Вспоминая о враждебности крестьян сооружению дороги, колониальные историки пожимают плечами: мол, дикари не понимали значения дороги для страны, не понимали прогресса. Конечно, крестьянину, редко уходившему из родной деревни дальше пятидесяти километров и никогда не видевшему паровоза, было трудно оценить смысл затеянного на его земле иностранцами предприятия. Железная дорога оборачивалась для него принудительным трудом. Под угрозой французских штыков вожди деревень посылали на стройку самых сильных и здоровых парней, из которых слишком многие не возвращались. Крестьянин покидал семью, деревню, работал под постоянной угрозой жестокого избиения. И ради чего?
Самое крупное восстание против колониальных поработителей вспыхнуло среди племени аббейев округа Агбовиль в начале 1910 года. Некий Рюбино, торговый агент Французской компании Западной Африки, был убит разъяренными крестьянами. Главным предметом крестьянской ненависти была железная дорога. На нескольких десятках километров рельсы были сорваны с полотна, разрушена телеграфная линия между Адзопе и Агбовилем.
Эта вспышка гнева и отчаяния была жестоко подавлена. В полыхании горящих деревень дорога медленно ползла на север. Только к 1954 году она дотянулась до Уагадугу, — столицы Верхней Вольты, в 1146 километрах от Абиджана.
Вокруг дороги Абиджан — Нигер в свое время было немало пропагандистского шума. Завершение строительства преподносилось парадными ораторами как выдающееся техническое достижение, как свидетельство плодотворности франко-африканского сотрудничества, как символ прогресса, достигнутого колониями благодаря Франции. К древним легендам, коими изобилует африканская земля, колониальный режим пытался добавить еще одну.
Но вернемся к началу века. Проектировщики железной дороги довольно быстро убедились, что, предопределив Абиджану роль морских ворот колонии, они серьезно просчитались. Все попытки прорыть канал между лагуной Эбрие и океаном проваливались, песок заносил начатые работы. Приходилось доставляемые железной дорогой грузы перегружать в Абиджане на баржи и по лагуне перевозить в Гран-Басам. Это было дорого и неудобно.
От попыток прорыть канал окончательно отказались в 1907 году. Тридцать один год баржи курсировали между Гран-Басамом и Абиджаном. Только в 1938 году сооружение канала было возобновлено, но на этот раз начатые работы остановила война. Прошло еще двенадцать лет, пока 23 июля 1950 года не было завершено осуществление разработанного еще в начале века проекта. Канал Вриди имеет 2700 метров при ширине свыше 350 метров. Он позволяет проход судов с глубиной осадки до 10 метров. Без преувеличения можно сказать, что канал открывал перед Абиджаном не только выход в океан, но и широкие экономические перспективы.
С моста Уфуэ-Буаньи открывается панорама порта. У причалов стоят суда с флагами Франции, Соединенных Штатов, ФРГ и других западных стран, держащих в своих руках всю торговлю молодой республики. Общая длина портовых причалов превышает две тысячи метров. Пассажирские пароходы пристают у Западной набережной; но хотя за год через порт проходят больше двадцати тысяч пассажиров, это лишь ничтожная часть его операций.
Даже беглый осмотр порта, его бесконечных набережных и складских помещений лучше любого справочника позволяет понять, чем экономически Берег Слоновой Кости особенно интересен для империалистических держав. За бананной набережной длиной в 125 метров стоит громадный, площадью свыше трех тысяч квадратных метров, серый склад, где ожидают отправки в Европу гроздья бананов. У входа в порт видны склады марганцевой руды, доставляемой сюда на баржах по лагунам из Кикеду, в устье реки Догугу. Большие помещения завалены мешками с кофе и какао. На складе ценных пород дерева можно найти стволы всех оттенков от ярко-желтого до бурого и почти черного. Специальные плоты перевозят на корабли тяжелые, тонущие в воде сорта леса.
Абиджанский порт обслуживает нужды не только Берега Слоновой Кости. Значительная часть грузов предназначается для Верхней Вольты, а также поступает от-туда. Кроме того, после распада Федерации Мали и закрытия границы между Сенегалом и образовавшейся Республикой Мали ввоз и вывоз этой республики также осуществлялся до последнего времени через абиджанский порт.
Порт продолжает расширяться. По железной дороге поступает все больше грузов, все больше пароходов с ненасытно распахнутыми трюмами подходит к причалам. Когда я был в порту, он производил впечатление страшного живого существа, созданного какой-то враждебной человеку силой из бетона и асфальта, из железа и алюминия. Суетящиеся у причалов люди выглядели слабыми, беспомощными в своей нищей, рваной и грязной одежде, с лицами, изуродованными усталостью. Порт был властелином этих людей, они — его рабами.
Д., вместе с которым мы осматривали портовые сооружения, говорил позднее:
— Теперь ты знаешь «почву», на которой возник Абиджан. Его великолепие создано союзом парохода и паровоза. Не вокруг заводов, фабрик или рудников, а рядом с причалами, складами, железнодорожными путями сложился город.
ЧЕРЕЗ ЛЕСА
Путь из Аккры в Абиджан идет через Кумаси, затем Суньяни, лесом.
Вероятно, это одна из живописнейших дорог Западной Африки. Как только в тридцати километрах от Аккры шоссе поднимается на Аквапимские холмы, начинается лес, кончающийся только на подступах к столице Берега Слоновой Кости.
Где-то в лесу проходит и граница. Она была установлена англо-французским соглашением от 12 июля 1893 года. Долгое время это была простая линия разграничения зон английского и французского влияния, разрывающая один народ — различные племена акан на две части. Лишь по мере постепенного обособления Ганы и Берега Слоновой Кости в культурном, экономическом и политическом отношении проведенная англичанами и французами граница стала терять свой искусственный характер.
На заставе Берега Слоновой Кости был обеденный перерыв, когда наконец я доехал по разбитой проселочной дороге к пограничному шлагбауму. На пыльной площадке у заставы уже стояло несколько небольших крытых грузовичков. Пассажиры — женщины с ребятишками за спиной, торговцы дьюла и хауса после утомительного пути подкреплялись рисом, вяленой рыбой, кенке. Оставленные без внимания куры в плоских плетеных корзинах яростно кудахтали из кузовов автомобилей.
Начавшийся мелкий дождь загнал нас в помещение заставы. До конца обеденного перерыва оставалось больше часа, и я начал рассматривать висящие на стенах объявления и приказы. Они неожиданно оказались очень и очень интересны.
Скудным канцелярским языком документы описывали повседневную жизнь заставы — нарушителей, контрабандистов. часто кровавые схватки с ними. Большинство контрабанды шло из Ганы, где товары много дешевле, чем на Береге Слоновой Кости. Среди задержанных грузов на первом месте стоял текстиль. Его перевозили по лесным тропам целыми грузовиками.
Позднее, ставя мне штамп в паспорт, пограничник жаловался:
— Не признает население границы. Крестьяне не могут понять, почему одна половина рода должна жить здесь, а другая — по ту сторону границы. Граница или нет, а на большие родовые праздники все собираются или у нас, или в Гане. Никакими заставами не остановишь этих поездок, — махнул он безнадежно рукой.
За заставой, когда выезжаешь из городка Аньибилекру, лес снова подступает к дороге. Это тот же великий тропический лес, что и в Гане. На редких вырубках образует непроходимые заросли масличная пальма, чьи молодые колючие побеги переплетаются с кустарником. Лес тих, темен и сыр. Откуда-то сверху, чуть ли не с неба свисают напоминающие серые веревки воздушные корни лиан. Странные пестролистные растения покрывают почву. Птицы и цветы — желтые, розовые, красные, голубые — еле видны в зелени крой. Там, на высоте двадцати-тридцати метров, и идет жизнь, почти замирающая внизу, у земли, где в воздухе стоит тяжелый запах преющих листьев и гниющих древесных стволов.
На одном гектаре тропического леса ученые насчитывают несколько тысяч различных древесных пород. Но нет ничего однообразнее тропических джунглей. В зеленоватом полумраке к облакам тянутся мощные стволы, образующие неповторимую в своем хаотическом беспорядке колоннаду. У особенно высоких деревьев корни представляют как бы контрфорсы, поднимающиеся серыми складками на полтора-два метра над землей. Прежде чем валить эти деревья, лесорубы сооружают вокруг ствола высокие помосты.
Проездом я видел, как крестьяне расчищали участок джунглей. Длинными ножами вырубался кустарник, который затем должен быть сожжен. Там, где лес был уже очищен от подлеска, рубились деревья. Но нередко старые деревья оставляются, поскольку большинство разводимых местными крестьянами культур хорошо растет в лесной тени и, напротив, погибает на открытом солнце. Конечно, это сохраняет крестьянам немало сил, — и все же сколь мучителен был этот труд!
Если бы не километровые указатели вместо милевых, если бы не попадающаяся здесь и там реклама на французском языке вместо английского, могло бы показаться, что дорога по прежнему идет по Гане. На небольших придорожных рынках звучала та же речь, что в краю Ашанти. Низкие глинобитные домишки с деревянными ставнями, небольшие кукурузные поля на подъездах к деревням — каждый штрих местной жизни напоминал о Гане. И это не удивительно, если вспомнить существующие в этих краях исторические предания.
В прошлом аньи, сейчас населяющие юго-восток Берега Слоновой Кости, занимали области у реки Пра. Очи еще помнят название края — Ачьюан-Аньюан. После войны с племенами ашанти, в которой аньи потерпели поражение, они направились на юго-запад вместе с родственными племенами бауле. Бауле под водительством женщины вождя Поку переправились через реку Комоэ и заняли центр нынешнего Берега Слоновой Кости. Это великое переселение произошло, вероятна, в XVIII веке, хотя первые волны аньи проникли в леса края еще раньше и уже в XVII веке достигли побережья.
В одной, из деревушек аньи я стал свидетелем мало привычного для европейца зрелища. Едва выйдя из машины, я услышал громкий стук нескольких барабанов. Видно, шел праздник. Обогнув ряд домов, я оказался на небольшой площадке. С одной стороны сидели женщины, напротив расположились мужчины. Двое молодых парней яростно стучали в барабаны, а в центре площадки ритмично двигалась странная фигура.