Он улыбнулся.
– Нет, конечно, – сказал он. – Гуляй сколько хочешь. Просто секунду назад тебя здесь не было.
– Я здесь уже два часа, – сердито сказала она. – Смотреть надо лучше.
И прикусила язык: чужаку вовсе не обязательно знать, на что способны даосы. Правда, в книгах им приписывались и куда более сложные и изощренные чудеса, ну да одно дело книги, и совсем другое – реальные дела.
Похоже, Алекса ее слова заинтересовали.
– Два часа, – сказал он. – Хорошо же ты прячешься… Я, когда пришел, никого не заметил.
Мэй Линь напряглась. Кажется, любопытный варвар пристанет сейчас с лишними вопросами, а она совершенно не настроена на них отвечать. Довольно и того, что она уже разболтала!
Чтобы отвлечь его от опасной темы, Мэй Линь сделала заинтересованное лицо, подошла к Алексу поближе и спросила его:
– Это ты тайцзицюань занимался?
– Ты же сама знаешь, зачем спрашивать, – усмехнулся он.
– Невежа! – рассердилась Мэй Линь и даже ножкой топнула. – Кто же так отвечает на вопросы девушки?
– Я отвечаю, – сказал Алекс. – Особенно если девушка хитрит и притворяется.
Тут Мэй Линь разгневалась уже не на шутку. Конечно, девушка и хитрит, и притворяется! Да ведь у девушек природа так устроена, чтобы хитрить и притворяться. И если девушка хитрит, это вовсе не значит, что она лживая и порочная, а просто так уж принято. Потому что если мужчины главные свои вопросы решают при помощи силы, то женщинам приходится это делать при помощи хитрости. Конечно, любимого мужчину женщина обманывать не станет, но кто сказал, что Алекс – ее любимый мужчина? Это просто нахальство, так себя вести…
Все это подумала про себя Мэй Линь, и многое из этого прочитал в ее глазах Алекс, но сделал вид, что ничего не понял. Мужчины ведь тоже очень хитрые, бывает, что и хитрее женщин. Когда им надо, они с полувзгляда все улавливают, а когда не надо, ни за что не поймут.
– Значит, ты была невидима? – не дожидаясь ее слов, спросил Алекс.
– Ты же сам знаешь, зачем спрашивать? – ехидно отвечала Мэй Линь.
Но он заинтересовался необыкновенно.
– Как у тебя это выходит? – спросил варвар.
– Зачем тебе? – огрызнулась она. – Магазин пойдешь грабить?
Это было, конечно, невежливо, но он тоже хорош: задает глупые вопросы, да еще и улыбается все время.
«И что он все время улыбается? – с раздражением подумала Мэй Линь. – Человек побывал в лисьей Бездне, чему тут улыбаться? Еще неизвестно, человек ли он. Если нет, надо плакать, а не улыбаться. Да и плакать-то бесполезно…»
Теперь она вспоминала этот разговор с горечью. Как много времени, оказывается, прошло с того дня, как все изменилось. И главное, что случилось, – ультиматум лис. Они требуют выдать Алекса, а отец не может его выдать. И не выдать тоже не может.
Они с таким трудом добились перемирия с лисами! Если те объявят войну, конец всему. За последние столетия лисы усиливались, а они только слабели, не могут они сейчас противостоять лисам. Но как отдать им ни в чем не повинного человека?
Руки ее задрожали, она не выдержала и опустила их – слишком сильным было чувство, нельзя так тренироваться. Дух должен быть спокойным, бестрепетным, иначе от тренировки больше вреда, чем пользы. Но как тут оставаться спокойной, когда творится такое?
Мэй Линь уселась на краю обрыва. Она глядела вниз и видела далеко под собой деревню даосов. Желтели возделанные поля, змеилась синей лентой река, зеленели горы. Над всем висела прозрачная голубая дымка. Казалось, будто долина находится на дне моря, проступая через толщу воды.
Вид с горы, такой живописный и одновременно умиротворяющий, всегда успокаивал ее. Всегда, но не сегодня.
Она не заметила, как отец оказался рядом. Наставник Чжан лучше кого бы то ни было владел искусством незаметного перемещения.
Она хотела что-то сказать, но сдержалась и опустила голову. Отчаяние, непонятное ей самой, вдруг охватило девушку. Кто ей, в конце концов, этот иностранец, чтобы она о нем так беспокоилась? Почему ее сердце так сжимается от страха за него? Она не могла дать ответ на этот вопрос, но чувствовала, будто холодное проклятие лисьей магии, подобное смертельной тени, нависло прямо над ней.
Она молчала, наверное, целую минуту. Отец тоже ничего не говорил, с жалостью глядя на дочь. Он понимал, что с ней происходит, лучше нее и знал, какова природа этого чувства, до того как Мэй Линь сама его ощутила. Но чем он мог помочь дочери? Чем вообще можно помочь в таком случае? Даосская магия могущественна, ей подчиняется пространство и время, даже золото может она извлекать из недр других веществ. Но любовь – та материя, над которой у них власти нет.
– Что же ты решил, отец? – наконец тихо спросила Мэй Линь.
Наставник Чжан снова вздохнул. Он не боялся, что дочь увидит его слабость. Он был великим учителем и обладал такой силой, о которой большинство смертных даже представления не имеет. Он знал, что сердечная чувствительность выглядит слабостью только для людей никуда не годных, но дочь ждала его слов.
Слова воспоследовали, только совсем не те, которых ждала Мэй Линь.
– Исчез его слуга, – сказал старый даос.
– Сбежал? – с досадой спросила Мэй Линь. При чем тут какой-то слуга, да хоть бы все слуги в мире исчезли, что теперь?
Старик покачал головой.
– Совсем исчез, – сказал он. – Сначала я не придал этому значения, потом забеспокоился: не лисьи ли это проделки? Я гадал на панцире черепахи: ничего не видно, знаки противоречат друг другу. Думаю, это морок. Его похитили хули-цзин и прячут от нас.
– Зачем он им?
– Через слугу они надеются добраться до хозяина…
– Значит, лисы знают, что мы его не выдадим? – лукаво проговорила Мэй Линь.
– Лисы не могут этого знать, – покачал головой старик. – Я еще сам не решил…
– Отец, они хитры и проницают своим взором пространство и время. Ты сам еще не знаешь, что решил, а они уже знают.
– Не думаю, – перебил ее даос. – Скорее, они готовят запасной вариант на тот случай, если мы заупрямимся.
– А я думала, если мы заупрямимся, они начнут войну, – сказала девушка.
– Войну начать не так просто: надо мобилизоваться, доказать свою правоту перед синклитом блюстителей. Это все сложно. Гораздо проще подослать к нему человека, которому он доверяет.
На некоторое время установилась тишина. И Мэй Линь, и старик о чем-то думали.
– Думаешь, лисы поставят на слугу печать? – спросила Мэй Линь.
– Это было бы самое простое, – покачал головой даос, – но тогда они своей цели вряд ли добьются: мы сразу обнаружим печать и примем меры.
– Тогда что нам делать?
– Ждать, – отвечал старик. – Когда не знаешь, что делать, самое верное – ждать…
19. Сестра против брата
О великий и славный Сяо Гу, подобный тиграм и драконам! Мудростью своей превосходящий Лао-цзы, милосердием – бодхисаттву Гуаньинь, а чистотой устремлений равный Будде!
Еще вчера прозябал он в скотстве и невежестве, совсем недавно должен был исполнять все прихоти заморского черта за какие-то жалкие пятьдесят юаней в день. Но свет истины воссиял, Сяо Гу пробудился и пришел к своей истинной природе – природе мудрого и могущественного бессмертного.
А ведь ничто не предвещало такого поворота судьбы. Когда Юнвэй железной рукой взял его за горло и сверкнул в глаза погибельной синевой, Сяо Гу совсем было пропал. Но судьба знает, что делает, и всегда возносит достойных, а недостойных обрушивает на дно той пропасти, которую невежественные и дикие люди зовут жизнью.
Сяо Гу боялся, что его затащат в преисподнюю, однако он глубоко ошибался: он попал в рай. Это был подлинный, настоящий рай, а не какой-нибудь ночной клуб, где дешевые женщины за большие деньги морочат голову клиентам.
Он говорил с самой царицей всех лис, несравненной Хоху, вот оно как!
Когда суровый Юнвэй доставил его в чертог, Сяо Гу мог только хныкать и моргать глазами, ведь каждому ясно, всемилостивая Гуаньинь, что здесь с такими, как он, не церемонятся. Отпилят голову – и на сковородку с бадьяном и луком. Не бог весть какое блюдо, Сяо Гу в собственном соку, однако за неимением лучшего, как говорится, и то хлеб.
Но, видно, совсем неправильно представлял он себе мир лис и их привычки. Никто не стал рубить ему голову, а тем более жарить его с бадьяном и луком. Напротив, сама темная царица, Огненная Лиса, сошла к нему с Тысячелетнего трона и дала поцеловать ручку.
Когда он, трепеща и не веря себе, едва прикоснулся губами к ее душистой свежей коже, его лицо словно огнем обожгло! Вот каково это, целовать руку бессмертной, понял он. Каково же сжимать ее в объятиях?
Едва он осознал эту мысль, как и сам сжался весь, ожидая удара и немедленной смерти. Как смеет он, жалкий человеческий червь, даже помыслить о таком?!
Текли бесконечные секунды, но удара все не было. Сяо Гу по-прежнему был жив, жив и здоров. Набравшись смелости, он робко поднял глаза на сияющий лик Хоху. Два драгоценных изумруда глядели на него с прекрасного мраморного лица – царица лис была единственной из хули-цзин, чьи глаза были не синие, а зеленые. И вот теперь эти глаза смотрели на него ласково и чуть насмешливо, словно был он не грязный кусок плоти, а маленький ребенок, чистый в помыслах и побуждениях. И тогда Сяо Гу осмелился в первый раз открыть рот.
– О великая царица, – прошелестел он одними губами. – Ваш раб преклоняет пред вами колени…
И точно, попытался опуститься на колени. Но царица удержала его.
– Постой, – сказала она. – Ты не раб больше и никому не слуга.
Он подумал, что ослышался. Робко, осторожно, чтобы не ослепило, взглянул снизу вверх.
– Госпожа?
Она все так же улыбалась ему, ласково и чуть насмешливо.
– Да, Сяо Гу, – подтвердила лиса. – Ты не раб и не слуга, ты избранный…
Он почувствовал, словно его выбросили из самолета, а парашют не раскрылся. Всемилостивый Будда, он избранный?! Он, Сяо Гу, избранный?!