– Ну, тут одно из двух, – сказал он. – Либо тебя обратят в какую-нибудь нежить вроде темных призраков, либо…
Он остановился.
– Либо что? – спросил я с замиранием сердца.
– Либо просто сожрут, как курицу.
Я поглядел на У Цая. Он неожиданно ухмыльнулся. Это меня взбесило.
– Доволен, что так все вышло? – спросил я.
Здоровяк смотрел на меня как-то странно. Улыбка медленно сползла с его лица. Несколько секунд он молчал, размышляя.
– Думал, что буду рад, – отвечал он угрюмо. – Но не рад почему-то.
– Ага, – сказал я. – Совесть заела. Вот лисы меня сожрут, а потом за вас примутся.
– Совесть ни при чем, – отмахнулся У Цай. – Если лисы тебя сожрут, Мэй Линь все время будет о тебе помнить.
Ах, вот оно что… У Цай считает, что Мэй Линь ко мне неравнодушна, и ревнует. Но я сейчас был не в том настроении, чтобы утешать несчастного влюбленного.
– А ты как хотел? – спросил его я. – С глаз долой, из сердца вон? Нет, брат, так не бывает. Если уж девушка полюбила, она так просто не забудет.
У Цай при этих словах побагровел от гнева.
– Кто тебе сказал, что она тебя любит? – прорычал он.
По правде, я и сам не очень-то был в этом уверен. Говорил только для того, чтобы позлить тюремщика. Впрочем, была у меня и еще одна небольшая мыслишка. Если У Цай потеряет самообладание и бросится на меня, я, пожалуй, отойду от своего всегдашнего человеколюбия и двину ему как следует. А там, чем черт не шутит, можно бы и сбежать из этого проклятого места, пусть уж сами разбираются со своими лисами, призраками и бесами.
Но пока я обдумывал украдкой эту светлую идею, У Цай внезапно переменился в лице, хитро ухмыльнулся и погрозил мне пальцем.
– Даже не пробуй, – сказал он.
– Чего не пробуй?
– Вот это, о чем ты сейчас думал…
– А ты знаешь, о чем я думал?
– Само собой.
Я ухмыльнулся.
– Думаешь, что можешь читать мои мысли?
– Твои-то? Запросто.
– И как это у тебя выходит?
– Это не так сложно, как кажется.
– И что для этого нужно?
У Цай посмотрел на меня снисходительно.
– То же самое, что и для остального: наука, талант, опыт.
– Какая наука? Психология, физиогномика?
У Цай разозлился.
– Что ты болтаешь? При чем тут ваши науки, когда у нас есть своя, лучшая на свете.
– Была бы она лучшая на свете, так вы давным-давно бы расправились с лисами, – не без ехидства заметил я.
У Цая передернуло, как бывало всякий раз, когда речь заходила об оборотнях.
– Ты ничего в этом не понимаешь, лучше помалкивай, – отрезал он и вышел из комнаты. Тяжелая дубовая дверь снова закрылась за ним, и я опять остался наедине с невеселыми мыслями.
Не надо было разводить долгие разговоры с У Цаем, просто броситься на него, сбить с ног и бежать – вот о чем я теперь думал. Но момент был упущен.
Я уселся на лавку и подобрал ноги. Меня обуяло какое-то странное безразличие. Я глядел перед собой и видел не каменные стены, а горы, поросшие темным лесом, бесконечные желтые долины, на которых дрожала под ветром пшеница, безмерные пропасти, заполненные голубым воздухом, как океанские глубины водой. Я сидел как завороженный и созерцал эти странные виды, внезапно открывшиеся передо мной.
Окна в мой темнице не было, поэтому я не знал, что сейчас – вечер, ночь или уже наступило утро. Это было неважно, я парил на крыльях какого-то странного морока, который нес меня все дальше и дальше над Китаем, над просторами моей далекой родины и потом на самый край света.
Сколько просидел я в таком состоянии, не знаю. Полчаса прошло или вся ночь, было не определить. Время словно остановило свое течение.
В себя я пришел от странного звука снаружи. Резко поднялся. Неужели уже утро? Последнее утро моей жизни… Сейчас войдут даосы и Рахимбда. О том, что будет дальше, я думать не хотел.
Однако я ошибся. Тяжелая дверь бесшумно открылась. На пороге возникла бледная Мэй Линь, за ней чернела ночь. Она тяжело дышала, на запястье у нее был синяк.
– Мэй Линь?! – вот уж кого я ждал здесь меньше всего.
На ней было синее ифу, в котором раньше я никогда ее не видел. Оно очень ей шло, в нем она казалась более стройной и изящной, чем обычно.
Мэй Линь подбежала ко мне, крепко стиснула мои плечи, запрокинула голову вверх и стала смотреть на меня. От ее взгляда у меня закружилась голова, я почувствовал какую-то странную слабость в ногах.
– Ты вернулась? – глупо сказал я.
– Да, – отвечала она. – Я не могла тебя бросить.
Я молчал. Она по-прежнему смотрела на меня странным глубоким взглядом.
– Утром меня выдадут лисам, – я не знал, что говорить, сказал первое, что пришло в голову.
– Не выдадут, – отвечала она, и в голосе ее послышалось легкое самодовольство.
Я посмотрел на нее внимательно.
– Не может быть… Совет поменял решение?
– Плевать на совет, – сказала она. – Никто тебя не заберет.
– Ты хочешь сказать… – начал было я, но она закрыла мне рот рукою.
– Не болтай зря. Время дорого, надо бежать.
Я убрал ее руку.
– Это глупо, – сказал я. – Глупо и очень опасно.
Она, кажется, удивилась. Подняла брови, посмотрела на меня вопросительно.
– Ты боишься?!
– Я ничего не боюсь. То есть боюсь не за себя. Но ты… Они поймут, кто меня освободил. Лисы начнут мстить тебе.
– Не начнут, – сказала она. – Мы бежим вместе.
Вместе? Я едва не задохнулся от неожиданности.
– С ума сошла! – сказал я.
– Может быть, – улыбнулась она.
– Так нельзя, – сказал я.
– Наверное, – согласилась она.
– Здесь твой дом, здесь твой отец, здесь все, чем ты живешь…
Секунду она молчала, опустив глаза, потом снова взглянула на меня.
– Это все неважно, – сказала она.
– А что важно? – Я откашлялся, у меня почему-то сел голос.
Секунду она глядела на меня молча. Потом ее губы дрогнули, открылись, словно она хотела сказать что-то сокровенное, но тут снаружи, через приоткрытую дверь, донесся крик совы.
Она вздрогнула и взглянула на дверь.
– Бежим! Времени совсем немного…
Она вытащила меня наружу. Мы оказались на улице, в полной темноте. Даже луна – и та скрылась за тучами.
Тут я вспомнил об У Цае, который меня охранял. В голову мне пришла ужасная мысль. Я остановился как вкопанный.
– Где У Цай? – спросил я.
Она засмеялась тихо, словно колокольчик прозвенел.
– Не бойся, он не пострадал.
И снова потянула меня за собой. Ее маленькая ручка обладала чудовищной, нечеловеческой силой, но я все-таки уперся и не пошел за ней.
– Послушай, – сказал я, стараясь придать своему голосу убедительности. – Ты совершаешь ошибку. Одно дело я – чужак, да к тому же иностранец. Я, в конце концов, уеду к себе, никто меня там не найдет. Рано или поздно обо мне забудут все – и лисы, и даосы. Но ты без них не можешь. Твоя жизнь и твоя смерть зависят от них, а их жизнь и смерть зависят от тебя. И если ты сбежишь со мной, обратного пути уже не будет. Ты это понимаешь?
Она стояла, потупив голову, как маленькая девочка, и носком упрямо ковыряла землю, словно вознамерилась проделать дырку и добраться до антиподов. Она явно не хотела меня слушать. Я решил попытаться еще раз.
– Мэй Линь, ты не должна…
– Ты гонишь меня? – перебила она меня, и было в ее голосе столько детской обиды и разочарования, что я растерялся.
– Я не гоню… Но лисы будут мстить! Они не пощадят никого – ни твоего отца, ни У Цая, ни других даосов, ни деревню. Они истребят тут все и пойдут дальше.
Она молчала.
– Ну что ты? – Я коснулся руками ее лица и поднял вверх. Было темно, но в свете звезд я увидел, что глаза ее полны слез. – Мэй Линь…
Она всхлипнула и потом, не выдержав, зарыдала в голос, не думая о том, что кто-нибудь из деревни может нас услышать. Я прижал ее к себе, она спрятала голову у меня на груди и горько, горько плакала.
Я гладил ее по волосам и шептал ей:
– Ну, прости… Прости меня, пожалуйста… Я виноват… Делай что хочешь, только не плачь…
Эти слова произвели на Мэй Линь магическое действие. Она шмыгнула носом, кивнула, утерла слезы, поглядела на меня с благодарностью, снова схватила за руку и повлекла за собой. Я уже не сопротивлялся и послушно бежал за ней следом. Мы неслись с такой скоростью, с которой, наверное, я не бегал никогда. Дорогу нам озарял лишь слабый свет звезд.
Я смотрел только вперед, на Мэй Линь, и потому не видел, как высоко над нами, на выступающем над пропастью камне возникла фигура, похожая на огромную летучую мышь. Она молча провожала глазами две темных точки, пока они окончательно не затерялись среди деревьев…
22. В погоню
Достопочтенный Рахимбда был в ярости.
Мир рушился, рушилось установленное равновесие, рушился вековой порядок вещей! И все из-за глупой девчонки Мэй Линь, влюбившейся в заморского черта! Все было бы ничего, если бы не странное упрямство лис, которые втемяшили себе в голову, что именно этот иноземный дьявол нужен им во что бы то ни стало. Лично ему было все равно – дьяволом больше, дьяволом меньше, – но лисы, если можно так выразиться, уперлись рогом. Чтобы заполучить этого Гаошаня, они – неслыханное дело! – готовы были объявить даосам войну. Не действовали ни уговоры, ни посулы, ни даже запугивания. А уж запугивать достопочтенный Рахимбда умел как никто, тут ему не было равных. Даже даосские старейшины леденели под его взглядом. Но лисы во что бы то ни стало хотели заполучить этого русского.
И он, Рахимбда, сделал все, чтобы выполнить их желание и сохранить спокойствие и мир. Даосы выдали иностранного гостя. Он был уже практически в руках у лис, оставалось только следовать заведенному порядку. И в этот миг вмешалась девчонка! Как сказал другой заморский черт, Шашибия [32]: «О женщины, вам имя – вероломство!»
И в самом деле, какой мужчина решился бы на столь откровенное коварство, столь явное предательство? А если женщина влюблена, то ее не удержит ничто – ни чувство долга, ни зов крови, ни воспитание. «Затем, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона!» – Пусицзин