы враги не пронюхали; городишко как городишко.)
За все время поездки хозяин ни разу не шевельнулся, не издал ни звука, даже воздух не испортил – все признаки смерти были налицо. Однако Мэй Линь ни о чем не беспокоилась и молча глядела в окно. А что там глядеть, всемилостивый Будда, – кругом та же самая страна, океан ведь не пересекали.
Несколько раз, пока они ехали, Сяо Гу пытался разговорить Мэй Линь. Он и лепешку ей предлагал, и расчесывал свои волосы гребнем, и ногти себе полировал, и даже рассказывал похабные анекдоты, да все безуспешно. Сердце загадочной красавицы ему покорить не удалось, а жаль, она ему очень понравилась. Такая кому хочешь в зубы даст, за такой как за каменной стеной.
Но как Сяо Гу ни старался, она даже головы не повернула.
Только когда совсем уже подъезжали к городу, она вдруг посмотрела в окно и дрогнувшим голосом сказала:
– Как красиво…
– Что красиво? – не понял Сяо Гу и даже уставился на лепешку у себя в руках: не о ней ли речь. Лепешка еще совсем недавно и правда была красивой – желтая, круглая, с зелеными пятнышками лука, – но сейчас она уже была покусана с такой свирепостью, что от былой красоты осталось одно только воспоминание. И Сяо Гу недоумевающе посмотрел на Мэй Линь: что именно красиво?
– Горы красивые, – сказала Мэй Линь. – Водопады… Драконы в реках…
Сяо Гу поглядел в окно и только плечами пожал: горы как горы, драконы как драконы.
Мэй Линь вздохнула и снова стала смотреть куда-то вдаль.
Наконец поезд остановился, Сяо Гу взгромоздил на себя хозяина – до чего же тяжел, всемилостивый Будда, хоть и костляв! – и они вышли на перрон.
Хозяин по-прежнему не дышал, и Сяо Гу, хоть это ему и было очень грустно, стал уже понемногу смиряться с его смертью. Тем более что, как выяснилось, бумажник хозяина был полон долларов, и все эти доллары по справедливости надо было бы отдать ему, Сяо Гу, за беспорочную многолетнюю службу. Сяо Гу только не мог найти повода, как бы это устроить поудобнее. Только он открывал рот, чтобы обсудить этот важнейший вопрос с Мэй Линь, как та бросала на него такой взгляд, что у него все слова немедленно застревали в горле.
Немножко беспокоило Сяо Гу то, что они вынуждены были носить хозяина с собой. Все-таки в любой момент их могла остановить полиция и обвинить в убийстве богатого иностранца. Поди потом докажи, что ты ни при чем и все наделали проклятые лисы. Еще какой-нибудь заговор припаяют, будешь остаток дней сидеть в тюрьме, а доллары только по телевизору и увидишь.
Но Мэй Линь была так спокойна, что Сяо Гу поневоле и сам проникся ее спокойствием и уже куда увереннее волок на себе хозяина, мечтая только о том, чтобы по дороге им попалась какая-нибудь тележка – сгрузить на нее бездыханное тело.
Однако стоило им спуститься с перрона, как перед ними появился дюжий молодец в сером костюме. Мэй Линь кивнула ему, он – ей, и Сяо Гу очень обрадовался. Он решил, что этот здоровый, как бык, парень сейчас погрузит хозяина себе на спину.
Не тут-то было! Здоровяк пошел вперед, даже не оглядываясь. За ним двинулась Мэй Линь. И уж позади всех плелся, проклиная все на свете, Сяо Гу со своей иностранной ношей на плечах.
Но, как уже говорилось выше, есть Шан-ди на небесах, никуда он не перешел и не умер, как облыжно утверждают разные европейские философы. Сжалившись над бедным Сяо Гу, Шан-ди совершил чудо: сделал так, что здоровяк приехал на небольшом грузовичке.
Сяо Гу допер хозяина до машины и с величайшим облегчением сгрузил его в кузов, после чего парень и Мэй Линь сели в кабину. Сяо Гу хотел сесть туда же, но его молча, что самое обидное, выпихнули на улицу, и пришлось ему ехать рядом с мертвым хозяином в кузове.
Ехали они долго, по сторонам сначала мелькали разные деревья с кустами, названия которых Сяо Гу не знал – да и зачем ему, он же не садовник. Потом деревья сменились разными скалами и горными породами, названия которых Сяо Гу тем более не знал, и дорога пошла круто вверх. С каждой минутой они забирались все выше и выше в горы. Через некоторое время сделалось здорово холодно, так что Сяо Гу стал даже ежиться. Он посмотрел на хозяина – нельзя ли стащить с него футболку? – но в последний момент передумал: еще, чего доброго, обвинят, что это он убил хозяина и обобрал его. На Мэй Линь и ее приятеля рассчитывать не приходится, это он уже понял. Случись чего, они сядут в свой грузовик, пукнут мотором – и ищи ветра в поле!
Мысли о футболке напомнили ему, что у хозяина в джинсах лежит бумажник, полный денег. Как уже говорилось, справедливо было бы хотя бы часть этих денег отдать Сяо Гу, он же их честно заработал, и сейчас как раз был подходящий момент для наступления справедливости.
Сяо Гу осторожно выглянул из кузова и посмотрел в зеркало заднего вида – не видят ли его Мэй Линь и ее парень? Но те были заняты каким-то важным разговором, и Сяо Гу решился. Он тихонечко перевернул хозяина на живот и полез в задний карман за бумажником. Навыка в этом деле у Сяо Гу не было никакого, он сильно волновался, вдобавок еще бумажник за что-то зацепился и никак не хотел вылезать. Однако у Сяо Гу была высокая цель, и он не собирался останавливаться на полпути. Сяо Гу стал все сильнее дергать бумажник, однако тот ни в какую, как будто его прибили к хозяину гвоздями. Видно, проклятые лисы заговорили не только хозяина, но и его бумажник.
Впрочем, сдаваться Сяо Гу не собирался. Когда спустя полминуты, пыхтя и обливаясь потом, он все-таки вырвал бумажник, сердце его замерло: тот был подозрительно худым.
Сяо Гу торопливо нырнул внутрь, и – о милосердная Гуаньинь, да что же это такое?! – внутри ничего не было. То есть нельзя сказать, чтобы вовсе ничего: внутри была какая-то бумажка, фотография человека, похожего на китайца, и паспорт хозяина, но самого главного, денег, внутри не было.
Проклятие! У Сяо Гу от злобы сперло дыхание.
Сначала он подумал, что деньги украли лисы, однако потом вспомнил, что уже после лис, на вокзале он лично нырял в бумажник, чтобы вытащить сто долларов для кондуктора, а значит, деньги увела хитроумная Мэй Линь! Если так, чем же она лучше негодных оборотней?
Сяо Гу весь кипел! Сейчас он постучит в окно и потребует остановить грузовик и выдать ему его долю…
Однако, чуть поостыв, он понял, что это было бы глупостью неимоверной. Разве он на месте Мэй Линь отдал бы так просто эти деньги? Никогда. А что бы он сделал? Полез бы в драку, само собой. Вот и Мэй Линь, конечно, полезет в драку, да еще и не одна, а со своим приятелем. Хотя, между нами говоря, ее и одной будет достаточно. Если она разбросала целое лисье гнездо, можно себе представить, как она отделает несчастного Сяо Гу…
Сяо Гу задумался и приуныл. По зрелом размышлении он решил ничего покуда Мэй Линь не говорить, однако вернуть свои законные деньги при первой же возможности. А пока он стал вертеть в руках паспорт хозяина. Из чистого любопытства он открыл его и стал читать, что там написано.
Впрочем, читать – это сильно сказано. Сяо Гу не силен был в иностранных языках, однако ему нравилось думать, что он все-таки способен кое-что понять, например, слово «хэлло», встреться оно ему в паспорте.
К сожалению, сколько он ни смотрел, слова «хэлло» в паспорте он так и не нашел. Зато он увидел, как зовут хозяина, а то к тому моменту он уже совершенно забыл его иностранное имя. А звали хозяина А-лэ… Алэ-кэ… Пресвятые архаты! А-лэ-кэ-сань, и что-то еще сверх того! Да разве может человек носить такое имя? С таким звуком только унитаз раскалывается, после того как в него по большой надобности сходит сразу двадцать посетителей. Но уж никак не человека следует так звать. Алэкэсань… Такое слово трудно даже видеть, не то что повторить вслух…
Остаток пути Сяо Гу провел в величайшем унынии. Все, что составляло смысл его жизни в последние пару дней, неожиданно провалилось к гуям собачьим. Их везли куда-то к черту на рога, где, может, и пообедать не дадут, и вдобавок, хозяин лежал без сознания. И даже последнее, что могло хоть как-то примирить Сяо Гу с действительностью, а именно толстый хозяйский кошелек – так вот этот самый кошелек неожиданно обманул его ожидания.
Неизвестно, как далеко бы в своем отчаянии зашел Сяо Гу – не исключено, что очень далеко, Китай по количеству самоубийств занимает одно из первых мест в мире, – но тут, на счастье, они приехали.
Грузовик остановился прямо в горах, у небольшого дома на отшибе.
Сяо Гу оглянулся и увидел, что ниже дома метров на четыреста в ущелье расположена деревня с коровами, свиньями и тутовыми деревьями. Поняв это, Сяо Гу немного приободрился. «Где есть свинья, там проживет и человек», – так гласит старая народная пословица. А другая, тоже старая, гласит: «Сперва умрет свинья, потом – человек». Смысл этих пословиц простой – свинью в крайнем случае всегда можно съесть.
Пока Сяо Гу бодрил себя такими мыслями, Мэй Линь и ее знакомый вышли из кабины и подошли к кузову.