— Что надоумило вас стать детективом?
— В журнале… В одном американском журнале, сэр… том, что пишет о преступлениях. Он у меня в комнате, сэр. Хотите, я его принесу?
— Нет, нет, не нужно. Так почему же вы хотите стать сыщиком?
— Чтобы ловить преступников, сэр.
— Каких преступников?
Он посмотрел на Райта, словно тот неожиданно лишился рассудка.
— Англичан, сэр! — воскликнул он. — Мы, африканцы, не нарушаем закона. Сэр, это наша страна. Это англичане пришли сюда, поработили нас, забрали нашу землю, наше золото, наши алмазы. Если бы я был хорошим сыщиком, я бы узнал, кал они это сделали. Я бы бросил их в тюрьму!
Со времени этого разговора прошло немало лет, и, конечно, сейчас тот молодой парень знает, что не нужно становиться сыщиком, чтобы освободить свою родину. Может быть, это его младший брат спрашивал у меня, как получить стипендию в Советском Союзе, чтобы выучиться на инженера.
За прошедшее со времен Райта десятилетие вошло в жизнь новое поколение.
В магазине к вам подходит молоденький приказчик в белом халате, с любезной улыбкой на лице. Его время принадлежит вам, и он внимательно выслушает ваши просьбы и даже капризы. Вместе с вами он пройдет от полки к полке, принесет со склада несколько новых образцов нужного вам товара.
А вечером этот молодой паренек сидит за книгами или спорит с друзьями. Его интересы не ограничиваются Ганой, он знает, что происходит в Конго, какую речь произнес британский премьер, что за резолюции обсуждаются в ООН. Если он считает вас другом своей страны, то откровенно расскажет и о том, что, по его мнению, еще плохо, еще не налажено в Гане.
В университете, находящемся в нескольких километрах от столицы, мне довелось как-то раз встретиться с группой студентов-социалистов. Мы сидели, человек десять, в маленькой комнатке одного из студентов, звали которого Кваме Овусу. Окна закрыты, чтобы не налетели комары, и хотя солнце уже село, жарко было почти невыносимо. Разговор шел оживленный, и молчавших по углам не было. Спорили о семилетием плане экономического развития страны, — его проект на днях был опубликован.
— В плане предусматриваются слишком крупные займы за границей, — говорил один из студентов. Его голос звучал резко: —Это может поставить страну в зависимость от Запада.
— Но где взять средства? — возражал ему высокий худой студент. — Нам надо развивать и сельское хозяйство и промышленность одновременно, иначе возникнут диспропорции, которые трудно будет преодолеть.
Вмешался третий:
— Конечно, план предусматривает большие займы за рубежом. Но и внутренние накопления велики. — Подумав, он добавил: — Мы сможем, вероятно, большую часть средств получить от социалистических стран. Это позволит нейтрализовать попытки Запада использовать экономические средства для шантажа.
Обо мне набившиеся в комнатке ребята забыли, а я чувствовал себя не в Африке, а словно перенесенным в общежитие какого-то московского вуза. Эти студенты умели думать и любили это весьма порицаемое во многих африканских странах занятие. И еще — они уважали мнение друг друга.
Мне кажется, что у Ганы нет лучшего приобретения, чем эта перешагивающая через первые ступени жизни молодежь. Правда, после 24 февраля 1966 года и установления военной диктатуры на поверхность всплыли люди иных жизненных устремлений. Сейчас делаются попытки перечеркнуть все сделанное первым правительством независимой Ганы. Но я не верю, что солдатне удастся изменить характер воспитанной за годы независимости молодежи.
В свое время Райт столкнулся с одним из нынешних хозяев Ганы — торговцем леса. Они и тогда чувствовали себя силой, верили, что будущее лежит в их пухлых бумажниках. Райт разглядел, как свирепо их желание подмять страну, и содрогнулся. Он пересказывает всю свою беседу с лесоторговцем. Разговор происходил в баре, в руке торговец держал стакан виски.
— Моей семье принадлежат здесь леса и плантации какао, — сказал он.
— Да?
— Раз ты видишь меня в баре пьющим — это еще не значит, что я не знаю, что делаю.
— Я не сомневаюсь в ваших способностях, — заметил Райт.
— Послушай, — сказал торговец, — вот эти вожди… Я их в грош не ставлю. Они говорят, что они хозяева над людьми. Хорошо. Как они доказывают, что они — хозяева? Заставляют людей нести их на своих плечах. Ты когда-нибудь видел паланкин? Четыре мужчины несут одного человека. Конечно, когда четверо несут на своих плечах одного, это верный знак, что он хозяин над людьми… Все видят и знают, что человек, которого несут таким образом, — хозяин. Но я не вождь, я бизнесмен. Как же я показываю людям, что я хозяин? На меня работает сотня людей. Но они не носят меня на своих плечах. Пойди-ка сюда, я тебе кое-что покажу.
Он поднялся и пошел к двери. Райт последовал за ним. Торговец откинул грязную занавеску и ткнул пальцем в темную дождливую ночь.
— Видишь эту машину? — спросил он.
На краю открытой сточной канавы стояла длинная черная машина, и ее фары и задние огни мягко сияли в сырой темноте.
— Вот мой паланкин, — сказал он Райту. — Понимаешь? >1 заставил сто пятьдесят лошадиных сил носить меня. И все людишки вокруг, белые и черные, знают, что я хозяин, когда видят меня в этой машине… Я современен. Я не вождь, которого полуголые и истекающие потом люди носят на плечах…
В какой-то мере Райту повезло как журналисту: не часто сталкиваешься с людьми, которые способны, подобно его лесоторговцу, так четко, я бы сказал, наглядно выразить и свое нутро, и свои претензии. Живя в Гане, и я не раз имел случай говорить с людьми, которых десять лет назад многие прочили на роль господствующего класса. Но ни один из них не обладал присущей райтовскому лесоторговцу силой.
В Аккре есть несколько районов, излюбленных людьми богатыми. Это — Северное Осу, Кольцевые дороги, окрестности госпиталя Ридж. Невысокие, но просторные, часто стоящие на столбах, дабы избежать сырости, дома окружены там купами деревьев и едва видны за высокими кустарниковыми изгородями. У ворот стоят таблички с именами избранников, допущенных за очень высокую плату в этот обетованный уголок. На улицах здесь немыслимо встретить прохожих, разве что возвращается с ночи сторож или совершает обход полицейский. Проносятся поблескивающие свежим лаком машины.
Однажды меня пригласили в один из этих домов на обед. Не без колебания принял я это приглашение. Обычно в этот узкий, очень замкнутый мирок не допускают советских, и не то чтобы из особой ненависти, а главным образом из неприязни вообще к чужакам, к не посвященным в «тайны» этого круга. Мне не представлялось, о чем мы сможем разговаривать, если, конечно, не случится стихийного бедствия. Тогда тема была бы обеспечена.
Неожиданно вечер оказался интересным. Хозяин — адвокат по профессии — пригласил нескольких близких друзей. Когда я приехал, около буфета уже шумели голоса. Гости были в темных костюмах, накрахмаленных белых рубашках, при галстуках, некоторые в смокингах. По стенам большого зала висели английские гравюры — всадники травили собаками лис. На столе сверкали серебром подсвечники, поблескивал фарфор.
Эта чисто английская обстановка дома не удивила меня. Местный сноб, получивший образование в Европе, довольно скоро может забыть лекции своих профессоров, но никогда из его памяти не изгладятся мелкие европейские условности. В бывших английских колониях значительная часть людей побогаче старательно копирует манеры своих бывших господ, тогда как — в бывших французских — царят французские вкусы. Еще полбеды, если бы дело ограничивалось модами или прическами; хуже, что исчезает чувство национального достоинства. уважение к родному народу.
Разговор ©округ шел самый легкий. Я сел с хозяином дома, и, когда у него появлялась свободная минута, он шептал мне весьма ядовитые характеристики своих гостей.
— Этот, — кивал он на толстого, в белом смокинге мужчину, — еще пятнадцать лет назад посылал жену на рынок торговать по мелочи» Сегодня он владеет несколькими грузовиками. Начал с выгодного подряда…
— А тот, что стоит у стола, был учителем. Разбогател на земельных распрях между деревнями. Брался передавать взятки судьям и прикарманивал получаемые от крестьян суммы.
Когда все сели за стол, заговорили о — введенном недавно в стране контроле над импортом из-за границы. Эта мера больно задела местных торговцев, спекулирующих привозными товарами, недовольство за столом было всеобщим.
— Куда мы идем? — вопрошал бывший учитель. — Разве об этом мы мечтали? Деловому человеку негде развернуться. Ограничениями мы связаны по рукам и ногам. — Повернувшись ко мне, он продолжал — Вы знаете, мы не против социализма. Но зачем душить частное предпринимательство? В нашей стране, очень бедной, нужны энергия и инициатива каждого, не правда ли?
Вопрос был чисто риторическим, мой ответ ему был не нужен.
Когда я собрался уходить, хозяин воспользовался тем, что его гости окружили разносившего виски боя, и вышел проводить меня до машины.
— Как понравились вам мои знакомые? — спрашивал он. — Наверное, вам впервые приходится встречаться с настоящими предпринимателями?
Он улыбнулся. Я пробормотал в ответ что-то невразумительное.
— Конечно, эти люди обеспокоены, — говорил хозяин. — Но не обманывайтесь. И сегодня им удается сколачивать деньжонки. Может быть, завтрашний день будет еще успешнее?
Хозяин засмеялся. Пожав друг другу руки, мы расстались.
Эта встреча состоялась в мои первые месяцы в Гане. Позднее мне не раз приходилось иметь дело с людьми, посвятившими свою жизнь деланию денег. Их типы чрезвычайно разнообразны.
Каждый из живущих в Аккре европейцев знает «Канс бэкери». Этот небольшой, торгующий продовольствием магазинчик был открыт, когда все остальные лавки в городе уже не работали. В воскресенье или поздним вечером здесь можно было получить свежий хлеб, сигареты, купить сахар. Владелец магазина и его семья жили на втором этаже, над лавкой. Сам хозяин, молчаливый, уже пожилой человек, обычно днями сидел за кассой, а его дочь и два сына обслуживали покупателей. В этом небольшом деле не использовался наемный труд, и потому, не нарушая трудового законодательства страны, хо