– Так, а теперь подумай хорошенько. – Ее голос сорвался. – Могла с ней быть Алис?
– Хотел бы я помочь, мадама, но внутрь я не заглядывал. Занавески были задернуты. – Он вздохнул. – Скверно-то как, а? И мадомазела Мину с Эмериком до сих пор в Тулузе.
– Ты не помнишь, в какую сторону карета поехала из Ситэ? – не дала ему отклониться от темы Сесиль. – Кучер ничего не упоминал о том, куда они направляются?
Беранже покачал головой:
– Не в сторону Бастиды – вот и все, что я могу сказать. Они проехали по подъемному мосту, а потом повернули направо.
– В сторону гор?
– Не в направлении Тулузы, это уж как пить дать, хотя кто их знает, куда они свернули, когда скрылись из виду? – Он опять тяжело вздохнул. – Простите, что помощи от меня не много.
– Ты сделал все, что мог, – заверила его Сесиль, разворачиваясь, чтобы идти домой.
– Уверен, вы ее отыщете, – произнес ей вслед Беранже. – Все обычно как-нибудь улаживается. Так ведь? Разве не так люди говорят?
Сесиль Нубель ничего не ответила. Она была крайне огорчена тем, как мало Беранже знал. По пути обратно на улицу Трезо она в который раз задала себе вопрос, который не давал ей покоя все эти долгие кошмарные недели полной неизвестности. Жуберы не были богаты, так что зачем кому-то могло понадобиться похищать Алис? И почему никто до сих пор не потребовал выкупа? Сам собой напрашивающийся ответ – что девочка уже мертва – она принимать отказывалась.
– Ну, какие новости? – поинтересовалась Риксенда, едва она переступила порог дома. – Беранже что-нибудь видал?
– Нет, – отозвалась Сесиль, опускаясь в кресло.
– Совсем ничего?
Мадам Нубель вздохнула. Она смертельно устала.
– Ну, он видел, как через Нарбоннские ворота выезжала какая-то карета, которая потом повернула в направлении гор, а не Бастиды, но… – Она пожала плечами. – Он заметил на дверцах герб епископа Тулузы, но клянется, что пассажирка была женского пола.
– Та знатная женщина, которая говорила с Мари?
– Вполне возможно, – пожала плечами Сесиль Нубель. – У Беранже сложилось впечатление, что в карете она была не одна, но поклясться в этом он не может.
– Ох, – упавшим голосом отозвалась Риксенда. Потом, поколебавшись, спросила: – А от мадемуазель Мину никаких вестей нет? Она знает, что малышка Алис… не дома?
– Нет, хотя уже давно должна была бы мне ответить.
– Быть может, ваше письмо до нее еще не дошло?
Мадам Нубель нахмурилась:
– Да уж, сейчас ничего быстро не делается.
– А от хозяина никаких вестей нет?
Мадам Нубель покачала головой. Молчание Бернара тоже ее тревожило, хотя и не было неожиданностью. Путешественников, с которыми можно было бы передать письмо, в последнее время стало много меньше. Она не знала, что еще предпринять. Можно, конечно, было бы попытаться лично добраться до Тулузы, но Беранже рассказывал, что на равнинах Лораге полным-полно солдат и наемников, многие из которых не имеют никаких четких приказаний. И потом, если Мину все-таки получила ее письма, она может сейчас находиться уже на пути в Каркасон.
– Вот, – сказала служанка, протягивая ей чашку. – Это поможет вам согреться.
Пожилая женщина с благодарностью взяла питье. Риксенда изо всех сил старалась загладить свою вину, и Сесиль больше не винила ее. Она винила себя.
Сесиль Нубель не могла поделиться своими страхами с Риксендой – да и вообще ни с кем, – но она боялась, что их всех настигло прошлое. Все тайное неминуемо должно было в конце концов стать явным: исчезновение Алис, скоропалительная поездка Бернара в горы и его затянувшееся молчание; Мину с Эмериком, которых отослали в Тулузу к сестре Флоранс, – все это уходило корнями в то, что случилось в Пивере много лет тому назад.
Давние преступления аукаются потом еще много лет.
Сесиль некоторое время посидела на кухне, глядя, как играет на верхушке стены во дворе солнечный свет. Она перевернула в руке старый рисунок Флоранс – с ее собственным именем, печатными буквами выведенным на обороте. Колокола маленьких церквушек в Ситэ начали отбивать полчаса, но вскоре их перекрыл громкий перезвон соборных колоколов.
Решение было принято. Сесиль Нубель поднялась на ноги.
– Что вы делаете, мадам? – спросила Риксенда.
– Беранже был уверен в том, что карета принадлежит епископу Тулузы, потому что за несколько недель до того видел ее на площади Сен-Назер. А что, если эта знатная дама тоже гостила в епископском дворце?
– Вы собираетесь просить аудиенции у епископа Каркасона?
Впервые за несколько недель Сесиль засмеялась.
– Нет. Не могу себе даже вообразить, чтобы он согласился меня принять. Но наверняка кто-то что-то да слышал. И если мы хотя бы узнаем имя этой женщины, это может дать нам ключ к тому, где искать Алис. У тебя, кажется, была двоюродная сестра, которая работала на кухне дворца?
– Да! – просияла Риксенда, радуясь тому, что может быть полезной.
Мадам Нубель накинула на плечи свою шаль:
– Идем. Пойдем вместе. Ты меня представишь.
Глава 46
Видаль устремил взгляд на изувеченное тело Оливера Кромптона, безвольно поникшее в пыточном кресле. Его руки были все еще пристегнуты к деревянным подлокотникам, металлические обручи надежно удерживали запястья на месте. Толстый кожаный ремень вокруг лба не давал подбородку упасть на грудь. Обломок раздробленной ключицы под неестественным углом выпирал из-под серой кожи.
– А он оказался более стойким, чем я ожидал, – заметил еще один мужчина. – Не думал, что он так долго продержится.
– Дьявол своих оберегает, – бросил Видаль, не желая признавать за узником ни мужества, ни стойкости. На его памяти никто еще не выдерживал пяти недель пыток.
– Зато его кузен выложил все как миленький.
– Да? И что же Деверо рассказал?
– Что, как мы и думали, планы по внедрению гугенотских шпионов в католические дома по всему городу идут полным ходом. Что этот их maison de charité на улице Перигор в самом деле используется как склад оружия и укрытие для солдат. Что им известно: недавний всплеск нападений на одиноких женщин, ответственность за которые возлагают на гугенотов, в действительности дело рук католических ополченцев.
Видаль помолчал.
– Неразумно было избавляться от тела Деверо столь демонстративным образом.
– Не соглашусь. Это хороший урок всем прочим, у кого может возникнуть искушение заняться двурушничеством. Теперь они будут знать, что мы такого не потерпим. Даже человеку самого высокородного происхождения придется держать за это ответ.
– Надо полагать. – Видаль вновь бросил взгляд на Кромптона. – Он заговорил?
Впервые за все время его собеседник смутился.
– Я признаю, что, возможно, Кромптон и в самом деле не знал, что покупает подделку.
– Мы действовали, исходя из данных, предоставленных вами.
– Сведения были получены из надежного источника. – Человек взглянул Видалю прямо в глаза. – Но даже если он и не был виновен в этом преступлении, он все равно был еретик. Бог накажет его после смерти, разве это не то, во что вы верите?
Видаль пригвоздил его ледяным взглядом:
– Не нам рассуждать и строить домыслы о путях Господних.
Его собеседник фыркнул:
– Я не вижу во всем этом Божьего промысла, лишь нашу насущную необходимость распознать затесавшихся в наших рядах предателей, находящихся на службе у Конде.
– А вот это, – заметил Видаль, понизив голос, чтобы их не услышали караульные, – уже вполне может быть расценено как ересь.
Человек рассмеялся:
– Вы же сами в это не верите, так что приберегите проповеди для амвона. – Он бросил взгляд на Кромптона, потом вновь на Видаля. – Коль скоро мы так остро нуждаемся в точной информации, я по-прежнему не понимаю вашего упорного нежелания арестовывать Пита Рейдона. Мне известно о том, что некогда вы с ним были закадычными друзьями, но сейчас, когда решающий миг уже близок, определенно не время для сантиментов. Он – по его же собственному признанию – гугенот, а значит, предатель короны. Схватите его.
– Он полезнее нам на свободе.
– Вы неоднократно это повторяли, и где результат? Если гугеноты и впрямь намерены нанести удар сегодня вечером, времени ждать у нас больше нет.
Видаль сжал кулак:
– Если бы мы оставили Кромптона на свободе, то узнали бы о гугенотском заговоре куда больше, чем всеми этими методами.
– Возможно. Я намерен покинуть Тулузу сегодня вечером, пока не начались беспорядки. Полагаю, вы примете аналогичные меры?
– Я удалюсь в предместье Сен-Сиприен на другом берегу реки.
– В таком случае еще больше причин арестовать Рейдона сейчас, пока у вас есть такая возможность. И не самая последняя в их числе та, что, если вы продолжите покрывать его, кое-кто может усомниться в вашей преданности королю.
Видаль внезапно схватил своего собеседника за горло, немало изумив тем самым их обоих, и прижал к стене пыточной.
– Никто не смеет сомневаться в моей преданности католичеству, – ледяным тоном отчеканил он. – И уж точно не вы. Вы, Маккон, человек, который самим своим присутствием здесь и каждым своим вздохом предаете страну своего рождения и свою королеву. Так что не смейте даже меня поучать. – Он продержал англичанина еще какое-то время, потом разжал хватку. – Стража!
Солдат бросился вперед:
– Да, монсеньор.
– Этот господин уходит. Проводи его до ворот тюрьмы.
Маккон оправил на себе одежду.
– Вы совершаете ошибку.
Видаль начертил в воздухе крестное знамение и возвысил голос.
– Идите с миром, – произнес он. – Будьте уверены, что я сообщу о ваших опасениях его преосвященству епископу Тулузскому и нашим друзьям в парламенте.
Маккон поколебался, затем поклонился и вышел из камеры. Караульный, держась на почтительном расстоянии, двинулся за ним следом.
Видаль выпрямился, прислушиваясь к их шагам, эхом отдающимся в сыром и холодном коридоре, который вел из этого ада наверх, к свету. Он ожидал, что рано или поздно кто-нибудь бросит ему вызов, но не того, что этот вызов будет исходить от Джаспера Маккона.