Директор школы Шарль Беар видел из своего окна весь эпизод и горячо «расхвалил ребятишек. Он решил, что отныне каждую среду и субботу вечера будут посвящены подобным импровизациям. Восхищенные ребята немедленно соорудили во дворе некое подобие сцены. И дело пошло. В следующем году школьники уже выступали с короткими импровизированными скетчами перед публикой как Бинжервиля, так и Абиджана.
Вероятно, этот — случай не заслуживал бы упоминания, если бы среди участников школьных постановок не оказались создатели первого театра страны. Он назвался «Туземный театр Берега Слоновой Кости» и был образован в 1938 году самим Амоном д’Аби и группой его друзей. За «время своего существования с 1938 по 1946 год театр поставил свыше пятнадцати пьес.
Инициаторы театра провозгласили его целью рассказ об африканце — об африканце, оказавшемся под влиянием западной цивилизации или еще живущем согласно законам и обычаям предков. После некоторых колебаний они решили отказаться от импровизаций, а ставить пьесы, написанные на местные темы. Языком театра стал французский, как понятный большинству зрителей. В театральной труппе участвовали только мужчины, которыми исполнялись и женские роли.
Одной из первых постановок молодой труппы была «Легенда о Сундьята Кейта». Эта пьеса, написанная группой студентов школы имени Вильям-Понти в Дакаре, рассказывала о подвигах великого полководца и государственного деятеля средневековой Африки, основателя империи Мали. Она привлекла постановщиков своим ярким патриотическим чувством. К тому же пьеса помогала определиться творческому лицу труппы, как выразительницы растущего в народе протеста против колониальной действительности.
Сын крестьянина бауле Кофи Гадо становится ведущим драматургом театра. Уже во «время войны он — выступил с пьесой под названием «Рекруты господина Мориса». Ее тема — принудительный труд африканских крестьян в европейских хозяйствах. Автор рассказывает об отдельных людях, которых силой забирали работать на европейцев. Перед зрителем проходят единственный сын умирающей матери, юноша, женившийся накануне набора, мужчина, бывший опорой многочисленной семьи. В пьесе изображен тяжелый труд на плантациях, произвол надсмотрщиков, переносимые крестьянами лишения. В сущности, пьеса Кофи Гадо была первым в литературе Берега Слоновой Кости выражением протеста против принудительного труда.
Губернатор колонии, опасаясь взрывов возмущения среди населения, запретил ставить «Рекрутов господина Мориса». Пьеса увидела свет только в 1943 году, когда вишистский губернатор был заменен более либеральным чиновником. Она была показана под новым названием «Песнь возвращения». Театром ставились также пьесы на моральные темы. С большим успехом прошла сатирическая комедия того же Кофи Гадо «Наши жены». Труппа показывала зрителю своеобразные исторические хроники из жизни страны, написанные Амоном д’Аби. Театр часто выезжал из Абиджана в глубь страны, выступая перед зрителями Агбовиля, Буаке, Абуассо, Гран-Басама и многих других городов страны.
С театром связаны были и первые шаги крупнейшего писателя Берега Слоновой Кости Бернара Дадье. Еще будучи в школе имени Вильям-Понти, молодой студент написал пьесу с историческим сюжетом «Освящение Асьемана». Любительская труппа школы немедленно включила эту пьесу в свой репертуар.
Перу Бернара Дадье принадлежат многочисленные стихотворения, в которых он заявляет о своем человеческом достоинстве африканца, громко выражает свой протест против колониальных порядков. В последнем романе, «Африканец в Париже», Бернар Дадье остроумно описывает конфликты, возникающие между молодым африканским писателем и окружающим его «белым» обществом. Свой талант Бернар Дадье посвятил раскрытию присущего африканскому обществу гуманизма, богатства и одухотворенности традиционной культуры Африки.
По приезде в Абиджан я узнал, что Бернара Дадье можно видеть в Управлении искусства и культуры, куда он был назначен директором. С трудом мне удалось разыскать небольшой светлый дом, где находилось управление. Там шел ремонт, и я было потерял надежду найти Дадье, когда заметил у входа невысокого мужчину в рабочей одежде цвета хаки. Не может ли он сказать, где встретить директора, обратился я к нему.
Улыбнувшись, мужчина ответил: «Это я».
Здесь, прямо на ступенях, мы разговорились. Писатель рассказывал о своей работе, планах. Новый пост обеспечивал его материально, но требовал довольно много времени. К тому же часто приходилось выезжать за границу на различные семинары, конференции. Его приглашали в США, Италию.
— Очень бы хотелось повидать Советский Союз, — признался Дадье. — Ведь опыт вашей страны так много значит для Африки.
Его полное лицо с умными темными глазами часто озарялось широкой улыбкой. Он интересно, остроумно говорил. К сожалению, его время было ограниченно, а я на следующий день уезжал из Абиджана и не мог воспользоваться дружеским приглашением встретиться у него дома.
В разговоре Дадье упомянул имя молодого писателя Аке Лоба. О нем мне уже приходилось слышать. Недавно он выпустил свой первый роман «Кокумбо, африканский студент», и эта книга встретила горячий прием. В ней много горечи, боли. Этот рассказ об африканце среди «белых», не понимающих и презирающих его, трудно читать без волнения.
К сожалению, мне не удалось встретить писателя, бывшего в отъезде.
Творчество Бернара Дадье и Аке Лоба представляет интересное литературное явление. И все же в целом литература страны, в особенности проза, много беднее ее фольклора. Это характерно не для одного Берега Слоновой Кости. За исключением, пожалуй, Сенегала с его плеядой даровитых поэтов и прозаиков и Камеруна, все страны, возникшие на развалинах французской колониальной империи в Западной Африке, находятся в аналогичном положении. Проза развивается медленно.
Редактор дакарского иллюстрированного журнала «Бинго» Полэн Жоакэн, задумавшись над этим явлением, выдвинул следующее объяснение: «Африка — страна поэзии по преимуществу». По его мнению, молодой африканец рождается наделенный даром поэзии, а поэзия — «это превосходное средство выражения для африканца, чьи чувства находятся на кончике языка и который стремится донести до вершин вселенной свои страдания». Мысль, может быть, и поэтичная, но ее серьезность — на обычном уровне иллюстрированных журналов. Причины много сложнее. Они — ив уровне народной грамотности, и в трудности напечататься, и в условиях идеологической борьбы.
Грамотность… На Береге Слоновой Кости и сегодня существуют районы, где лишь единицы умеют читать и писать. Талант остальных не может пробиться в большую литературу, а продолжает выражаться в фольклоре. Сколько дарований пропало и пропадает бесследно? На этот вопрос никогда не будет найдено ответа.
По сей день в Западной Африке литература существует почти исключительно на языках колонизаторов — английском, португальском, французском. Эту литературу способны читать немногие, она остается недоступной для большинства населения. Нам трудно себе представить крупное прозаическое произведение, которое автор написал бы на чужом для себя языке. Если все-таки повести и романы африканцев на французском или английском появляются, то это явление исключительное.
Да и где на Береге Слоновой Кости может напечататься начинающий автор? В стране нет типографий, способных набрать сколько-нибудь крупную повесть. Единственный выход — парижские издательства. Не приходится говорить, что только редчайшим счастливчикам удается получить признание в Париже. Следование европейским вкусам и модам, рассчитанный на угождение этим вкусам экзотизм — вот тяжелая плата африканского писателя за успех у европейских издателей.
Многие талантливые художники слова Западной Африки рассматривают свое творчество как оружие в борьбе против колониализма, за национальную независимость, а в литературном арсенале поэзия доступнее прозы. Стихотворение «оперативнее» крупного прозаического произведения, его легче опубликовать в газете либо журнале, оно быстрее дойдет до читателя.
…И вот снова дорога. Моросит дождь, и лесные деревни словно вымерли. Холодно, люди ждут солнца.
ОГНЕННЫЕ ИЕРОГЛИФЫ
Была ночь, когда самолет поднялся в воздух. Ни земли, ни неба различить было невозможно в окружающей густой черноте. Лишь где-то далеко внизу резко вырисовывались причудливо переплетавшиеся кроваво-красные линии.
На мой недоуменный вопрос сосед по кабине равнодушно заметил:
— Саванна торит…
Мы пролетели Берег Слоновой Кости, пересекли всю Республику Верхняя Вольта, скоро должна была показаться столица Нигера, а чьи-то руки продолжали перекручивать по темной ночной земле огненные нити фантастического кружева. Незабываемое, страшное зрелище…
По черной земле бесконечной сверкающей вязью была выписана история борьбы африканца за хлеб, за клочок свободного от саванны поля. Эти пожары ученые связывают с господством в земледелии подсечно-огневого метода, в далеком прошлом распространенного и в Европе. Для меня это было нечто вроде «предисловия» к тому, что предстояло увидеть в Республике Нигер.
Первое утро в незнакомой стране всегда полно нетерпеливого ожидания. Где-то в глубине души веришь, что именно этим утром встретишь нечто совершенно необычное. Немножко детское это предчувствие редко сбывается. Однако свое первое утро в Ниамее я долго не забуду.
Раньше я видел реку Нигер к югу от ее слияния с голубой Бенуэ. Расшвырнув поворотом могучих волн скалистые холмы, она прокладывала последние километры пути к океану. Еще не оправившиеся от схватки с великаном гранитные скалы понурыми грудами лежат вдоль речных берегов. Кое-где они заросли лесом, а кое-где ве тер вытачивает из них причудливые фигуры богов и ге-роев местного эпоса.
Величествен Нигер в своей излучине, где вот уже много веков он воюет с Сахарой. Пески со всех сторон окружают реку, но, сотнями заводей и каналов обходя врага, Нигер оживает среди песков зелеными просторами рисовых и сорговых полей. У Томбукту Нигер глубоко врезается в пустыню, и лишь в Бурема, пройдя еще несколько десятков километров, решается он отступить, повернуть к югу.