звода на склад. Службу он знал и любил. Многие его подчиненные — пожилые солдаты — до призыва в армию работали на военных предприятиях и имели «бронь» от военной службы. Однако перед битвой за Москву их призвали в тыловые части вермахта. Военное дело они знали слабо и не отличались рвением в солдатской службе. Но Шнайдер умел с ними ладить, находить общий язык. Поэтому дела у него обстояли на редкость благополучно. Его взвод отличался опрятностью и отменной дисциплинированностью. Начальник 1-го отдела майор Геккер обещал ему: если в его подразделении будет и впредь поддерживаться такой же порядок, то представит его к награде и к отпуску с поездкой на родину. А самое главное, Шнайдер чувствовал себя в безопасности, находясь в тыловых частях, надеялся, что доживет до близкой победы рейха и получит достойное вознаграждение за пролитую на фронте кровь и образцовую службу на важном объекте… Но кто знает, чем все это кончится…
В караульном помещении было жарко. Поужинав и напившись чаю, солдаты предавались блаженному ничегонеделанию, особенно приятному, когда еще смена не скоро. Завязавшийся разговор, конечно же, шел о битве за Москву.
— Камрады! — со значением сказал один из солдат. — Я слышал, что уже назначен день парада наших войск в Москве.
— И ты получил на него приглашение, Курт? — спросил кто-то. — Теперь я понял, почему ты так усердно гладил сегодня свой мундир…
По караульному помещению покатился веселый хохот.
— Я серьезно говорю, — настаивал солдат.
— Чтобы устраивать парады, надо, как минимум, взять Москву, — хмуро заметил рыжий ефрейтор с нашивками за тяжелое ранение.
— А вы что, не верите в силу нашей армии, в гений фюрера? — вкрадчиво спросил начавший разговор.
— Не стоит вдаваться в высокую политику, — примирительно сказал рыжий. — Лучше подумайте, как нам быть с подарками к рождеству нашим женам. Я-то надеялся…
— Придется повременить с подарками, Вилли, — раздался чей-то голос с верхних нар. — Подумай лучше, как бы в этой суматохе не потерять штаны и не отморозить свое хозяйство. А то и подарки не помогут твоей Магде.
— Заткнись, недоносок, — заорал в ответ рыжий, узнав по голосу говорившего. — Меня-то Магда ждет, а твоя Герта давно уж спит со штурмбанфюрером. Об этом весь город говорит, мне писали…
Беседа начала принимать опасный характер и трудно сказать, чем бы она закончилась, если бы не вмешался начальник караула. Услышав последние слова, он выскочил из своей комнаты:
— Прекратить болтовню! Захотели в штрафной батальон? Или в гестапо?
Разговоры прекратились. Начальник караула с тяжелыми мыслями вернулся в свою комнату и грузно уселся на стул: «О боже! Что же это? Есть неверящие в наш успех! И этот проклятый мороз. О, дай мне силы пережить этот проклятый поход!»
А «походу» фельдфебеля приближался конец. Караульное помещение уже было в кольце бойцов старшего лейтенанта Алексеева. Сержант Латенков уже перерезал телефонные провода и караул онемел. Бойцы поползли к мерно вышагивающим часовым. Одного из них удалось снять чисто. Второй же, получив смертельный удар ножом, успел испустить душераздирающий крик и нажать на спуск карабина. Гулко хлопнул выстрел.
— На нас напали! К оружию! — заорал во всю глотку начальник караула и, схватив автомат, в расстегнутом мундире выскочил на крыльцо. Автомат его выбросил сноп огня, но тут же выпал из рук. Очередь, пущенная одним из разведчиков, наповал сразила фельдфебеля. В караульном помещении брызнули стекла. Туда полетели ручные гранаты. Их взрывы были беспощадны. В живых оказался только один из охранников. Его нашли тяжело раненным под нарами. Что-то непонятное забормотал он, увидев над собой лица русских солдат. Разведчики разобрали лишь несколько слов: «Парад капут», «Гитлер капут», «Аллес капут»… И тут же он затих насовсем.
В небо взметнулись две зеленые ракеты. Увидев их, капитан Шевченко распорядился:
— Взрывчатку поближе к хранилищам, и прежде всего к тому, где боеприпасы крупного калибра. В темпе давай, в темпе, ребята!
— Готово, — через считанные минуты доложил командир взвода.
— Порядок. Пали бикфордов шнур. Три красные ракеты в зенит. Отход!
Едва успели добраться до намеченного района сбора, как грянул взрыв огромной силы. В небо взвились гигантские снопы огня. Земля тяжело вздрогнула, затряслась, как в ознобе. Снег забагровел, словно покрывшись кровью.
— Вот это рвануло! — восторженно крикнул кто-то. — Наверное, сам фюрер вздрогнул в Берлине.
— Не иначе. И Геббельс, мабуть, выскочил на улицу в одних подштанниках, — добавил другой боец.
— Геббельс далеко, а вот фон Бока прошибет слеза, — сказал капитан Шевченко. — Десять навесов на воздух взлетело и в каждом по нескольку штабелей высотой в три метра. Тысяч тридцать снарядов!
— Это вам наш рождественский подарок.
— Предрождественский, — поправил сержант Черный. — К рождеству мы успеем преподнести им еще кое-что.
Последней в район сбора подошла группа Алексеева. На двух волокушах доставили погибших, командир отряда склонился над ними.
— Кто это?
— Младший сержант Мисник и рядовой Клюев.
Командир и все бойцы сняли шапки.
— Еще потери есть?
— Легкое ранение у рядового Зюзина.
— Тогда в путь! Не отставать! Пункт сбора — дом лесника…
11. ФЕЙЕРВЕРК В ЧЕСТЬ МАЙОРА РОЗЕНБЕРГА
По-другому обстояли дела в группе взвода Брандукова, которую возглавил комиссар Огнивцев. Склад горючего, расположенный на территории дома отдыха Высоково близ шоссе Клин — Новопетровское, закончил свою дневную работу. Движение на шоссе почти прекратилось, и разведчики приготовились к заранее спланированным боевым действиям.
До начала оставалось около десяти минут, как вдруг на шоссе в направлении на Клин засветилась длинная цепочка автомобильных фар.
Сержант Ломов, наблюдавший за дорогой, доложил:
— Товарищ комиссар, автомобили, накрытые брезентом, в количестве двадцати штук подходят к складу.
Но Огнивцев уже и сам увидел колонну.
Головные машины остановились у ворот склада, напротив караульного помещения, а остальные подтягивались. Из-под брезента на шоссе высыпала вооруженная солдатня. Поднялся гвалт и шум, который разносился далеко вокруг. В серое вьюжное небо взлетели разноцветные ракеты. Вряд ли они имели какой-то боевой смысл. Видимо, солдаты после долгой и утомительной дороги просто валяют дурака.
— Что все это значит, товарищ комиссар? — обратился к нему Брандуков.
Огнивцев, привыкший прежде, чем что-либо сказать, хорошенько подумать, сразу не ответил. Немного помолчав, отозвался:
— Думаю, что подошли маршевые роты, идущие на Клин. Не меньше батальона, черт их принес…
— Что им здесь надо? Долго ли они будут торчать здесь?
— Наверное, будут заправлять машины. Это долгая история. На полевом складе без специального оборудования заправка такого количества машин займет не один час. Да они, похоже, и не спешат.
— Что будем делать, товарищ комиссар?
— Придется внести кое-какие изменения в наш план.
Обидно было отказываться от ранее принятого решения по уничтожению охраны, караульного помещения, а затем и склада. Но здравый смысл подсказал, что ввязываться в бой с целым маршевым батальоном было бы непростительным легкомыслием.
Обменявшись мнениями с Брандуковым, Огнивцев объявил:
— Караул оставим в покое. После следующей смены на двух постах, расположенных ближе к опушке леса, часовых снять бесшумно. Затем подорвать ближайшие цистерны с горючим, завалованные землей, и на прощание обстрелять бронебойно-зажигательными из ручных пулеметов другие цистерны. Устроим молодому пополнению… предфронтовой праздничный фейерверк.
— Это здорово! Но ведь их целый батальон, — с сомнением произнес Брандуков.
— Риск, конечно, есть и немалый, — ответил комиссар. — Но на нашей стороне внезапность, организованность и наши быстрые ноги. Да немцы, вернее всего, не решатся нас преследовать ночью по глубокому снегу без лыж.
Прошло около получаса, как сменились на постах часовые. Это время разведчики выждали умышленно, чтобы немцы изрядно промерзли, стали вялыми, больше думали о близости смены, чем об охране объекта.
А на складе шла бойкая работа по заправке грузовиков: из бочек, составленных аккуратными рядами у входа на склад, водители наливали в канистры горючее и относили на шоссе к машинам. Шум и гвалт на дороге затих. Набегавшиеся солдаты угомонились и укрылись под брезентом в кузовах автомобилей. Не взлетали больше в мглистое небо и ракеты.
Саперы Брандукова поползли к проволоке. За ними к двум вышкам пробирались группы уничтожения часовых, которых было решено устранить из «бесшумок» и холодным оружием. Вслед за ними на некотором удалении двигались подрывники. Вот и граница склада, но часового на тропинке, по которой он только что прохаживался, не оказалось.
— Товарищ сержант, — тихо обратился к старшему рядовой Комаров. — Я не вижу часового. Куда же он делся?
— Черт его знает! Неужели ушел с поста? Или на вышку забрался?
Разведчики пробрались поближе к вышке и увидели часового на открытой всем ветрам площадке. Он стоял к разведчикам спиной, топая от холода огромными соломенными калошами.
— Валяй, Комаров. Огонь! — тихо скомандовал сержант.
Глухо щелкнул выстрел «бесшумки» и часовой беззвучно бесформенным кулем свалился с вышки.
Так же успешно был снят и часовой другого поста. Бензосклад был открыт для подрывников, которые быстро подложили взрывчатку под цистерны.
— Товарищ комиссар, все в ажуре, — доложил Брандуков. — Разрешите подпалить бикфордов шнур.
— Действуйте… А где пулеметчики?
— На огневых позициях, ждут сигнала.
В полночь в небо взлетела красная ракета.
Командир батальона майор Розенберг, сидевший с офицерами в штабном автобусе, провожая взглядом полет ракеты в снежной мгле, сентиментально вздохнул. Как это символично! По рассказам покойной бабушки Гертруды он родился именно в полночь. В доме тогда зазвенели бокалы и отец, выскочив на крыльцо дома, на радостях запустил над фольварком красную ракету. Сегодня Розенбергу исполнилось тридцать пять. И надо же! В этот торжественный для него день кто-то в далекой России тоже выпустил красную ракету. «Какое счастливое предзнаменование», — подумал он.