Мэй Линь прочитала его мысли и отвернулась. Они молчали несколько секунд, но секунды эти тянулись бесконечно.
– Ты просто умываешь руки, – Мэй Линь не выдержала, закусила губу. На глазах ее помимо воли выступили слезы, покатились по щекам, но она не утирала их, пусть будет так, как есть, ей все равно. – Ты уже решил отдать его лисам…
– Не говори так, – начал было старик, но она не слушала его.
– Ты хочешь, чтобы совесть твоя была спокойна, и для того собираешь совет! А ты думал о том, что с ним сделают лисы?
– Дочка, – с болью в голосе заговорил наставник Чжан, – ты еще юна и не знаешь всего…
Но Мэй Линь не желала его слушать.
– Хватит, довольно, – заявила она. Вид у нее сделался непримиримый. – Что бы вы сейчас ни решили, это будет величайшая несправедливость!
И, пинком распахнув дверь, Мэй Линь выбежала вон из дома.
Не разбирая дороги, она бежала прочь, прочь, куда глаза глядят. Отец предал гостя, он предал и ее тоже, ведь он понимает, как ей будет больно, если Алекс попадет в лапы к лисам!
Она не помнила, как оказалась на вершине горы, на том самом камне, который выступал в пустоту и с которого так хорошо были видны и окрестные вершины, заросшие лесом, и деревня даосов, куда вскорости им предстояло доставить Алекса на совет.
Деревня даосов только называлась деревней. На самом деле это была школа, где от старших младшим передавались все тонкости дао-цзяо. В деревне жили и мужчины, и женщины, хватало там и малолетних послушников, так что по всем внешним признакам это была настоящая деревня. Единственное отличие состояло в том, что в этой деревне никто не занимался сельскохозяйственным трудом. Если здесь и выращивали что, так исключительно редкие грибы и растения, нужные для врачевания и даосской магии.
Хлеб и прочие продукты привозили в деревню крестьяне, жившие у подножия гор, в обмен на лекарства, которыми снабжали их даосы. Впрочем, даосы в период активных практик почти не нуждались в еде, им хватало нескольких фиников, ложки меда и чистой воды из горных родников. Когда же им нужно было мясо, они ловили горных коз.
Невежды распускают слухи, будто даосы не едят мяса, не любят женщин и вообще им чужды человеческие чувства. Это все ложь, которая происходит от незнания и глупости. Если совсем не есть мяса, чем же питать посленебесную энергию ци? А если не любить женщин, как смешивать начала инь и ян и приводить их к гармонии?
Но не об этом думала сейчас Мэй Линь. Она думала о том, что теперь судьба Алекса зависела не от нее, Мэй Линь, и даже не от ее отца. Она зависела от совета, а в совете сидели люди, которые даже не знали, кто такой Алекс, какой он добрый и милый, как забавно хмурит свои густые, как у генерала древности, брови. А это значит, они обязательно выдадут его лисам…
Внезапно Мэй Линь почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Она обернулась – на миг у нее появилась шальная мысль, что это Алекс, а у нее ведь глаза покраснели от слез, это так некрасиво. Но это был не Алекс, конечно, – он по-прежнему сидел в убежище. Это был У Цай.
Здоровяк смотрел на нее пристально и, по своему обыкновению, немного мрачновато. Ради предстоящей процедуры он оделся в парадное красное ифу, которое ему, надо признать, очень шло.
Увидев, что Мэй Линь его заметила, У Цай подошел поближе.
– Ты плакала? – спросил он хмуро.
– Не твое дело, – отвечала Мэй Линь, вытирая слезу со щеки кончиком мизинца.
Они с У Цаем воспитывались вместе и относились друг к другу как брат и сестра. Во всяком случае, Мэй Линь так думала.
– Это из-за черта? – пробурчал У Цай.
Он был большой невежа, и ему не слишком-то нравился Алекс. У Цай до сих пор отказывался называть его по имени, говоря, что такими звуками только язык себе вывернешь, и звал его исключительно чертом, намекая на его иностранное происхождение.
– Не зови его чертом, сам ты черт! – рассердилась Мэй Линь.
У Цай засопел.
– Уж больно ты о нем беспокоишься, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу. – Дойдет до людей – стыд и срам будет, опозоришь отца…
– Мне плевать, – отвечала Мэй Линь. – Мне стыдиться нечего. Если я хочу спасти хорошего человека, тут ничего стыдного нет. А вот если гостя отдать лисам – вот где будет потеря лица, так что проваливай отсюда и не морочь мне голову.
У Цай, однако, не ушел, а продолжал топтаться тут же.
– Кто тебе сказал, что он хороший человек? – снова забрюзжал он через минуту. – Может, это лисий шпион? Откуда на хорошем человеке лисья печать?
Мэй Линь фыркнула – такой он был глупый, этот У Цай, терпеть невозможно.
– Если бы он был лисий шпион, зачем бы лисы нам ультиматум ставили? Нет, он нужен лисам для колдовских гадостей. Но только имейте в виду, я его так просто не отдам! Можешь и совету так же передать, и отцу тоже!
Мэй Линь вскочила с камня и пошла прочь. За ней следом пыхтел У Цай. Привязался, как банный лист, не отцепится ни в какую!
– Что тебе надо? – бросила она через плечо.
– Зря ты о нем думаешь, – неуверенно пробормотал У Цай.
Это прозвучало так неожиданно, что Мэй Линь даже остановилась. Она повернулась к У Цаю и, прищурившись, поглядела на него.
– Зря о нем думаю? А тебе-то какое дело? И вообще, о ком думать прикажешь, о тебе, что ли?
Лицо У Цая внезапно покрылось красными пятнами, он запыхтел еще сильнее.
– Почему бы и нет? – вдруг выкрикнул он с отчаянием. – Что я тебе сделал плохого? Чем я хуже твоего заморского черта?
Ей вдруг стало смешно.
– Бедный У Цай, – сказала она насмешливо. – Глупый влюбленный У Цай. Никто не ценит его красоты, никому не интересен его ум и его блестящая образованность…
У Цай заиграл желваками.
– Может, я и не так красноречив, как этот заморский дьявол, но я по крайней мере человек честный! И верный… – неожиданно добавил он, сглотнув.
Несколько секунд Мэй Линь смотрела на него: он пыхтел, отворачивался и вообще был похож на огромного рассерженного ежа. Постепенно улыбка сошла с лица Мэй Линь.
– Послушай, – сказала она почти ласково, – послушай меня, У Цай. То, о чем ты говоришь, – этого никогда не будет.
– Почему? – Он по-прежнему не поднимал на нее взгляда, глядел в землю, как провинившийся ребенок, который ждет наказания за дерзость.
– Да хотя бы потому, что мы с тобой брат и сестра. Ведь ты сын моего отца.
– Я не родной сын, а приемный, – отвечал У Цай.
– Это все равно.
– Нет, не все равно, – отрезал У Цай, и на лице его установилось выражение крайнего упрямства.
– Нет, все равно, – постановила Мэй Линь. – И не смей больше заговаривать на эту тему.
У Цай молчал. Он смотрел куда-то в сторону. На лице его было написано такое страдание, что на миг Мэй Линь стало его жалко, все же он был ее братом.
Но она сдержала себя. Она знала мужчин: одно неосторожное слово – и придется потом расплачиваться долгие годы. Мэй Линь, несмотря на свою молодость, хорошо изучила мужской характер. Всякий мужчина в глубине души почитает себя неотразимым, и даже если ему говорят отчетливое «нет», он все равно считает, что это замаскированное «да».
– Ну, что ты стоишь? – жестокосердно спросила У Цая Мэй Линь.
– Отец просил найти тебя, – молодой даос по-прежнему смотрел в сторону. – Через час начинается совет.
– Через час? – подскочила Мэй Линь. – Но почему так рано?
У Цай пожал плечами.
Мэй Линь топнула ножкой и побежала прямо к дому. Она неслась, как вихрь, земля горела под ее ногами.
Спустя пять минут дверь дома открылась нараспашку, и рассерженная Мэй Линь вбежала в комнату к отцу.
– Отец, почему? – закричала она.
И тут же умолкла, словно ее ударили. Рядом с отцом стоял Алекс. Вид у обоих был расстроенный. Они бросили на Мэй Линь мимолетный взгляд, словно на влетевшую муху, и продолжили разговор.
– Ты должен понять и не обижаться, – говорил старый даос.
– Я понимаю, – кивал Алекс, отводя глаза.
– Если бы речь шла только обо мне и моей семье – тогда другое дело. Но риск слишком велик, на карте – жизнь многих людей, они и без того отдают борьбе все свои силы. Это было бы нечестно – сделать их заложниками ситуации. Пусть они решат сами…
– Я понимаю, – кивал Алекс.
Мэй Линь тихонько, на цыпочках вышла из комнаты. На сердце у нее лежал камень, на глазах закипали горькие слезы.
Через десять минут все они вчетвером – старый даос, Мэй Линь, У Цай и Алекс – уже спускались по тропинке к деревне. Путь был недолгим, шли они в полном молчании. Собственно, и говорить было не о чем. По обе стороны от дорожки росли клены, их ветви опускались низко и своими блестящими листьями все время слегка задевали рослого Алекса, как будто гладили его.
«Словно прощаются навеки, – подумала Мэй Линь, и сердце у нее защемило. – Неужели и я больше его не увижу?»
Когда они спустились в деревню, на улицах никого не было.
– Ушли в горы, чтобы не мешать совету, – пояснил старый даос.
Они подошли к дому старосты, самому большому в деревне.
– Нас уже ждут, – сказал наставник Чжан…
У Цай открыл тяжелую дубовую дверь дома, и они вошли внутрь, прошли через кухню и оказались в просторной темной комнате. Она была совершенно пуста – так, во всяком случае, показалось Алексу поначалу. И только спустя полминуты, когда глаза привыкли к сумраку, Алекс заметил небольшую фигурку, сидевшую на лавке возле стены. Это был почтенный Рахимбда. Он кивком поприветствовал вошедших.
– Я вижу, все собрались, – сказал старый даос. – Позвольте же начать заседание совета.
Алекс изумился, услышав это. Брови его поднялись – видно, он был уверен, что в комнате нет никого, кроме них и Рахимбды. Однако при последних словах стоявшие по периметру большие свечи сами собой вспыхнули, и комната наполнилась людьми. Всего членов совета, если не считать учителя Чжана, оказалось семь человек – старый даос был восьмым.
Мэй Линь украдкой глянула на Алекса. Он, видно, так и не понял, сидели ли все семеро уже в комнате, когда они туда вошли, или потом материализовались буквально из воздуха.