Шевченко и Огнивцев стояли у кромки леса и, сняв шапки, вслушивались в эхо то затихающего, то вновь вспыхивающего боя.
— Эх, не успели ребята! — с горечью воскликнул Шевченко. — По всему видать, дом окружен и нашим не вырваться из него…
Комиссар молчал. Чем мог помочь отряд группе прикрытия? Пойти ей на выручку и ввязаться в бой с фашистами? Но силы слишком неравны. Наверняка погибнет весь отряд. А ему еще предстоит сделать многое. Поэтому поддаваться эмоциям было нельзя.
Все же послали несколько бойцов на разведку в Надеждино, но те почти сразу же вернулись назад, едва не столкнувшись с густыми цепями гитлеровцев, двигающихся к лесу.
Только через два дня стало известно, что произошло с разведчиками Васильева. Как рассказали колхозники-очевидцы, гитлеровцы окружили здание, где находилась группа прикрытия, плотным кольцом и буквально залили его пулеметным и автоматным огнем. В окна полетели десятки гранат.
Из-за начавшегося сильного ветра пожар в здании все больше расширялся. Пламя захлестывало и нижний этаж. Дым плотной пеленой закрыл окна-амбразуры. Немцы надеялись, что русские вот-вот выйдут из пылающего здания и сдадутся в плен, но этого не случилось. Тогда к дому подошли бронетранспортеры и почти в упор стали обстреливать здание. Но только гитлеровцы поднимались для броска к нему, как из огня и дыма раздавались жалящие очереди. Тогда обозленный до бешенства Рэмер отдал приказ разрушить здание дотла вместе с его защитниками. Тут же подошли три танка. Место наводчика орудия в одном из них занял сам командир полка.
В окно-амбразуру здания, откуда яростно бил пулемет, он целился тщательно и с лютой ненавистью. И уже после того, как дом был разрушен до основания, он посылал в развалины снаряд за снарядом, стремясь заглушить бесцельной стрельбой охватившее его отчаяние.
Так погибли, стяжав себе военную славу, коммунисты Васильев и Петров, комсомольцы Нигматуллин, Матвеев, Максимов и Петренко.
20. БРОСОК НА СЕВЕР
После тяжелого ночного боя было бы хорошо отогреться, обсушиться, сделать перевязки раненым в теплых избах. Но это исключалось из-за складывающейся обстановки. Воспользовавшись хорошей погодой, поднялись вражеские самолеты. Они утюжили небо над деревушками, лесными массивами, обстреливая любой движущийся по земле объект, вплоть до отдельных пешеходов. Поэтому было решено в села не заходить, а подальше углубиться в лес, избегая при движении открытых с воздуха дорог и широких просек.
Через два часа марша на пути к району привала на условленном пункте сбора, в лесу южнее деревни Поспелиха, отряд встретил взвод Брандукова. Старший лейтенант тут же доложил:
— Товарищ капитан! Взвод боевую задачу в основном выполнил. Подразделения обслуживания полка, следовавшие на помощь штабу, были задержаны, но…
— Знаем, Михаил Михайлович, — сказал Шевченко. — Силы были явно неравные и пехотный батальон все же прорвался к штабу полка. Свой долг вы выполнили с честью. Командование высоко ценит мужество и храбрость бойцов вашего взвода. Дрались вы геройски…
Брандуков, мучительно переживавший то, что ему не удалось задержать подход вражеского подкрепления к Надеждино, почувствовал, как у него перехватило горло. С трудом переведя дыхание, он прерывающимся голосом произнес:
— Служим Советскому Союзу!
— Какие потери взвода, Михаил Михайлович? — спросил Шевченко, словно не замечая волнения командира взвода.
— Убит сержант Ломов и двое ранены, один из них тяжело.
— Где погибший и раненые?
— С поля боя вынесли всех.
— Где они?
— В конце колонны.
— Идемте! — И Шевченко с комиссаром зашагали в хвост цепочки лыжников.
Под густой елью на волокуше лежал сержант Ломов, а возле раненых уже хлопотал Увакин. Раненые сидели в раскинутой на снегу плащ-палатке, тихо переговаривались.
— Как самочувствие, хлопцы? — спросил командир.
— Терпимо, — ответил один.
— Погреться бы… В дрожь кидает, — сказал другой.
— Крови много потерял, вот и холодно, — объяснил военфельдшер. — Но теперь будет легче. Кровотечение остановлено. Подремонтируем тебя, поставим на ноги. Не горюй…
— А я и не горюю, — слабым голосом возразил раненый. — Ведь за Москву…
Слова бойца глубоко отозвались в душе Огнивцева. Он с тревогой думал о том, что потери, понесенные в последнем бою, усталость после сражения и тяжелого марша могут вызвать упадок духа у личного состава. Чтобы этого не произошло, комиссар решил накоротке собрать коммунистов, дать им поручения о проведении соответствующих бесед во взводах и отделениях. Оказывается, ничего этого и не надо. Слова раненого бойца выразили чувства и мысли всех разведчиков. «Сейчас их не агитировать надо, — подумал он, — а принять меры по организации отдыха, обогрева и питания людей».
Будто отвечая на его мысли, военфельдшер, увидев озабоченное лицо комиссара, доложил ему, что выдал раненым по согревающему химпакету.
— Химия — это хорошо, — задумчиво сказал Огнивцев, — а теплая крестьянская печка лучше.
Получив от командира «добро», он разрешил всех раненых разместить в деревне Поспелиха, выдать им сверх «НЗ» отряда несколько плиток шоколада и две банки сгущенки, выделил в помощь фельдшеру и санитарам нескольких бойцов.
…Задолго до рассвета отряд прибыл в намеченный для привала район. Лес встретил разведчиков будто заколдованной тишиной. В полном безмолвии стояли усыпанные снегом сосны и ели. Лишь изредка глухо ухали сорвавшиеся с их вершин белые шапки.
После то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака настроение у разведчиков поднялось, а небольшие костерки, разведенные в ямах, в шалашах из соснового лапника, отогрели и сердца бойцов. Посыпались шутки, раздался смех. И если бы кто со стороны увидел сейчас разведчиков, услышал их веселые голоса, то просто не поверил бы, что эти молодые ребята всего несколько часов тому назад участвовали в жесточайшей схватке с врагом, пережили смертельную опасность и совершили такой ночной марш по снежной целине в темном лесу, который вряд ли был бы по силам иным мастерам лыжного спорта. Но вскоре усталость взяла свое и в лагере воцарилась тишина.
А Шевченко, Огнивцев и Ергин бодрствовали. Они отлично понимали, что после разгрома штаба полка командование охранной дивизии незамедлительно предпримет решительные меры для уничтожения отряда. Чтобы не допустить этого, после прикидки доброго десятка разных вариантов было решено: отряд после короткого отдыха увести в леса севернее Новинок.
Стоянку покинули часа за три до рассвета. Погода резко испортилась. Поднялся ветер, пошел сильный снег. Лыжи едва скользили. Снег на них налипал то и дело, только успевай сбивать, а из-под лямок крепления выковыривать палками. Одно радовало: вьюга заметает следы.
Сообщение о новой дерзкой диверсии русских было воспринято в штабе генерала Хюпнера как гром среди ясного неба. Разгневалось и командование группой армий «Центр». Фельдмаршал фон Бок тут же сместил с должности командира дивизии Рихтера. Вместо него был назначен генерал Ценкер, отличившийся особой жестокостью в борьбе с польскими и югославскими патриотами. С его назначением дивизия усиливалась батальоном войск СС, натасканным для борьбы с партизанами и разведчиками. Командир полка подполковник Рэмер был строго наказан, но оставлен в занимаемой должности, якобы за энергичные ночные действия против русского отряда. В самом же деле главную роль в его судьбе сыграл берлинский патрон, которому подполковник сумел своевременно сообщить о случившемся по телефону в выгодном для себя свете.
Новый командир дивизии генерал Ценкер прибыл в Новинки рано утром в бронированной машине на гусеничном ходу в сопровождении легких танков. Здесь располагался спешно сформированный штаб 37-го пехотного полка. Подполковник Рэмер со штабными офицерами встретил Ценкера у броневика и доложил:
— Господин генерал! Полк готов к выполнению боевой задачи и ждет вашего приказа.
Генерал ответил небрежным жестом на приветствие и, не подав никому руки, вошел в помещение штаба полка и сразу же приступил к делу. Всем своим поведением Ценкер показывал, что он намерен энергично действовать.
— Где находятся лесные бандиты после ночного боя? — спросил он у Рэмера.
— Из-за сильной пурги напасть на их след нам не удалось, — ответил тот. — Все занесло снегом. Но после тяжелого ночного боя и в мороз бандиты уйти далеко не могли. К тому же, как докладывают патрули, — продолжал Рэмер, — шоссе Новопетровское — Новинки в восточном направлении русские не переходили.
— Значит, они укрываются в лесу между Новопетровское — Новинки, Чисмена — Кутвино, — заключил генерал. — Это то, что и надо. В этом лесном массиве их надлежит окружить и уничтожить.
Командир дивизии резко ударил ладонью по карте, разложенной на письменном столе.
— Здесь во исполнение приказа фельдмаршала фон Бока, — продолжал он, — начинаем сегодня операцию «Снежный барс» по уничтожению русской банды. Командиру 37-го полка совместно с батальоном СС, ротой средних танков к девяти утра занять населенные пункты Степаньково, Покровское-Жуково, Васильевское-Соймоново и отрезать пути выхода диверсантов на север. Затем на машинах повышенной проходимости при поддержке артиллерии и танков организовать наступление на юг в направлении шоссе Истра — Волоколамск и вот здесь, — генерал жирно очертил цветным карандашом овал, — уничтожить банду. Лесные деревни Поспелиха, Савино, Марьино, Теплово сжечь. Жителей деревень, подозреваемых в пособничестве диверсантам, расстрелять!
Генерал обернулся к командиру батальона СС Брегману:
— Последние мои указания касаются прежде всего вас, господин Брегман. У вас большой опыт борьбы с югославскими и польскими партизанами. Проявите себя и здесь, в России!
Брегман вскочил и вытянулся перед генералом:
— Благодарю за доверие, господин генерал! Батальон выполнит ваш приказ.
Действительно, батальон, которым командовал Брегман, принимал активное участие в борьбе с патриотами-антифашистами Польши, Греции и Югославии. Он стяжал себе недобрую славу в карательных операциях против слабо организованных и плохо вооруженных отрядов сопротивления этих стран и командование вермахта возлагало на него большие надежды как на силу, способную сыграть серьезную роль в ликвидации партизанского движения на оккупированных территориях Советского Союза, активно противодействовать десантным и диверсионным формированиям Красной Армии, забрасываемым в их ближние и дальние тылы.