– Уверена, дядюшка гордится тем, что у него такая благочестивая жена, – попыталась она зайти с другой стороны.
Лицо мадам Буссе просветлело.
– Ты так считаешь?
– Да.
– Что же он так задерживается? – вслух задалась вопросом тетка, заламывая руки. – Он каждую минуту в трудах, но час уже поздний, а его все нет и нет. Не случилось ли с ним чего-нибудь…
Мину только головой покачала, дивясь теткиной наивности. Ей и в голову не приходило, что ужасные события вчерашнего дня и сегодняшние попытки заключить перемирие вполне могли нарушить обычный распорядок месье Буссе.
– Поскольку, как нам известно, все выдающиеся люди Тулузы сейчас на совете, пытаются договориться о мире между католиками и протестантами, – произнесла она вслух, – возможно, он вообще до темноты дома не появится.
– Не знаю, племянница, ох не знаю, – покачала головой мадам Буссе. – Мир сошел с ума. Говорят, гугеноты разграбили все дома в Сен-Мишеле, и соборный квартал тоже.
– Они ничего такого не делали, – сказала Мину.
На церкви зазвонил колокол. Мадам Буссе вскинулась на звон, еще мгновение поколебалась, потом решительно поднялась:
– Ты права, дорогая Мину. Я должна молиться. Ибо Господь узнает, если меня там не будет. Принеси мой плащ, Эмерик. Я так рада, что ты тоже идешь с нами.
– И я тоже, тетушка, – вежливо отозвался тот.
– Если нам повезет, может, мы даже успеем обернуться до того, как мой муж вернется домой, как думаете? Мне очень не хочется его сердить. Это никуда не годится.
Колокола звонили к мессе, когда Пит торопливо преодолел последние несколько шагов и с черного хода нырнул с улицы Перигор в церковь.
Не найдя Мину в доме призрения, он расстроился. Единственным доказательством того, что она в самом деле здесь побывала, была муслиновая косынка, которую она использовала в качестве перевязи, а потом оставила сложенной в углу маленькой комнатки. Потом одна женщина из квартала Дорада, которая частенько подрабатывала на кухне, упомянула, что какая-то девушка, по описанию похожая на Мину, несколько часов помогала с ранеными. А один маленький мальчик подтвердил, что та же девушка помогала ему разыскивать его деда.
– У нее разноцветные глаза, – сказал Луи. – Один синий, а другой карий.
Мысль о том, что она задержалась в доме призрения, отчего-то грела ему душу.
Пит подошел к двери ризницы, все еще не придя к окончательному решению – забирать плащаницу или оставить на месте. Может, никакой острой необходимости ее забирать и нет? Весть о перемирии дошла до дома призрения, и люди были склонны ей верить. Многие уже разошлись по домам.
Пит отодвинул засов на небольшой арочной двери и скользнул в ризницу. Его приветствовали запах ладана и голоса певчих, знакомые, как его собственное дыхание. Месса должна была скоро закончиться. Он пока подождет и заодно переведет дух, а действовать начнет, как только паства разойдется.
Вечерняя служба была непродолжительной, но, когда она завершилась, тетушка Буссе даже не шелохнулась.
Мину посмотрела на нее – коленопреклоненную, с опущенной головой – и задалась вопросом, сколько еще времени та намерена посвятить молитве. Кроме них, в церкви оставалось еще несколько верующих. Позади них были две монахини, и еще сколько-то в боковых приделах. Викарий медленно шел по проходу, одну за другой гася свечи, и в полумраке пахло воском и дымом.
– Когда уже можно будет уйти? – одними губами спросил Эмерик.
– Скоро, – прошептала Мину в ответ.
Прежде чем Мину успела его перехватить, он поднялся со скамьи и направился по проходу к капеллам за алтарем.
– Эмерик! – прошипела она, пытаясь вернуть брата на место, но он сделал вид, что не слышит.
В следующее мгновение Мину потеряла его из виду. Хотя уже темнело, на нее, несмотря на все треволнения двух предыдущих дней, снизошло странное ощущение покоя. Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь витражные окна над восточным входом, и на пол нефа ложились синие, красные и зеленые полосы света.
Интересно, где может быть спрятана Библия? Мину вновь покосилась на тетку и подумала о матери. Хотя у них были разные отцы, Мину казалось, что она улавливает фамильное сходство. Они были по-разному сложены, и цвет волос у них тоже был разный, зато глаза у Сальвадоры были точно такие же темные, как и у Флоранс. Такие же глаза были и у Эмерика с Алис – черные, как угольки.
Звон упавшей на пол тарелочки для пожертвований вернул Мину к реальности. Первая ее мысль была о том, что там затеял Эмерик, и она приподнялась со своей скамьи, чтобы лучше видеть. Тетка сжала ее руку.
– Останься со мной, племянница, – прошептала она.
– Конечно, – отозвалась Мину. – Только, я думаю, не лучше ли нам поскорее вернуться домой? Время идет. Скоро уже стемнеет, и…
– Пожалуйста. – Тетка, похоже, собиралась с мыслями. – Пока я не доверилась тебе, Мину, я ни одной живой душе не говорила о крестильном подарке, который прислала мне Флоранс.
– О Библии на французском? – уточнила Мину, немедленно заинтересовавшись.
– Месье Буссе страшно рассердился бы, если бы узнал. Он не любит, когда я своевольничаю, и, хотя я изо всех сил стараюсь не сердить его, я знаю, что я – сущее наказание. – Она открыла глаза, но взгляд ее был прикован к распятию. – Я часто думаю о твоей дорогой матушке. В самые черные часы я пытаюсь представить, как бы поступила Флоранс. Она не стала бы терпеть такое… а, не важно.
– Вы – сама доброта, тетушка. Вы не заслуживаете дурного обращения.
– Если со мной что-то случится, – продолжала та, как будто не слышала, – я была бы рада, если бы она досталась тебе.
Мину сжала теткину руку:
– С вами ничего не случится, и со всеми нами тоже. Вчерашние события, как бы ужасны они ни были, закончились. Скоро заключат перемирие и жизнь вернется в нормальное русло. Это же Тулуза. Все опять будет как прежде, вот увидите.
С губ тетки сорвался нервный смешок.
– Ты еще молода, племянница. Я опасаюсь не того, что происходит за стенами дома, а… – Она умолкла и, неловко поднявшись с колен, уселась на скамью. – Дай мне слово. Если что-то все-таки случится, в общем… Дай мне слово, что заберешь Библию из тайника и будешь беречь ее в память о моей любимой сестре. Это мой долг перед ней.
Мину кивнула:
– Я сделаю все, что вы захотите, тетушка.
– Ты славная девочка, Мину. Она спрятана в этой церкви. Я тебе говорила?
– Да, но точное место не назвали.
Мадам Буссе улыбнулась:
– Этот тайник показал мне один старый священник. Он давно уже мертв, упокой Господь его душу. Так что больше о тайнике никто не знает.
У Мину упало сердце. Она против воли задалась вопросом, насколько вся эта история правдива. За то непродолжительное время, что она прожила в доме Буссе, Мину успела прийти к выводу, что ее тетка частенько говорила сначала одно, а потом утверждала в точности противоположное.
– Одна мысль о том, что Библия здесь, – продолжала между тем тетка, – пусть даже я не могу к ней прикоснуться, поддерживала меня в самые черные времена. Она как ниточка между мной и Флоранс.
– Хотите, я ее достану? – предложила Мину. – Можно хранить ее у меня в комнате.
– Не сейчас, дорогая племянница. Пока что я продолжу хранить все в секрете. Это единственная дорогая мне вещь. Но, как я уже сказала, если со мной что-то случится…
– С вами ничего не случится, тетушка, – упрямо повторила Мину, не зная, что еще сказать.
Ее внимание привлекло какое-то движение за алтарем. Она вскинула глаза и увидела, что Эмерик знаками подзывает ее к себе.
– Не сейчас, – одними губами произнесла она.
И тут в меркнущем свете дня рядом с ним возникла фигура какого-то мужчины. Он положил руку ее брату на плечо, и Эмерик вскинул на него глаза.
У Мину перехватило дыхание.
– Тетушка, прошу прощения, я отлучусь на секундочку?
Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься бежать, Мину зашагала по проходу, пока не очутилась рядом с братом.
– Смотри, что у меня есть!
Мину взглянула на простой серебряный кинжал, который ее брат держал в руках.
– Это превосходный кинжал, – произнесла она, и собственный голос показался ей чужим и словно бы доносящимся из какого-то невообразимого далека. Она обернулась к его спутнику. – Месье Рейдон, вы слишком щедры.
– Я дал обещание, моя Владычица Туманов, а я всегда держу свое слово. – Пит взял ее руку и поднес к губам. – Рад вас видеть. Я был очень огорчен тем, как неладно мы с вами расстались.
– Пит говорит, что завтра же начнет учить меня своему трюку с ножами, если только мне удастся улизнуть из дома, – похвастался Эмерик. – Можно мне будет пойти?
– Там посмотрим, – отозвалась Мину уклончиво, но губы ее тоже расплывались в неудержимой улыбке.
Глава 44
Миновало пять недель. Ненастный апрель сменился погожим маем. С юга дули ветры, сияло солнце. На равнинах Лораге между Каркасоном и Тулузой цвели ландыши и мимозы, фиалки и примулы. Весна плавно перетекала в лето. Маки и незабудки полыхали алым и голубым.
В городе все еще сохранялось перемирие, хотя под поверхностью повседневной жизни тлело подспудное недовольство, в любой момент готовое прорваться вспышкой насилия.
Мину взглянула на разлагающийся труп казненного, болтающийся в кандалах на виселице на площади Сен-Жорж, и к горлу ее подкатила тошнота. Пятки висельника посинели от скопившейся крови, челюсть отвисла. Пустые глазницы слепо таращились в никуда: глазные яблоки уже успели выклевать стервятники. Клочки волос, слипшиеся от запекшейся крови, отгнили от скальпа мертвеца и усеивали землю под ним. В трех других углах площади возвышались точно такие же сооружения.
– Сняли бы уже их, что ли, – поморщился Эмерик. – Трупы же воняют.
– Они висят тут в предостережение всем остальным.
– Но прошло уже больше месяца.