Одновременно хозяин ударил и левой рукой, прямо в грудь даосу, однако тот не пожелал улетать так далеко. Напротив, он ловко перехватил и выкрутил руку хозяина. Кроме того, даос и сам нанес чувствительный удар хозяину ногою в лоб.
Если бы такой удар получил Сяо Гу или, скажем, рядовой китайский медведь – панда, оба они тут же и отправились бы к праотцам – не исключено, что к одним и тем же. Однако хозяин оказался гораздо крепче медведя, не говоря уже о Сяо Гу. От удара он только головой затряс немного, после чего, наконец, открыл глаза.
Вид у него был удивленный. Похоже было, что он хочет что-то спросить, однако старец не стал терять времени попусту. Он мигнул здоровяку, оба они навались на иностранца и прижали его к кану.
– Отвечай, как тебя зовут? – грозно проревел старец.
– Александр, – растерянно сказал иностранец: видно, он еще не совсем пришел в себя, так как не пытался даже вырваться, а только переводил взгляд с даоса на здоровяка.
– Откуда ты взялся?
– Я российский гражданин, – отвечал тот, чуть запнувшись.
Несколько секунд старец буравил хозяина глазами, потом велел здоровяку:
– Отпусти…
Тот нехотя, осторожно, но все же отпустил хозяина. Даос еще секунду прижимал его голову к одеялу, однако потом и сам отошел в сторону. Несколько секунд он и хозяин рассматривали друг друга. Вид у даоса был мрачный.
Хозяин посмотрел на Сяо Гу. Сидя на полу, тот тихонечко подвывал от огорчения – вот ведь какой мерзкий получился день: сначала не дали пообедать, потом напали лисы, затем утащили все деньги, и вот теперь размазали по стене. Поняв по виду слуги, что от него толку не добиться, хозяин снова поглядел на даоса.
– Где я? – спросил он. – И кто вы такие?
14. De profundis [24]
Когда оборотень укусил меня, я обрушился в чудовищный колодец. Он был мрачен, темен, хладен, как остывший труп, и вел в адскую бездну. Я падал в него бесчисленное количество эонов, падал так долго, что уже и забыл, кто я, забыл о том, что существует живой мир, солнце, звезды и люди.
Все чувства истребились в моем сердце, только ужас и бесконечная мука еще жили в нем. Я ждал момента, когда, наконец, достигну дна колодца, ждал и страшился его. Но я все падал и падал, и не было конца моему падению и моей муке.
И в тот миг, когда я понял, что не будет мне избавления и что падение это и есть мой ад и наказание за мои грехи, вдруг из пустоты протянулась ко мне чья-то рука. Рука эта поначалу показалась мне маленькой, слабой и страшно далекой. Так далека она была от меня, что я даже подумал, будто это мираж, видение, и не двинулся навстречу ей даже мыслью. Но рука никуда не пропала, она была и словно ждала, пока я ее замечу.
И вот я, преодолев пустоту в сердце, мысленно двинулся ей навстречу.
Рука сразу стала больше. Я подумал о том, чтобы схватиться за нее – как знать, может быть, она вытащит меня из этой бездны? Может быть, думал я, трепеща, это рука самого Спасителя, который спустился сюда, в ад, чтобы вытащить меня?
В тот же миг рука стала огромной, заслонила собой все и схватила меня за волосы. Я почувствовал сильный рывок, почувствовал, что меня поднимают вверх, но тут же едва не закричал от острой боли. На моих ногах повисли многотонные гири, все кости мои затрещали под их весом, а волосы стали вылезать из моей головы.
Я бросил панический взгляд вниз и увидел, что снизу меня держит чудовищная рыжая харя. Это было не животное, не зверь, но и не человек. Каким-то мгновенным озарением я постиг, кто передо мной – это был сумрачный бог всех лисиц, он же демон-оборотень.
Взгляд его был полон нечеловеческой злобы, страшил и в то же время тянул к себе, как тянет бездонная пропасть. Казалось, нет на свете силы, способной преодолеть его силу, нет воли, способной сражаться с его волей… Я стиснул зубы, я закрыл глаза, я призвал на помощь все терпение, закаленное тысячами часов многолетних тренировок, но тут же почувствовал, что этого мало, что я ничтожен перед ним, слаб, что я хуже малого ребенка, и что еще мгновение – и я окончательно обрушусь в пропасть.
Но в этот миг над головой моей разлилось сияние, ослепившее меня. Я различал только смутный силуэт воина с мечом в руках. Он медленно опускался в бесконечный колодец, и тьма таяла, исчезала под действием всепоглощающего света, который он исторгал.
Сумеречное чудовище, не отпускавшее меня, при виде воина заскрежетало зубами, зашипело, издало дикий вой и с ужасным грохотом обрушилось вниз, в бездну…
Я очнулся и увидел, что на меня уставились два китайца. Один был пожилой, седой, с завязанными в пучок, как у даоса, волосами. Другой был крепкий молодой парень. Оба они вцепились в меня стальной хваткой так, что трудно было дышать. Старец что-то спросил у меня, голос его доносился словно через стену. Я, кажется, ответил ему, он снова что-то спросил. Я опять ответил.
Правду сказать, я и сам не знал, что говорил. Моими устами словно разговаривал кто-то другой, мои губы были тяжелы и тверды, словно камни… Старец смотрел на меня не отрываясь. Наконец меня отпустили. Постепенно в голове моей стало проясняться.
– Кто вы такие? – спросил я, глядя на старика. – И где я нахожусь?
Ответили мне не сразу. Возле стены кто-то хныкал. Приглядевшись, я понял, что это мой верный Сяо Гу. Вид у него был плачевный, морда разбита в кровь, сам он корчился, словно водный червь или пиявка в луже.
– За что, хозяин? – ныл он. – Такое предательство… Верная многолетняя служба… Если вы богатый иностранец, так сразу лицо бить?
– Кто его так? – спросил я старика.
– Нашлись добрые люди, – отвечал он, ухмыльнувшись. – Ну, а ты-то сам как себя чувствуешь?
– Неважно, – признался я.
Однако старичок, похоже, уклонялся от ответа, и это мне не нравилось. Каким-то образом меня перетащили в этот дом, набили морду моему слуге, задают наводящие вопросы… Нет, как сказал бы на моем месте любой китаец, вопрос был неинтересный.
– Зачем вы нас искали? – спросил старик.
– Кого – вас? – уточнил я, хотя уточнять было, кажется, нечего. Видимо, все-таки меня нашли именно те, кого искал я.
Старик глянул прямо на меня. Зрачки его потемнели, словно два колодца, и колодцы эти манили меня к себе, лишали воли к сопротивлению. Однако я стряхнул наваждение.
– Я – глава даосской школы Сокровенных Небес, – произнес старик. – Меня зовут наставник Чжан. Это мой ученик У Цай. Кто ты такой, и почему ты здесь?
Почему я здесь – на этот вопрос, думаю, они бы лучше меня могли ответить. Однако, судя по виду, даос не был настроен шутить, а здоровенный У Цай и вовсе глядел волком. Надо отвечать, отвечать точно и правдиво, однако предмет разговора уж слишком интимный. Я заколебался…
– Не могли бы мы поговорить наедине? – спросил я старика.
Легкое беспокойство отразилось на лице У Цая.
– Еще не хватало довериться заморскому черту, – пробормотал он.
Однако старик кивнул ему головой, и тот, по-прежнему ворча, пошел к выходу. По дороге он небрежно прихватил за шиворот поджавшего ноги Сяо Гу и легко, словно пакет с картошкой, вынес его из дома.
Я посмотрел на старика. Лицо его изменилось, он глядел на меня как будто с легкой снисходительной улыбкой.
– Вы правы, – наконец вымолвил я. Слова почему-то давались мне с трудом. – Я искал вас.
Я умолк. Мысли разбредались в разные стороны. Я знал, что нужно бы сказать, но не знал, как произнести это вслух.
– Так зачем ты нас искал? – спросил старый даос. Голос его звучал участливо.
И тогда я решился.
– Мой учитель при смерти, – сказал я. – Я хочу, чтобы вы спасли его…
Мы с наставником Чжаном сидели на большом каменном валуне, поросшем рыжим мхом. Тот на три четверти навис над пропастью, чудесным образом держась за скалу и не отрываясь от нее, словно прирос еще в те в незапамятные времена, когда Паньгу [25] создал небо и землю.
В лицо нам дул сильный ветер, от которого все тело наполнялось невиданной силой. Казалось, шагни вперед – и не упадешь в бездну, а взлетишь над ней, словно птица.
Вид, распростершийся перед нами, захватывал воображение. Впереди изумрудно зеленели поросшие лесом горы, прямо под нами расползлись деревенские домишки, с такой высоты казавшиеся меньше спичечных коробков.
Несмотря на ветер, ни единый волосок в прическе старого даоса не выбился из-под гребня.
В сердце моем царил холод. Холод и безнадежность.
Полчаса назад позвонил Юра и сказал, что учитель умер.
Я не поверил. Это не вмещалось в мое сознание. Я легче поверил бы в то, что погибнет мир, чем в то, что погибнет учитель. Да, врач сказал, что спасти его нельзя, что он обречен. Но ведь врач не знал его, а я знал…
Очнулся я только к вечеру. На лбу моем лежал прохладный компресс, надо мной сидела юная китаянка. Лицо ее показалось мне знакомым.
– Где я вас видел? – спросил я.
Она улыбнулась и ничего не ответила.
Я смотрел на нее, смотрел не отрываясь. Снова, как тогда в больнице, казалось очень важным вспомнить. Вспомнить, где я видел ее.
Я так и не вспомнил…
Теперь мы с наставником Чжаном сидели на каменном валуне, который на три четверти висел над пропастью; я же, сидя на нем, висел над пропастью на девять десятых. Не знаю, как так вышло, что я просто не сделал шаг вперед… Наверное, виной тому был наставник Чжан – он был строгим и мягким одновременно.
– Значит, сам Тай рассказал тебе про нас? – настойчиво переспросил наставник.
Я кивнул. Мне трудно было говорить, в горле словно ком застрял.
– Как это вышло? – не отставал Чжан-лаоши.
Я покачал головой. Мозги работали плохо, сердце билось неровно, замирало, холодели пальцы.
– Пару лет назад, – выговорил я с трудом, – мы с ним беседовали, и он вдруг сказал, что если что-то случится, я должен знать: есть такие люди. Есть такой орден.