В Зиндере пышное изобилие свезенных сюда со всех концов саванны товаров ослепляет. Здесь легко представить себе возможности края, но трудно увидеть, как они реализуются. Лишь в Ниамее мне удается отчасти выяснить, сбылись ли чаяния, связанные крестьянином с земляным орехом, что за проблемы стоят ныне перед нигерской деревней.
Вопрос номер один — как осуществить модернизацию сельского хозяйства. Сейчас оно находится в тупике, и возможности, заложенные в традиционных формах земледелия, почти полностью исчерпали себя. Не зная удобрений, не применяя тяглового скота, плугов, крестьянин собирает урожай с участка, плодородие которого он не может повысить и который он может расширить с помощью сил своих и своей семьи лишь в самой незначительной мере. Ведь производительность его основного орудия — мотыги — невелика, количество рабочих рук ограниченно и рабочий день не беспределен.
Напрягая все свои силы, крестьянин пытается увеличить посевы. Мне вспоминались огненные линии, виденные с самолета. Их значение мне стало понятнее, когда я повидал поля сорго в саванне вокруг Тиллабери, посадки арахиса и миля в окрестностях Досо. Почерневшие от пламени стволы деревьев, торчавшие среди полей, стоят немыми свидетелями тщетных, но упорных попыток крестьянина вырваться из-под многовекового гнета нищеты.
С кем бы я ни разговаривал — с лесничим или агрономом, администратором или стариком крестьянином, каждый подчеркивал губительность пожаров саванны для земледелия. Причин приводилось много — и изменение климата, и усиление эрозии почв. В своих предложениях правительству, внесенных при составлении трехлетнего плана экономического и социального развития республики, коменданты округов в один голос требуют решительной борьбы с пожарами саванны. При этом все понимают, что призывами не зальешь ползущего по земле пламени. Только смелая модернизация земледелия может остановить опасный огонь.
О том, в состоянии ли нигерское крестьянство само справиться с делом полной перестройки своего хозяйства, говорит сухое свидетельство важнейшего экономического документа республики — трехлетнего плана ее экономического и социального развития. В плане указывается, что из денежных доходов крестьянства примерно две пятых поступает в казну. А дальше говорится, что африканские семьи практически не имеют денежных накоплений. Где же после этого взять крестьянину средства на приобретение удобрений, скота, инвентаря?
Нет, пока что земляной орех не принес благосостояния нигерской деревне. Напротив, вместе с ним в деревню пришло другое — резко обострились социальные конфликты, с новой силой вспыхнули противоречия между крестьянством и феодальной верхушкой страны.
Дворец султана в Зиндере — это массивное, напоминающее скорее крепость сооружение с большим внутренним двором, с лабиринтом узких проходов, лестниц, многочисленных комнат. Построенное в традиционном хау-санском стиле, оно не лишено грубой выразительности. В странных, непривычных линиях дворца, в его асимметричности заложена сила, невольно привлекающая внимание.
И живущий обычно здесь султан — отнюдь не экспонат своеобразного исторического музея. Его авторитет, его власть, хотя и ограниченные, остаются значительными. И сам султан, и десятки других еще существующих в стране традиционных вождей представляют серьезную, притом реакционную политическую силу.
Раньше феодалы саванны удовлетворялись повинностями, которые по отношению к ним несло население. Но появление арахиса сделало землю источником определенных денежных доходов, и теперь феодалы начали захват общинных владений. Земля приобрела цену, которой не имела раньше, а в результате нигерская деревня постепенно превращается в арену все более острой и напряженной борьбы.
Когда едешь по пыльным дорогам саванны, постепенно попадаешь под очарование ее широких просторов, ее суровой, но бесконечно прекрасной природы. Тишина, великий покой, как кажется, царят здесь. Но как обманчиво это впечатление!
В Республике Нигер тогда существовали две газеты. Одна печаталась на ротаторе, выходила ежедневно и помещала главным образом правительственные сообщения и телеграммы агентства Франс Пресс. Вторая газета — еженедельник, и время от времени там публиковались обзорные статьи. Общий тираж двух изданий не превышал пяти тысяч.
Нигерцы гордились своими газетами, и это понятно. Они — первые печатные издания независимой страны, зародыш будущей большой прессы.
Но кто слышал голос этих газет и кто обращался к ним со своими мыслями? Они издавались на французском языке, чуждом и незнакомом подавляющему большинству населения. Лишь далекие отголоски будоражащих народ идей попадали на газетные страницы.
Впрочем, и во многих других африканских странах тот, кто желает узнать народные чаяния, лишь понапрасну потеряет время, роясь в газетных подшивках. На шумном деревенском рынке в разговоре с крестьянином, продающим несколько мешков арахиса, или в споре с молодыми парнями в полутемном и прохладном городском баре за немногие часы узнаешь больше о жизни страны, чем за месяцы блужданий среди библиотечных полок.
Многое из того, что ценно в глазах европейцев, не представляет никакого интереса для африканца. И наоборот. Часто европейцы не понимают этого и удивляются, если их речи и поступки оказываются истолкованными ложно. Они легко забывают, что обычно и сами не способны объяснить традиции и обычаи африканцев.
Как делать гарпуны для охоты на бегемота, легкие, хрупкие, с древком, ломающимся, как только острие гарпуна вонзается в тело животного? Какие обряды следует совершить при сооружении лодки, чтобы ее не смог ни расколоть, ни перевернуть разъяренный от ран бегемот? Где искать на реке редкого ламантина — пресноводного сородича тюленей?
Рыбаков сарко не зря называют «хозяевами воды». Они знают все, что можно знать о Нигере, проводя жизнь на его берегах.
Кузнец-джерма знает железо, из которого кует для деревни мотыги и ножи, так же, как рыбак реку. Если он почувствует к встречному доверие, в словах его рассказа проскользнет обида на свое положение: его сторонятся, его труд считается нечистым, ни одна девушка деревни не согласится выйти за него замуж. Но кузнец может и намекнуть на свою тайную, магическую силу, возвышающую его над односельчанами, на знание древних и сугубо секретных способов принести счастье или горе всей деревне.
Он из презираемой и внушающей страх касты — «хозяин железа», без которого крестьянин будет беспомощен, а его поля не обработаны. Кузнец мечтает о равенстве, об уважении односельчан.
В деревне крестьяне будут говорить о земле. Он» вспомнят о многолетнем споре с соседней деревней. Одни из крестьян с грустью помянут прошлое, те времена, когда старики по справедливости распределяли принадлежащую всей общине землю. Другие, что помоложе, расскажут о своей мечте получить собственный клочок бедной, выдуваемой ветрами земли. И вся деревня взорвется возмущением, вспомнив, что вождь не бросает попыток присвоить себе доверенные ему традицией общинные владения.
Земля, земля… Старики иногда удивляются, почему раньше ее хватало всем, а сейчас она словно сжалась, ссохлась от палящей жары.
Молодежь не помнит тех лет. Она видит, как лучшие поля расхватываются деревенской знатью, вождями, их приближенными, как остается свободной только дорога в изгнание, на побережье.
После многих и долгих бесед с крестьянами, с сельскими учителями, с работающими в деревнях чиновниками было очевидно, что забота крестьян, деревенской молодежи о будущем общинных земель становится характернейшей чертой жизни страны.
Борьба вокруг земли все более четко и резко противопоставляет крестьянство и вождей. В деревнях хауса, канури, джерма, сонгаи растет сопротивление произволу традиционных владык и их подручных. Требование покончить с феодализмом звучит и в городах, где профсоюзы, левое крыло правящей Прогрессивной партии Нигера добиваются от правительства решительных мер, чтобы искоренить пережитки прошлого. Влияние вождей сокращается, несмотря на все их попытки возродить свой былой престиж.
Как-то вечером один из моих друзей пригласил меня совершить прогулку на лодках по Нигеру. Солнце садилось, оставляя на воде длинную серебряную дорожку, по которой и плыли две наши лодки. И вдруг у соседей кто-то сначала робко затянул «Полюшко-поле». Песню подхватили. Потом все вместе мы спели «Катюшу», потом зазвучала «Широка страна моя родная». Было что-то новое и чрезвычайно (волнующее в этих песнях, с Волги долетевших до Нигера.
Когда песни затихали, вспыхивали споры. Говорили о будущем страны, о громадных трудностях ее обновления.
Республика находится в экономической зависимости от бывшей метрополии. Да и не только в экономической. Французские военные базы, французские торговые компании, французские чиновники — это большая сила, рассказывали мои спутники.
— Но главная опора колониализма, — объясняли мне, — феодализм с его страхом перед происходящими в стране изменениями. Поэтому борьба крестьянства за землю, против местных угнетателей направлена и к полному национальному освобождению.
Мы возвращались, когда один из соседей обратился ко мне:
— Вы заметили, как быстро последние дни поднимается вода в Нигере, как быстро заливает она берега?
— Да. Но почему? Ведь дождей не было вот уже несколько месяцев. Сушь страшная.
Мой собеседник улыбнулся:
— Нигер у Ниамея выходит из берегов через четыре-пять месяцев после того, как у его верховий — в Гвинее и Мали пройдут дожди. Нужно время, чтобы вода докатилась сюда.
Тихо, словно боясь нарушить величавый покой реки, он говорил:
— Есть и в характере моего народа что-то общее с характером Нигера. Во многих африканских странах уже прошли грозы национально-освободительной борьбы. И вот наконец и у нас поток народной жизни все шире выходит из привычных берегов.
Он замолк. Бесшумно скользили лодки. Только в прибрежных тростниках журчала медленно прибывавшая вода.
Уже вернувшись из Республики Нигер, я встретил в окрестностях Секонди-Такоради, портового города Ганы, крестьянина-джерма. Узнав, что я недавно был в его родных местах — небольшом городке Дасо, он стал относиться ко мне чуть ли не как к соотечественнику. В потемневшем от времени бубу, худой, морщинистый, он казался сделанным из ствола обожженного лесным пожаром дерева.