– Мину?
Алис, клубочком свернувшаяся в отцовском кресле, проснулась от грохота. Котенок стремглав соскочил с ее колен. Риксенда с тревогой отметила лихорадочный румянец на лице девочки.
– Нет, это я, – сказала она, поспешив укутать ноги малышки одеялом. – Ничего страшного не случилось. Я уронила кастрюлю, и шум разбудил тебя. Спи дальше.
Алис вскинула на нее глаза:
– Мину еще не вернулась?
У Риксенды защемило сердце. Ей больно было смотреть, как малышка с каждым днем все больше чахнет и худеет. По правде говоря, хотя для нее это и означало бы потерю заработка, она уже начинала надеяться, что мадам Нубель вернется в Бастиду и заберет Алис с собой. Смотреть на горе малышки было невыносимо.
Алис закрыла глаза. Вскоре ее хриплое дыхание вновь стало равномерным. Теперь, когда Эмерик с Мину уехали и играть с ней стало некому, она практически не выходила из дома. Она очень исхудала, остались одна кожа да кости. Влажные от испарины черные волосы сосульками липли к щекам.
Служанка засуетилась, вытерла лужу на полу, открыла дверь, чтобы выгнать едкий запах. Она практически ничем не могла облегчить страдания Алис. Единственное, что было ей под силу, – это раздобыть все необходимое для приготовления снадобья от кашля. Еще один корень солодки. Теплое молоко, мед и микстура.
Риксенда выглянула в окно, где на задней стене дома под самой крышей плясали отблески вечернего солнца. Она мигом обернется – одна нога здесь, другая там. Алис снова уснула. Мадам Нубель не вернется до темноты. Если не будет нигде задерживаться, то за полчаса успеет сбегать домой, одолжить у матери кварту молока и вернуться обратно.
Риксенда сняла с крюка глиняный кувшин, прикрыла огонь в очаге заслонкой от греха подальше и через заднюю дверь выскользнула во двор, а оттуда – на улицу.
Никто даже и не узнает, что она куда-то отлучалась.
Глава 39
Высоко над комнатой переговоров Пит, балансируя, пробрался по узкому каменному карнизу наверху лестницы, затем перемахнул через балюстраду и, спрыгнув на балкон, устроился так, чтобы его не было видно.
Далеко внизу под ним колыхалось море лиц. Зал был огромным. Красные кирпичные стены венчал сводчатый потолок. С южной стороны шесть арочных окон из бесцветного стекла, высотой в несколько человеческих ростов каждое, выходили на крытую колоннаду и трапезную. С северной тянулись ряды деревянных сидений, где во время службы обыкновенно сидели монахи.
Вдоль всей западной стены тянулся высокий помост, на котором возвышались пять церемониальных кресел с высокими спинками. Прямо с помоста открывался проход в примыкающую к залу комнатушку, занавешенный гобеленом с ликом самого Блаженного Августина. У помоста на длинной дубовой скамье сидели два писца с низко склоненными головами, вооруженные белыми перьями и роговыми чернильницами и готовые записывать все, что услышат.
Пит был слишком высоко, чтобы различать выражения лиц, но по стилю одежды можно было безошибочно определить, к какой партии принадлежит ее хозяин. Алый и пурпур – группка представителей соборного капитула, серый и черный – адвокаты и стряпчие поверенные, мантии с золотым подбоем – судьи, зеленый и темно-синий – городская стража. Пит переводил взгляд с лица на лицо, пока не увидел предводителей гугенотов: Со, Ла Попелиньера и пастора Жана Барреля. С тех пор как начались беспорядки, не успело миновать еще двух дней, и атмосфера в зале была все еще накаленной.
– Мы никогда на это не согласимся, – заявил кто-то.
Послышались возмущенные возгласы, все разом заговорили. В воздухе замелькали пальцы, обвиняюще обращенные на участников дискуссии, священник воздел руки, призывая всех успокоиться, сенешаль Тулузы подозвал своего слугу, чтобы тот принес ему еще вина. Председательствовал над всем этим президент парламента, Жан де Мансенкаль.
Грохнул судейский молоток.
– Я требую тишины!
– Вы оскорбляете короля, отказываясь соблюдать статуты о…
– А вы оскорбляете Господа вашим…
Пит увидел, как Со отвернулся, сжав кулаки.
– К порядку! Я требую порядка, – прокричал один из судей. – Господа, пожалуйста. Давайте пока что отложим этот вопрос и займемся вместо этого…
Его предложение утонуло в новой волне гневных возгласов. Пит опять принялся внимательно оглядывать зал, пока не наткнулся взглядом на самого известного в Тулузе торговца оружием, Пьера Дельпеша, который стоял в католическом углу в обществе дородного мужчины с блестящим от пота лбом.
– А ключа-то нет, – произнесла Мину вслух.
Ее голос эхом отозвался под сырыми сводами подвала. Впрочем, а чего она ожидала? Если это потайной ход из дома в подвал, вполне логично, что ключ находится по ту сторону двери.
И тут над головой у нее вновь послышались шаги, на сей раз уже другие. Несколько мгновений спустя до нее донеслось чье-то шарканье.
– Мину? – раздался из-за двери приглушенный голос. – Ты там?
От радости сердце у нее едва не выскочило из груди.
– Эмерик! – отозвалась она, рупором приставив обе руки к двери. – Посмотри, у тебя там где-нибудь нет ключа?
Лязгнула задвижка, дверь распахнулась, и на пороге, сияя торжествующей улыбкой, показался ее брат.
– Ах ты, мой умница!
Эмерик едва не задушил ее в объятиях.
– Я уж думал, что тебя нет в живых, – выпалил он. – Когда они вчера вернулись без тебя, я решил, что тебя убили, хотя эта старая ведьма Монфор сказала, что ты сбежала.
– Сбежала! Как ты мог поверить, что я могла куда-то сбежать без тебя? Я никогда не бросила бы тебя здесь одного.
Застеснявшись этого проявления чувств, мальчик отстранился:
– Я ей не поверил, но она заявила, что видела тебя в объятиях какого-то солдата – гугенота – и что ты ушла с ним.
Мину вспыхнула:
– Мадам Монфор – мерзкая злюка, которая болтает невесть что! – Она нахмурилась. – А тетушка? Она поверила россказням мадам Монфор?
Эмерик пожал плечами:
– Мне никто ничего не говорит, но она со вчерашнего дня только и знает, что плачет в своей комнате. – Он помолчал. – Я рад, что ты цела и невредима.
Мину крепко обняла брата:
– Как видишь, все в полном порядке, если не считать того, что я слегка запылилась. Идем.
Она закрыла дверь в подвал, и они двинулись по коридору, который вел в дом.
– Мадам Монфор сказала, что гугеноты напали на праздничное шествие. Это правда? – спросил Эмерик.
– Нет. Это католики напали на похоронную процессию протестантов, шествие не имело к этому вообще никакого отношения. Мы просто оказались в гуще драки.
– Почему ты не вернулась домой вместе с ними?
– В давке нас оттеснили друг от друга, и на меня напали. – Она понизила голос. – Мадам Монфор была права в одном. На помощь мне действительно пришел гугенот. Это был Пит, Эмерик. Он отнес меня в безопасное место, в дом призрения на улице Перигор, и не отходил от меня до самого сегодняшнего утра, когда я пришла в сознание.
– Пит! – У Эмерика заблестели глаза. – Я знал, что он выберется из Каркасона! А про меня он что-нибудь говорил? Он рассказал, как я ему помог?
Мину засмеялась:
– Ну, вообще-то, говорил. А я, со своей стороны, отругала его за то, что подверг тебя риску. Он намерен искупить свою вину, научив тебя метать нож, как обещал.
– А когда?
– Посмотрим по обстоятельствам. – Улыбка сползла с лица мальчика. – Загвоздка в том, что Пит – гугенот. А наш дядя – один из первых католиков Тулузы, и он питает глубокую неприязнь к протестантам. Сейчас, пока страсти не улеглись, это будет затруднительно.
– Но я-то не католик! – воскликнул Эмерик. – Ну, то есть католик, но какая разница. Мне нравится Пит.
– Сейчас, petit, разница очень даже большая, нравится нам это или нет. Но, судя по тому, что я слышала, гугеноты с католиками сегодня днем встречаются, чтобы провести мирные переговоры. Даст Бог, все разрешится, и Тулуза вернется к нормальной жизни.
Они преодолели последнюю ступеньку и очутились в домашней часовне. Все тут было тихо и спокойно. Незажженные свечи, серебряное блюдо для Святых Даров, подушечки с вышитым гербом семейства Буссе, аккуратно разложенные перед алтарем. Мину сняла с волос паутину, потом закрыла за собой небольшую дверцу, ведущую в подвал, и провела рукой по дереву. Дверца была совершенно ровной и в точности повторяла очертания секции в панели обшивки. Если бы не замочная скважина, с этой стороны было бы трудно заметить, что здесь что-то есть.
– Откуда ты вообще узнал про потайной ход? И с чего решил искать меня в подвале?
– Служанка видела, как ты во дворе спорила с мадам Монфор, и прибежала рассказать мне. Я пошел посмотреть, но тебя там не оказалось, и я догадался, что произошло.
Эмерик уселся на узенькую скамью с высокой спинкой и вытянул ноги.
– Как же тут хорошо, когда никого нет, – сказал он. – Спокойно.
Мину нахмурилась:
– Мадам Монфор повела себя исключительно странно. Она о чем-то разговаривала во дворе с управляющим Мартино. Не успела я опомниться, как она влепила мне затрещину и заперла там, в подвале.
– Эти двое вечно о чем-то шушукаются. Она таскает все, что плохо лежит, а Мартино украдкой выносит добычу из дома, когда они думают, что никто их не видит.
Мину опустилась на скамью рядом с ним:
– Ты что, намекаешь на то, что она воровка? Мне она тоже не нравится, но ты слишком уж даешь волю воображению.
– Я ее видел, – пожал плечами Эмерик. – Они встречаются здесь, в часовне, а иногда в дядином кабинете, днем, когда все ложатся вздремнуть после обеда. У нее есть ключи от всех шкафов и от всех комнат. Иногда это какая-нибудь мелочовка, а иногда я вижу, как он крадется через задний двор с мешком муки на спине. На прошлой неделе пропал подсвечник. – Он кивнул в сторону алтаря, и Мину заметила, что с одной стороны и впрямь недостает подсвечника. – Обвинили одну из горничных, но я уверен, что это мадам Монфор его стащила. И у тетушки Буссе вечно все пропадает. То брошь, то ожерелье. Я слышал, как на прошлой неделе дядя опять бранил ее за небрежность.