Вся краска схлынула с его лица, и ресницы сомкнулись в последний раз.
– Все, – сказала Мину, бережно накрывая его лицо платком. – Мне очень жаль.
Пит склонил голову и начал читать молитву.
– У него есть семья? – спросила она. – Нужно кого-то оповестить?
– Нет. Его семьей были его товарищи-студенты из Коллежа-де-Эскиль. Все они либо бежали, либо мертвы, как он.
– Что с нами будет? – спросила Мину, обводя взглядом жмущихся друг к другу женщин, стариков и детей. – Что будет с ними? Даже если бои прекратятся, они потеряли все. Дома, имущество, все.
Пит пожал плечами:
– Бойня будет продолжаться, пока не начнутся переговоры. Завтра, или послезавтра, или послепослезавтра.
– Будет перемирие?
Он кивнул:
– Нас слишком мало, к тому же они лучше вооружены и лучше обучены. Мы сражаемся за право жить спокойно, но…
– Попытавшись овладеть городом, вы превратились из защищающихся в нападающих.
Пит улыбнулся.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Мину. – Разве ты не это собирался сказать?
– Именно это я и собирался сказать, потому и улыбаюсь. Этот спор я вел с Видалем, с моими товарищами в Каркасоне, в тавернах здесь, в Тулузе. Один Мишель Казе понимал. Он говорил, что, если мы возьмем в руки оружие, чтобы нападать, мы проиграем.
– Ты вернешься на баррикаду?
– Последний бой? – спросил Пит. – Нет. Наш командир отлично знает свое дело. Не сомневаюсь, что он пойдет на переговоры и сложит оружие. Он понимает, что продолжать бессмысленно.
– Значит, вернешься в дом призрения?
Пит покачал головой:
– Он сгорел дотла. Ничего не осталось.
– Ох, Пит.
– Никто из людей не пострадал, и на том спасибо.
– Куда же тогда?
Он взглянул ей прямо в глаза:
– Если ты готова покинуть безопасность этого дома, Мину, я найду способ вывезти тебя из Тулузы. Если ты мне позволишь.
Она не опустила глаз.
– В Пивер?
– Да, но это опасно. Многие погибли как в самом городе, так и за его стенами, при попытке выбраться.
– Я нужна Алис, – произнесла Мину просто. – И отцу с Эмериком тоже. Лучше уж я попытаюсь добраться до них и потерплю неудачу, чем буду сидеть здесь сложа руки.
Чего Мину не сказала, – побоявшись показаться сентиментальной или претендовать на большее, чем, быть может, Пит готов был дать, – это что она скорее умрет рядом с ним, чем позволит судьбе разлучить их снова.
– Тут есть кто-нибудь, на кого можно оставить дом? – спросил Пит, врываясь в ее размышления.
Мину кивнула:
– Тот книготорговец с улицы Пенитан-Гри. Он стар и не слишком отважен, но он болеет душой за соседей – как католиков, так и гугенотов.
– Я его знаю. Хороший выбор. Он не станет рисковать попусту. – Пит выдохнул. – Так, значит, решено? Мы пытаемся выбраться из города?
Мину сглотнула.
– Решено.
Соглашение о прекращении огня между католическими и гугенотскими войсками было заключено после шести часов ожесточенных боев в субботу, шестнадцатого мая. Антуан де Рессегюр из парламента выступил в качестве посредника между капитаном Со от протестантов и Раймоном де Павиа, командующим войском католиков.
Тулуза была обескровлена. Целые районы выгорели дотла или превратились в развалины. Город походил на склеп: погибло более четырех тысяч человек, убитых на улицах и в своих постелях. В воздухе было черным-черно от мух. В Гаронне плавали трупы.
К тому времени Мину с Питом в Тулузе уже не было. С первыми лучами солнца выбравшись из дома Буссе, они двинулись в путь. Когда они крались мимо почерневшего остова дома призрения, Мину заметила изувеченное тело мадам Монфор. Она лежала навзничь в изорванной одежде, глядя в небо невидящим взглядом и все еще прижимая к груди какие-то из украденных драгоценностей.
Мину старалась не вглядываться в картины страданий, мелькавших перед их глазами по дороге к воротам Матабье на севере города, одним из двух, пока еще остававшихся в руках гугенотов.
Слишком много мертвых. Слишком много душ, за которые надо было молиться.
В тот момент, когда в Тулузе шли переговоры об условиях перемирия, Мину с Питом в Пеш-Давиде уговаривались о цене двух лошадей, способных покрыть расстояние между Лораге и горами. У Пита было при себе несколько монет, а у Мину – кое-какие безделушки, прихваченные из дома Буссе.
Когда на закате того дня в церкви кармелиток служили мессу по случаю возвращения Тулузы обратно в католические руки, Мину с Питом пересекали границу Лораге, за которой начинались холмы Разе.
Двигаясь древней тропой катаров, они поскакали на юг, по пути обгоняя других беженцев. Караваны за караванами запряженных изнуренными волами повозок, нагруженных жалкими пожитками гугенотов, вынужденных искать спасения от католических войск и бывших соседей, которые когда-то были друзьями.
Когда их скакуны не смогли больше двигаться вперед, Мину с Питом остановились и сделали привал. В безмолвии и непроницаемой ночной тьме, где не было никого, кто мог бы их увидеть, они уснули в объятиях друг друга.
Часть III. ПиверЛето 1562 года
Глава 60
Алтарные свечи, теплившиеся по обеим сторонам от серебряного распятия, проливали лужицу света на белый покров.
Бланш склонила голову, читая покаянную молитву, и блестящие черные волосы упали ей на лицо.
– Сокрушаюсь, Господи, всем сердцем моим о всех грехах моих, ибо страшусь потери рая и мук ада, но прежде всего потому, что оскорбила Тебя, моего милостивого и всеблагого Отца и Владыку. Ненавижу все мои грехи и смиренно молю Тебя, помилуй грешную душу мою, в несказанной милости Твоей укрепи меня в решимости покаяться во грехах моих, принять искупление и жить жизнью праведной.
Она ощутила прикосновение к своей макушке: священник благословил ее, затем подхватил под локоть, помогая подняться на ноги.
– Аминь.
Осторожно, словно Бланш была каким-то бесценным и хрупким существом, Видаль повел ее к каменной скамье. Служанки потратили бесчисленные часы, пытаясь оттереть плиты пола, но темные потеки запекшейся крови были по-прежнему видны между трещинами.
– Как вы себя чувствуете, госпожа? – спросил он.
– С вашим появлением – гораздо лучше, монсеньор, – отвечала она, опустив глаза. – Все это время мне так недоставало вашего мудрого наставления.
Бланш позволила ему взять себя за руку.
– Я очень сожалею, что не смог приехать раньше. Подумать только, сколько вам пришлось перенести, – и рядом не было никого, кто поддержал бы вас.
– Я положилась на Господа, – набожно произнесла она. – На все Его воля. То, что Он счел нужным спасти меня и сохранить наше дитя, – это благословение Господне.
Видаль положил руку ей на живот, и младенец в утробе зашевелился. Это ощущение вызывало у Бланш омерзение, но она упивалась той властью, которую оно ей давало. Когда в прошлый раз она носила дитя пятнадцать лет назад, еще сама будучи ребенком, все было совсем по-другому. Разумеется, теперь скрывать свое состояние от него было бы невозможно. Она призналась ему сразу же, как только он приехал в Пивер. Он был нескрываемо горд и едва ли мог бы окружить ее большей заботой. И все равно Бланш испытывала легкое отвращение каждый раз, когда он касался ее.
К ее удивлению, он не выказал никаких опасений относительно ущерба своей репутации. Многие католические священники тайно имели семьи. При условии, что они вели себя тихо, ни у кого не было причин возражать. С другой стороны, Видаля заботил вопрос собственного наследия. Да, он жаждал власти и богатства при жизни, но ему хотелось, чтобы память о нем жила и после того, как его не станет. Сын, наследник его имени, в некотором смысле обеспечил бы ему бессмертие, которого он так страстно желал.
Загвоздка была только в Мину Жубер. Даже если завещание никогда не будет найдено, Бланш прекрасно осознавала, насколько зыбки ее собственные права на родовое поместье Брюйеров. Ребенок, которого она носит, может родиться мертвым или не пережить младенчества. А если на свет появится девочка, титула сеньора Брюйера и Пивера ей не видать.
Мину Жубер должна умереть.
– Думаете, Пит Рейдон пережил осаду? – спросила она.
– Сложно сказать наверняка. Он умен и изобретателен и знает Тулузу как свои пять пальцев, но бои были ожесточенными. Целые районы были разрушены, и никто не может винить благочестивых католиков за их желание отомстить гугенотам за все те ужасы, которые навлекло на город их нападение.
– А эта девчонка Жубер тоже сбежала обратно в город?
– Да. Часовые опознали ее по разным глазам. Один синий, а другой карий.
– Ее необходимо отыскать, вы со мной согласны?
– Мои люди ищут их обоих. В том случае, если они все еще в городе и живы, их приказано задержать до моего возвращения. Я намерен допросить обоих лично. Печальный опыт научил меня опасаться излишнего рвения некоторых инквизиторов.
– Вы уверены, что Рейдон передал плащаницу ей на хранение?
– Он поручил изготовить ее копию, подделку продал гугенотам Каркасона, а оригинал оставил у себя, и да, я полагаю, что накануне нападения он достал его из тайника и передал Мину Жубер.
Видаль умолк, и Бланш, которой было уже хорошо знакомо это задумчивое выражение на его лице, задалась вопросом, какой новый план зреет в уме священника.
– А пока что можно сделать одну вещь, – начал он. – Это превосходная копия. Мало кто сумеет распознать в ней подделку, и…
– Расскажите мне, – кивнула Бланш. – Я помогу вам всем, чем смогу.
Рука Видаля зависла над ее рукой, но на этот раз он убрал ее, не коснувшись Бланш.
– Как вы понимаете, я думаю исключительно о том, как будет лучше для нашей Матери Церкви и добрых католиков Тулузы. Столькие из них были убиты или вынуждены стать свидетелями уничтожения самых святых их икон.
– Это величайшая трагедия.