– Есть такой орден, – повторил старый даос и тяжело вздохнул. Некоторое время мы сидели молча, только ветер овевал нас, да листья на старом тополе тихо трепетали.
– Чему учил тебя наставник Тай? – спросил старик.
Я пожал плечами.
– Учил традиционному ушу. Учил тайцзицюань.
– Это все? – спросил старик после некоторой паузы.
Я молчал. Какой смысл в разговорах, если все уже случилось?
Однако даос, похоже, так не считал.
– Он говорил тебе о цели тренировок? О главном их смысле?
Я пожал плечами.
– Ну, – сказал я. – Однажды. Сказал, что цель наших занятий – борьба со злом…
Я вдруг вспомнил этот день, вспомнил очень ярко. Мы выехали в лес всей школой, жарили шашлыки. В какой-то миг я оказался рядом с учителем. Мы были в толпе, но как будто совсем одни. И я, сам не зная почему, спросил у него тогда:
«В чем смысл наших занятий?»
Он посмотрел на меня с каким-то особенным интересом и, чуть поколебавшись, неожиданно сказал:
«Борьба со злом».
Я не понял тогда этого ответа, да и мудрено было его понять. С каким еще злом, почему? Понятно, что борьба со злом – это вообще дело любого порядочного человека, но борьба со злом посредством тренировок?..
– Да, – повторил Чжан задумчиво. – Борьба со злом.
И продолжал, словно уже только для себя самого.
– Когда-то мы боролись со злом. Это было давно. Сейчас мы только ограничиваем зло, удерживаем его в берегах, чтобы оно не выплеснулось и не затопило мир. Но плотина наша источилась, она хрупка…
Я слушал его с каким-то болезненным любопытством. Опять загадки, иносказания. Почему бы не сказать все прямо, по-человечески?
– Он учил тебя дао-цзяо? – внезапно спросил старик.
Я поднял голову. Вот, значит, что его волнует!
– Нет, не учил, – сказал я. – Только тайцзицюань.
Даос покачал головой.
– Только тайцзицюань… – сказал он с горечью. – Всего-навсего тайцзицюань. Подумать только, какая мелочь… Тайцзицюань ведь можно научиться в любом парке, в любом дворе, да просто включи телевизор и учись. Нет человека, который бы не знал тайцзицюань, позанимался неделю – и сам сможешь учить любого.
Мне стало стыдно за свое легкомыслие.
– Я не то имел в виду, – проговорил я.
Старик только рукой махнул досадливо.
– Великое искусство стало разменной монетой в руках жуликов! – Лицо его было сердитым. – Во что превратилось современное ушу?! Говорят, оно пало так низко, что и в бою его применить нельзя.
– Это не искусство пало, это люди пали, – возразил я. – Разве речь только об ушу? Всё, за что ни берется современный человек, всё это можно применять лишь для извлечения денег, а значит применять по-настоящему нельзя.
Старец, похоже, не слушал меня.
– Ты говоришь: традиционное ушу, – молвил он, глядя прямо перед собой. – А знаешь ли ты, что такое традиционное ушу? Человека месяцами, годами обучают трудной основе. В него закладывается особая сила и особое понимание. После этого он может очень быстро совершенствоваться в технике. Он может постигать мистические истины, он познает тайны мира.
– Да, – кивнул я.
Старец кинул на меня острый взгляд.
– Ну, то есть я так думаю, – поправился я. – При правильном подходе, конечно…
– Да, правильный подход. Немногие его выдержали. Они уходили: думали, что подлинные знания от них скрывают. Зато сейчас применяют другие методы – быстро учат техникам, а основы не дают. Человек знает много приемов, но использовать их не может. Ни для боя, ни для здоровья, ни для жизни.
– Это если нет правильного учителя, – возразил я.
– А у тебя был правильный учитель? – неожиданно спросил даос.
– Самый лучший, – отвечал я решительно. – Да вы и сами знаете.
Чжан помолчал, потом поднял голову. Прищурил на меня глаз.
– А ты, – сказал он, – ты сам как думаешь, ты правильный ученик? Настоящий?
Я умолк. Что я мог сказать на это? Я был лучшим учеником в группе, но был ли я настоящим учеником? Думал ли постоянно о совершенствовании, занимался ли не щадя себя, старался ли воспринять традицию во всей полноте? И разве у настоящего ученика учитель умирает во цвете лет?
Ответа от меня наставник Чжан так и не дождался. Он поднялся с камня, плащ его развевался на ветру. Я тоже поднялся.
– Ваши западные философы говорят, что практика – критерий истины, – начал он. – Вот мы сейчас и узнаем истину, на практике.
С этими словами он ткнул меня пальцем в ребра. Это было очень больно, я охнул, отступил на шаг.
– Вы что делаете?
– Собираюсь тебя убить, – холодно отвечал он.
Убить меня? С какой стати?
Лицо старика было словно высечено из камня, ни единое чувство не отражалось на нем, кроме железной решимости.
– Ты искал нас, ты пробрался к нам, но ты не член нашего ордена. Профанам сюда вход запрещен. Никто не должен знать, где мы обретаемся. Тебя придется убить.
Что за чертовщина? Я не за тем столько их искал, чтобы меня убили! Хотя я вспомнил… Я ведь был готов к этому, я знал, что так будет. Знал – да, но все-таки, видно, не был готов по-настоящему.
– Но я никому не скажу, – заговорил я, – ведь наставник Тай – мой учитель…
Даос ничего не сказал. Огромным прыжком он взмыл в воздух и обрушился на меня с высоты, словно коршун на цыпленка.
В следующий миг случилось небывалое. Мозг мой отключился, работало одно только тело. Я не видел атак даоса, руки и ноги сами отводили удары, сами их наносили, сами вцеплялись стальными захватами в тело противника. Сражался не я, сражалось что-то внутри меня – могущественное, страшное, непобедимое.
Несколько секунд мы со стариком обменивались ударами, атакуя и уклоняясь, изменяясь и блокируя, уступая и следуя, прилипая и разрывая дистанцию.
Человек со стороны, наверное, ничего бы не понял в происходящем. Думаю, он не успевал бы даже увидеть эти удары, как не видел их я сам, с такой скоростью мы перемещались.
Даос двигался так быстро и мощно, что любой смертный был бы оглушен и ослеплен этим напором. Я узнал это ощущение – так же двигался мой учитель.
Но внутри меня вздымалась необычайная, небывалая мощь. Когда бы не она, я был бы давно повержен. И любой на моем месте был бы повержен, а то и вовсе убит. Однако дух тайцзицюань, который во мне проснулся, подлинная внутренняя сила ограждали меня надежнее любых доспехов. Я словно парил в воздухе, я был подобен буре и урагану, стоял, как скала, разил, словно тигр, удары мои летели во врага, как пущенные стрелы, – теперь я узнал, какова подлинная традиция ушу. Я был бессмертен и непобедим в этот миг.
Пространство вокруг нас наполнилось особенным шумом, воздух был разрежен, словно сами молекулы вещества выветрились из него. Я не видел противника и почти не чуял, что делаю сам, однако сознание и дух-шэнь работали независимо от меня, и я был такой же стихией, как и старик-даос. Мы были подобны двум вихрям, двум тайфунам, внезапно столкнувшимся. Когда стихия воздуха была истреблена вокруг нас, на смену им пришла другая стихия. Пустота вокруг разогревалась от молниеносных ударов, и наконец запылал огонь. Он становился все жарче, все ужаснее, я уже чуял запах паленой кожи – и вдруг все кончилось.
Я остановился. В трех метрах от меня стоял даос. Вид у него был озадаченный и хмурый одновременно. Мы молча буравили друг друга взглядами. Наконец он хмыкнул.
– Да, – сказал он, – драться ты умеешь.
Я лишь улыбнулся. Не говорить же ему, что это был не я, что мной руководил дух, куда более могущественный, чем любое человеческое существо.
Даос, однако, не глядел на меня – он размышлял.
– Да, – сказал он, – конечно. Из людей тебе никто не страшен, но есть ведь и другие.
– Какие еще другие?
– Другие, – с каким-то странным выражением на лице повторил даос. – Лисы, духи, бесы, бессмертные небожители… И прочие.
С этими словами он повернулся и, ни слова не говоря, направился к дому. Я глядел ему вслед, не зная, как поступить. Всерьез ли он пытался меня убить или просто проверял мое мастерство? Как бы то ни было, бил он вполне убедительно: любой удар мог покалечить, а то и отправить на тот свет.
Пока я размышлял, ветви тутовника, стоявшего на краю обрыва, зашевелились. Я на всякий случай отступил, мало ли что, однако из-за дерева вышла всего-навсего Мэй Линь, дочка старика. Та самая, которая ухаживала за мной, пока я лежал в беспамятстве.
Среди китайских женщин не так часто встречаются настоящие красавицы, но много симпатичных. Особенно когда начинают улыбаться – все лицо при этом у них словно оживает и светится. Вот так и Мэй Линь. Нежная кожа, черные волосы, убранные в пучок, слегка оттопыренные розовые ушки, сияющие глаза и обаятельная улыбка – все это делало ее почти красавицей.
В этот раз, впрочем, она не улыбалась. Глаза ее смотрели насмешливо и с вызовом.
– Дрался с отцом? – сказала она.
Это Мэй Линь спасла меня, ворвавшись в ресторан и разбросав с десяток врагов – как раз тогда, когда Сяо Гу уже прощался со своей никчемной жизнью.
У нас, в Европе, обычно недооценивают боевое мастерство женщин, и это понятно. У нас в борьбе или боксе главное – сила и масса сражающихся: кто больше и сильнее, тот и побеждает. Не то в Китае: побеждает тот, кто искуснее, быстрее, у кого выше гунфу – волшебное мастерство, и тут у женщины не меньше шансов, чем у мужчины. У них мгновенная реакция, они быстры, ловки…
Между тем Мэй Линь глядела на меня в упор и ждала ответа. Я молчал. Что было ответить? Не дрался? Это было бы наглое вранье.
– Ты сама все видела, – сказал я примирительно.
Она уловила мой настрой и решила, что я испугался.
– Ты меня боишься? – усмехнулась она.
– Я никого не боюсь, – отвечал я. – Ни столетних стариков, ни красивых девушек.
Мэй Линь глядела на меня исподлобья.
– Хочешь мне понравиться? – спросила она внезапно.
– С чего ты взяла? – удивился я.
– Говоришь про красивых девушек, – глаза ее сделались озорными.