Старший лейтенант Алексеев прибыл из разведки, когда капитан Шевченко заканчивал совещание с командирами взводов.
— Очень кстати, — сказал он, жестом останавливая от доклада по форме. — Рассказывайте, как там, на шоссе…
— Шоссе аж гудит. Почти сплошным потоком идут машины из Клина на юг. В то же время небольшие колонны автомобилей с пехотой и артиллерией перебрасываются в обратном направлении, видимо, к переднему краю…
— И что из всего этого следует? Докладывайте ваши выводы, предложения, — прервал Шевченко старшего лейтенанта.
— Полагаю, что оценка обстановки командованием отряда и руководством штаба фронта была правильной. Намеченный план действий считаю целесообразным.
— Охарактеризуйте позицию отряда для засады, — приказал командир.
— На мой взгляд, она очень выгодная. С запада вплотную к шоссе подходит сплошной лес с густым ельником. Напротив открытая поляна, на которой немцам негде будет укрыться от нашего огня.
Командир посмотрел на часы:
— Через тридцать минут выступаем на рекогносцировку.
Светлого времени оказалось достаточно. До наступления сумерек успели поставить командирам взводов боевую задачу на местности, а те в свою очередь — командирам отделений. Оставалось ждать утра.
28. ДЕЛО БЫЛО ПОД КЛИНОМ
Отряд прибыл на шоссе за три часа до рассвета. Командиры взводов с ходу начали занимать указанные на рекогносцировке позиции. На правом фланге расположились алексеевцы, в центре — брандуковцы, на левом фланге — третий взвод. Его командиром после гибели старшего лейтенанта Васильева был назначен старшина Шкарбанов.
Проследив за расположением пулеметных огневых точек, начальник штаба подошел к командиру:
— Товарищ капитан, у меня возникла одна мысль.
— Слушаю вас.
— Завтра предстоит сложный бой. Старшина Шкарбанов отважный командир. Но у него нет еще достаточного опыта. К тому же он совсем недавно во взводе и не успел изучить подчиненных…
— Это вы к чему, Федор Николаевич?
— Я прошу разрешения быть до конца боя в третьем взводе… Чтобы помочь Шкарбанову.
Вместо ответа капитан Шевченко крепко пожал Ергину руку.
До рассвета оставалось еще более двух часов, когда в снежный окоп, где расположились командир и комиссар, спустился старший лейтенант Брандуков:
— Товарищ капитан, — доложил он командиру отряда, — группа подрывников для устройства завала на шоссе и минирования готова. Разрешите направить ее на шоссе?
— Да, пора. И на дороге тихо. Отдыхает немчура…
— А может, после засады Алексеева немцы не решаются посылать в ночное время небольшие колонны и одиночные машины? — высказал предположение Огнивцев.
— Возможно, и так. Но с рассветом они наверняка попрут на юг из клинского «мешка», — сказал Шевченко. — Сумеем ли мы их надолго удержать, вот в чем вопрос.
— Ну преодолеть завал из столетних сосен на заминированной местности под нашим огнем отнюдь не просто, — отозвался комиссар.
— Так-то оно так, Иван Александрович. Но на их стороне артиллерия, танки. Да и пехоты невпроворот. А у нас только пулеметы и автоматы, — хмуро сказал капитан.
— Ну и что ж! Нам же летчики помогут. Ты ведь знаешь…
— Все знаю. А вдруг непогода! Самолеты не смогут подняться с аэродрома. Тогда что? — продолжал Шевченко.
— Поживем — увидим и будем принимать решение по обстановке, Александр Иосифович.
— Нет, дорогой мой комиссар, тогда будет поздно. Надо сейчас продумать возможные варианты, предполагая худшее. Я пройду к шоссе, посмотрю, как усилить завал, а ты с начштаба проверь каждую огневую точку, позицию каждого бойца. Прикиньте с Ергиным систему огневого взаимодействия между взводами, возможности маневра огнем по обе стороны завала. В общем — помозгуйте, повторяю, имея в виду самое худшее. И бойцов так же настройте. А то будут на свою соображалку надеяться и принимать решения… «по обстановке».
Произнеся последние слова с явной подначкой, капитан Шевченко по-дружески хлопнул Огнивцева по плечу и растворился в предрассветных сумерках. Комиссар с минуту смотрел ему вслед, в который раз уже восхищаясь своим другом и досадуя на себя за мелькнувшую мимоходом мысль о мимолетной непонятной духовной слабости командира перед главным боем рейда.
Прошло с полчаса и на шоссе один за другим прогремело более десятка взрывов. Огромные сосны и ели надежно перегородили дорогу. Затем саперы, которых возглавил командир отряда, заложили у завала и на дороге противотанковые и противопехотные мины и тщательно замаскировали их.
Шевченко вернулся на свой снежный НП. Он то и дело запрашивал выдвинутых далеко на фланги наблюдателей, не видят ли они приближающихся машин. Но во всей округе царила тишина, не наблюдалось ни одного огонька.
Шевченко задумался: такое тяжелое положение у противника под Клином и столь слабое движение на шоссе… Что это? Совсем выдохлись немцы, что ли?
Звездная, морозная ночь медленно отступала перед рассветом. Из засады уже отчетливо просматривалась шоссейная дорога. Но на ней по-прежнему было пустынно. Только грозно громоздился завал, слегка припорошенный легоньким снежком.
Зазуммерил телефон. Связист протянул трубку:
— Вас вызывают, товарищ командир.
— Ну, что там? — схватив трубку, спросил Шевченко.
— Появились машины со стороны Клина, — доложил один из наблюдателей.
Шевченко глубже надвинул на лоб шапку, подморгнул Огнивцеву:
— Ну вот и «гут морген». Первые ласточки, вернее, вороны. — И в трубку: — Следите за танками и артиллерией, колоннами с пехотой.
Прошло не более десяти минут и до десятка грузовых автомобилей, нагруженных различным имуществом, подошли с севера к лесному завалу. Водители и сопровождающие машины офицеры вышли из автомобилей и довольно спокойно начали осматривать поваленные на дорогу сосны и ели. До них, видимо, еще не дошел смысл происходящего — так тихо было вокруг. Да им ничего и не оставалось, кроме как беспомощно глядеть на завал и ждать помощи.
Но вот два офицера решили преодолеть завал. Хватаясь за сучья, они стали забираться на его вершину. Но тут же громыхнул взрыв. В воздух взлетели обломки ветвей, клочья сапог и мундиров. Это сработала одна из мин.
Взрывом словно вымело из машин гитлеровцев. Они залегли в кюветах и открыли беспорядочную пальбу из автоматов и карабинов. Над лесом взвились, словно взывая о помощи, ракеты.
— Вот и начался наш рабочий день, — сказал Огнивцев.
— И вроде неплохо, — отозвался Шевченко.
По снежному ходу сообщения прибежал Брандуков:
— Товарищ капитан, разрешите их чесануть зажигательными из пулеметов, пока не подошли большие силы.
— Запрещаю! — отрезал командир. — Без приказа огонь не открывать.
— Правильно! — поддержал Огнивцев. — Нам не следует себя преждевременно обнаруживать. Вот подсоберется перед завалом побольше фашистов, дождемся авиации, вот тогда вместе и ударим.
Снова зазуммерил телефон. Командир нетерпеливо схватил трубку:
— Колонна? Большая? Докладывайте точно. Так… Так… Отлично.
Тотчас раздался сигнал другого аппарата. Выслушав доклад, капитан Шевченко бросил комиссару, беря в руки бинокль:
— С севера и с юга к завалу подходят две колонны до двадцати машин в каждой.
Вскоре их увидели и с наблюдательного пункта отряда. На юг из Клина шли грузовики с чем-то заполненными кузовами, затянутыми брезентом. На север же спешила колонна автомобилей с пехотой, штабной автобус, четыре кухни и две санитарные машины.
— На Новопетровское откатываются машины тыловых подразделений, — сказал Шевченко. — Ценности для нас они не представляют. А вот колонна на Клин заслуживает внимания.
— Это почему же? — спросил Огнивцев.
— По-моему, это пехотный батальон, брошенный на прикрытие какой-то бреши в обороне…
— Не скоро он попадет на передний край, — заметил Огнивцев. — Да и попадет ли вообще. У них нет ни танков, ни артиллерийских тягачей.
— Подождем, посмотрим, что они будут делать дальше.
…Головные машины маршевого батальона подошли к первым деревьям завала. Из их кабин вышли на шоссе три офицера и начали что-то обсуждать, размахивая руками. До десятка солдат, высаженных с первой машины, полезли на завал, таща за собой стальной трос и пытаясь набросить его на комель толстой сосны, чтобы оттащить ее. Но глухо лопнули несколько взрывов противопехотных мин, и несколько солдат повалилось на ветви. Остальные шарахнулись назад. Вновь в небо взлетели три красные ракеты. Опять зов о помощи.
Воцарилась тягостная напряженная тишина. Над лесом выглянуло желтое холодное солнце. Засада молчала. Ошеломленно молчало и шоссе. Но вдруг оно зашумело, загорланило, раздались какие-то команды. Солдатам, уловил переводчик, разрешили до подхода техники греться пробежками, не сходя с дороги.
Скопление машин у завала росло. С двух сторон от него стояло уже более двухсот автомобилей. Ярость Шевченко вскипала всесильнее. Ему не терпелось скомандовать отряду «Огонь», но пока не появлялась обещанная авиация да и размеры «пробки» еще не удовлетворяли разведчиков. «Еще, еще подползайте, гадюки поганые, — шептал Шевченко, кусая губы. — Мы вам покажем Москву…»
А самолетов все не было. Что с ними стряслось? Почему не летят?
Успокаивал как мог комиссар, хотя сам уже почти потерял надежду на их прилет:
— Ничего, потерпим. Все будет в порядке. Это же приказ Жукова.
И вот обострившийся до предела, настороженные слух уловил радостно колыхнувший сердце гул. Воздух надсадно зазвенел, вначале легко, потом тяжелее, массивнее и вот уже заполнил все небо.
— Летят, родные, летят! Что я вам говорил! — восторженно воскликнул комиссар, разом забыв сиюсекундные сомнения.
В воздух взмыли ракеты целеуказания и тут же раздалась команда:
— К бою!
Первой появилась шестерка истребителей. Они молнией пронеслись над скоплением вражеских машин, поливая их огнем из пушек и пулеметов. Вслед за ними над дорогой закружила девятка бомбардировщиков. Засвистели бомбы, дрогнула, затряслась, будто пыталась что-то сбросить с себя, земля. Многие машины от прямых попаданий разлетелись на куски, другие загорелись. Между ними ошалело метались солдаты и офицеры, но укрыться им было негде. Паника и неразбериха на шоссе, кажется, достигли предела. Самолеты, сбросив бомбы, развернулись над лесом и обрушили на колонны огонь пушек и пулеметов.