– Пусть войдет, – произнес старый даос, принимая величественный вид.
Клянусь вам, мне почудилось, что в этот миг складки на его одежде разгладились сами собой, лицо сделалось словно высеченным из камня, а над головой разлился неясный слабый свет. Впрочем, наверное, это мне просто показалось.
У Цай раскрыл двери пошире, и в комнату важно вошел – да не вошел, а вплыл – мальчик лет десяти. С достоинством, какого сложно было ожидать от такого шпингалета, отвесил поклон старику, на меня же не обратил никакого внимания.
– Почтеннейший учитель Чжан, – сказал мальчик, – должен предупредить, что я прислан сюда парламентером.
– Присаживайтесь, прошу, – старик ничуть не удивился. Он повернулся ко мне. – Позвольте, почтенный гость, представить вам гуру Рахимбду.
Гуру? Ничего себе! Такой клоп – и вдруг гуру? Впрочем, может, старик шутит или издевается. Не зря же он употребил индийское слово вместо традиционного китайского «лаоши».
Тем не менее я вежливо улыбнулся и кивнул головой. На всякий случай, чтобы судьбу не испытывать.
– Преждерожденный Рахимбда из нижней деревни, – продолжал даос. – Он нечасто балует нас своими посещениями…
Я знал, что в верхней деревне живут последователи даосского учения, а в нижней – обычные люди. Мэй Линь, правда, как-то намекнула мне, что эти простые люди тоже совсем не просты и что у них есть кое-какие удивительные способности, но, как я ее ни расспрашивал, больше на эту тему распространяться не хотела.
Я впервые видел человека из нижней деревни и с любопытством разглядывал мальчика. Ребенок как ребенок: нос пятачком, волосы черные, гладкие, как и положено китайцу, взгляд дерзкий, сложения хилого. От любого китайского мальчугана он отличался только чрезмерной важностью и беспрестанным надуванием щек.
На меня он по-прежнему не смотрел. Несколько секунд все молчали.
Появилась непривычно тихая и сосредоточенная Мэй Линь, принесла поднос с чаем, расставила чашки, разлила чай и неслышно исчезла.
Старик и мальчишка важно отпили по глотку.
– Лаошаньский чай со вкусом сливок и ириски, – с видом знатока пробормотал Рахимбда. – Мой любимый.
– Старался угодить почтеннейшему, – отвечал даос без улыбки.
– И вам это удалось, – заметил мальчуган, тоже совершенно серьезно.
Чай был действительно вкусный, но, боюсь, по-настоящему я его так и не распробовал. Я все переводил взгляд с мальчишки на даоса и обратно, пытаясь понять, что же тут такое происходит и не морочат ли мне голову этим странным спектаклем. Однако, казалось, все были увлечены только чаепитием и больше ни о чем не думали.
Вскоре ребенок отставил чашку и посмотрел прямо в глазу старику. Тот словно только и ждал этого момента, потому что тут же и сам отставил чашку.
– Ну, так и зачем же вы явились, почтенный Рахимбда? – спросил даос, не отводя глаз.
– Лисы просили передать, чтобы ты отдал им то, что принадлежит им по праву, – отвечал Рахимбда.
При этих словах глаза старика вспыхнули так страшно, что я не на шутку испугался, что он разорвет глупого молокососа. Но мальчонка нисколько не сробел, да и даос, видно, сумел справиться с собой и потушил вспышку внезапного гнева.
– Почему же лисы полагают, что это принадлежит им? – спросил он, бросив на меня мгновенный косой взгляд.
– На нем стоит лисья печать, – отвечал мальчик, и тут я впервые поймал на себе и его взгляд тоже.
– Печать поставлена обманным образом, нечестно, – заговорил даос. Говорил он тихо, но голос его был полон гнева.
– Лисы все делают обманом или силой и ни у кого разрешения не спрашивают, – отвечал Рахимбда.
– У нас с ними договор, – возразил старец.
– Договор касается только людей, живущих в Поднебесной. Он чужеземец, у вас нет власти его защищать. Удерживая его у себя, вы сами нарушаете договор.
С минуту даос молчал, хмурясь. У меня появилось пренеприятнейшее ощущение, что разговор этот не только самым прямым образом касается меня, но закончится чем-то ужасным и непоправимым.
– Зачем он лисам? – спросил старик, несколько снизив тон.
– Этого они не сказали, – отвечал мальчик, помедлив секунду.
– Значит, это ультиматум?
– Да, это ультиматум.
– А если мы откажемся? – Старик смотрел сурово из-под нависших белых бровей.
Любого другого такой взгляд испепелил был на месте, но мальчик даже бровью не повел.
– Если вы откажетесь, – проговорил он, и желтый свет полыхнул из его глаз, – если вы откажетесь, начнется война…
– Это лисы вам сказали? – спросил Чжан.
– Да.
По лицу даоса прошла презрительная судорога.
– Мы не боимся лис, – отвечал он. – Мы уже побеждали их в честном бою.
– Но кто сказал, что бои всегда будут честными? – загадочно отвечал Рахимбда. – Вместо боя может выйти побоище, и тут у вас шансов мало. Это во-первых…
– А во-вторых?
– Во-вторых? Во-вторых, помимо лис есть и другие.
И тут я увидел, как на лице даоса промелькнуло какое-то странное чувство. Я бы не взялся определить его точно, но больше всего это было похоже на смесь страха и отвращения.
– Так каков будет ваш ответ? – спросил Рахимбда.
– Я один не могу решить, – отвечал старик. – Мне нужно время посоветоваться…
Мальчуган ухмыльнулся понимающе.
– Они готовы дать вам время, – сказал он. – Только не очень долго советуйтесь. Сами знаете, терпением они не отличаются.
– Есть у меня неделя? – спросил старик.
Мальчик отрицательно покачал головой.
– Нет у вас недели.
– Тогда три дня, – сказал старик.
Мальчик задумался.
– Три дня, не меньше, – возвысил голос старый даос.
Мальчик кивнул.
– Думаю, три дня подождать они согласятся…
Сказав это, мальчик кивнул старику и молча вышел вон. Старик молчал, погрузившись в собственные мысли. Я вдруг почувствовал, что ужасно продрог. Я протянул руку за чашкой, поднес ее к губам – из чашки на меня пахнуло холодом. Я отвел чашку подальше и, не веря своим глазам, заглянул в нее: остаток чая превратился в лед…
– Что это значит? – спросил я старика, показывая на обледеневшую чашку.
Но он только рукой махнул досадливо: не до тебя сейчас. Однако я не собирался быть предметом мебели на этом празднике жизни.
– Что им надо? – спросил я, кивая в сторону двери, куда ушел странный парламентер. – Что нужно лисам?
Старик глянул на меня.
– Им нужен ты, – сказал он невесело.
Еще того не легче! После того, что я тут услышал, а еще больше не услышал, попадать в лапы трижды клятых хули-цзин совершенно не хотелось.
– Зачем? – спросил я.
Старый даос не спешил с ответом. Я сначала подумал, что он не расслышал, но китайцев я знал хорошо, а потому не торопился повторять вопрос. С минуту он думал о чем-то, потом снова посмотрел на меня. Это был взгляд старого усталого человека.
– Я обещал тебе рассказать про лис, – сказал он.
– Было дело, – кивнул я.
Старик тоже кивнул, но не мне, а каким-то свои мыслям. Он встал, подошел к окну и долго смотрел на горы вдали. Потом повернулся ко мне. Вид у него был задумчивый.
– Помнишь, ты заподозрил пекинского Ху Лиминя в том, что он – лисий шпион.
– Да, – сказал я.
– Так вот, имей в виду, что этого не может быть. По одной простой причине: мы и лисы – вековечные враги.
– Почему же легенды говорят о даосах, которые обращаются в лис, и о лисах, овладевших даосскими тайнами?
– Просто мы все время рядом, – отвечал Чжан. – Мы как инь и ян, и если где-то появляется лис, там же довольно скоро объявится даос. А люди объединили нас в единое целое. Ошибочно, конечно.
Возникла пауза.
– Зачем же вы все время рядом с лисами? – спросил я.
– Из соображений безопасности.
– Безопасности? – Я усмехнулся. – Вы что, охраняете их?
– Не их, – очень серьезно отвечал даос. – Мы охраняем от них.
– От них? Кого вы от них охраняете?
– А ты не очень-то сообразителен, – сказал наставник. – Конечно, мы охраняем людей…
17. Свой человек
У людей, кажется, есть такая поговорка: «Беда не приходит одна». Это правда. Одна беда непременно тянет за собой другую.
Раньше я, несокрушимая хули-цзин, лишь смеялась над этими словами. Теперь беда пришла и ко мне, пришла не одна.
Первой бедой была весть о смерти учителя Тая. Когда пару дней назад я узнала, что он лишь тяжело ранен, то возликовала. Это значило, что умру я, но я все равно благодарила Будду.
Теперь оказалось, что он все-таки умер.
Как это могло случиться? Неужели весточка о нем не дошла до ордена? Даосы, столь могучие, что смеют противостоять нам, оборотням, столь искусные, что им приписывают воскрешение мертвых, – отчего они не спасли мастера-наставника?
Это была сокрушительная весть, подлинная беда. Неужели я никогда не избуду свою карму и так и буду жить столетиями в образе демона-убийцы?
Но была беда и другая. Эта беда была еще неясной, она только проступала контурами сквозь завесу грядущего. Беда называлась «Ученик».
И вот я стою сейчас и вспоминаю, что было.
Убив, как мы думали, учителя Тая, мы завершили кое-какие дела в Москве и купили авиабилеты на следующий день.
В самолете Юнвэй вдруг заметил некоего юнца, который, по его мнению, дерзко на меня смотрел. Сперва я только посмеялась, потом все-таки решила глянуть на «дерзкого». Я взглянула на него – и сердце мое сжалось.
Я узнала его. Это был тот самый, который ехал с учителем Таем. Я быстро отвернулась: может, Юнвэй про него забудет. Но это была наивная надежда – брат тоже узнал его, узнал и встревожился.
Если этот человек – ученик Тая, тот в момент смерти мог передать ему свою силу. Есть такое мастерство – дайгун, прямая передача силы от учителя к ученику. Ученик при этом совершает качественный скачок. Если мистическую силу учитель Тай передал ученику, лисам следует опасаться его.
План в голове Юнвэя созрел мгновенно. Он заставил меня выманить этого человека – нужно было разглядеть его поближе.