Шел шестой час вечера накануне Дня Всех Святых.
Глава 68
– Канун Дня Всех Святых, – произнесла Сесиль негромко. – Девятнадцать лет прошло, а кажется, что это было вчера.
Бернар кивнул.
Убаюканная их голосами, Мину заморгала, с удивлением обнаружив, что по-прежнему находится в камере. Еще не рассвело, но небо на востоке уже начинало понемногу светлеть, свидетельствуя о том, что близится утро. В ее ушах стояли их слова, а в голове роился мириад вопросов. Мину не знала, с чего начать. Она посмотрела на отца, потом снова на мадам Нубель.
– Я понимаю, каким человеком был де Брюйер, но не отдать ему его же собственного ребенка? Почему так важно было, чтобы он считал, что я не выжила?
– Ты родилась девочкой, – просто сказал Бернар. – За год до того Маргарита произвела на свет девочек-двойняшек. Через несколько часов после рождения их забрали у нее по приказу мужа под тем предлогом, что их должен осмотреть врач. Больше она их не видела. Обе были обнаружены мертвыми в своих колыбельках.
– Обе сразу? – ахнула Мину.
Сесиль кивнула:
– Ходили слухи, что это он приказал их убить. Все так считали, хотя никаких доказательств не было.
– Своих родных дочерей… – ужаснулась Мину.
Бернар покачал головой:
– Он хотел сына. Ему отчаянно нужен был наследник, который унаследовал бы его владения. Кормить дочерей, которые выросли бы и потребовали приданого и ушли в чужие семьи с его землями, он не желал.
– Он был гнусный человек, – сказала Сесиль.
– Это не просто гнусность, – возразила Мину. – Это смертный грех.
Бернар наклонился вперед:
– А Флоранс была совершенно уверена, что тебя ждет точно такая же судьба, потому и дала Маргарите слово.
Мину покачала головой, представляя, что должна была пережить Маргарита.
– Ничего обсудить мы не успели. Внезапно внизу хлопнула дверь, и капитан рявкнул на служанок, чтобы не путались под ногами. Я услышал, как он идет по лестнице. Времени думать не было.
– Я не сомневаюсь, – подала голос Сесиль, – что единственным побуждением Флоранс было защитить тебя. Она взяла инициативу в свои руки и, ни слова не говоря, выбрала из вороха окровавленного тряпья самое грязное и сунула его повитухе. Объяснять ничего не потребовалось. Мадам Габиньо замотала тебя в него, чтобы ни у кого не возникло желания присмотреться внимательнее, и крепко прижала к себе. Я бросилась к секретеру, чтобы вернуть на место перо, бумагу и чернила.
– А ты за все это время так ни разу даже и не пискнула, – добавил Бернар, – как будто чувствовала, что на кону стоит твоя жизнь.
– Мы успели точно вовремя. Капитан ворвался в опочивальню и, подскочив к кровати, отдернул полог с такой силой, что зазвенели кольца на карнизе.
«Что происходит?» – рявкнул он.
Флоранс отступила назад, чтобы он мог взглянуть на кровать, и сказала, что Господу в Его милости не угодно было сохранить госпоже Маргарите жизнь. При этих словах капитан побелел.
«Она мертва?!» – осведомился он.
Флоранс откинула край простыни, чтобы он мог видеть мраморное лицо усопшей, и на мгновение капитан замолчал. Потом спросил про тебя. Флоранс перекрестилась и объяснила, что, к огромному нашему горю, дитя родилось мертвым.
«Но я слышал крик!» – настаивал он.
Тогда Флоранс взглянула ему прямо в глаза, точно бросая ему вызов, и сказала, что это был крик не ребенка, а нашей несчастной госпожи в тот миг, когда душа ее рассталась с телом.
Сесиль Нубель улыбнулась:
– Жалкое это было зрелище, Мину, с какой готовностью капитан ухватился за это объяснение. Запинаясь, он спросил, вправду ли младенец и в этот раз был женского пола. Флоранс сделала мадам Габиньо знак подойти и спросила, желает ли он убедиться в этом своими глазами. Разумеется, Мину, если бы ты закричала, все пропало бы. – Она покачала головой. – Но у капитана не хватило духу. Он, который не моргнув глазом подписывал приговоры тем, кого сеньор приказывал повесить или высечь, не выносил вида крови.
– Как и многие жестокие люди, в глубине души он был трусом – он прикрывался своей властью. К тому времени пробило уже половину шестого, и за окнами было темно. Поскольку мертвый младенец был девочкой, капитан убедил себя, что то, что он видел, было достаточным доказательством, – сказал Бернар.
Сесиль кивнула:
– Он велел Флоранс избавиться от тела. Она тотчас же отошла от кровати и, увлекая его за собой, задернула полог, а мы с повитухой, которая держала тебя на руках, остались внутри.
«Вы весьма бы меня обязали, если бы передали вашему хозяину наши соболезнования по случаю трагической кончины его жены и ребенка, – донесся до меня ее голос. – У нас тут еще множество дел».
– Без сомнения, капитан уловил в словах Флоранс упрек, – сказал Бернар, – но он был из тех людей, которые способны думать только о себе. Ему не хотелось становиться тем гонцом, который принес дурную весть, и потому он решил воспользоваться мной в качестве прикрытия: «Идем со мной, Жубер, мы пойдем к нему вместе. Ты второй свидетель». У меня не было другого выбора, кроме как повиноваться, но когда я выходил из опочивальни, Флоранс успела шепнуть мне, что мы должны встретиться вечером в доме мадам Габиньо.
– Когда мужчины ушли, – взяла слово Сесиль, – мы некоторое время молчали. Любое неосторожное слово могло нас выдать. Но мы знали, что едва ли ты проспишь долго, а когда проснешься, начнешь кричать от голода, поэтому действовать следовало быстро. Мы договорились, что я останусь в опочивальне и приберу тело, на тот случай, если сеньор явится попрощаться со своей женой.
– А вы не боялись, что он может захотеть увидеть и тело своего ребенка тоже? – спросила Мину.
– Конечно, – призналась Сесиль, – но это был тот риск, на который мы вынуждены были пойти. Мы знали, что ему не нужна дочь, и боялись, что если он тебя увидит, то…
Она не договорила.
– Я понимаю, – тихо произнесла Мину.
– Мы не могли рисковать твоей жизнью. Флоранс тайком вынесла тебя из замка в хлебной корзине и отнесла в деревню.
– В последующие несколько недель, – вступил Бернар, – Мы с Флоранс навещали тебя при каждой возможности. Мадам Габиньо нашла кормилицу, которая не задавала лишних вопросов. Сесиль присматривала за тобой.
– Так вот кто пел мне ту колыбельную! – улыбнулась Мину.
– Надо же, ты ее запомнила! – поразилась мадам Нубель и напела первые несколько строк:
Bona nuèit, bona nuèit…
Braves amics, pica mièja-nuèit
Cal finir velhada.
Мину кивнула:
– Хотя я не могла понять слов, я их не забыла. Они врезались мне в память.
– Это старая окситанская песня.
– В общем, ты выжила, – улыбнулся Бернар. – Ты росла не по дням, а по часам, и мы пытались решить, как нам быть с тобой дальше. У Сесиль был муж, который требовал внимания, у меня были обязанности в замке. Только Флоранс со смертью своей госпожи осталась не у дел.
– Неделю спустя после смерти Маргариту тихо похоронили на территории замка, – продолжила мадам Нубель. – К адвенту стало известно, что сеньор Брюйер снова намерен жениться. В деревне такую скоропалительность не одобряли, но ему не было никакого дела до мнения подданных. За невестой давали хорошее приданое, и она привезла с собой целый штат своих собственных слуг.
Бернар кивнул:
– Мы с Флоранс решили, что это наш шанс вырваться оттуда. В декабре я попросил освободить меня от обязанностей секретаря. Капитан в кои-то веки нас поддержал. Похоже, он побаивался Флоранс и рад был от нас избавиться. – Он улыбнулся. – К весне мы с Флоранс уже обосновались с нашей маленькой дочкой – с тобой – в Каркасоне. Маленький домик в Ситэ, скромная лавка в Бастиде. Наше прошлое мы оставили позади. – Он вскинул голову. – И знаешь, мы ни на миг не пожалели о том, что сделали.
– А почему вы должны были об этом пожалеть? – сказала Сесиль.
– Через шесть лет у нас родился Эмерик, а еще через шесть лет – Алис. Ты души не чаяла в своих младших братишке и сестренке. Мы всегда говорили, что откроем тебе правду о твоем происхождении, когда настанет нужный момент. Но почему-то этот момент все никак не наставал и не наставал, а потом Флоранс умерла, и я пал духом. К тому же до этого все ведь было хорошо. Дела в лавке шли отлично, жаловаться было не на что. Мы ни в чем не нуждались. Наверное, я просто предпочитал ни о чем не думать. Флоранс сказала мне, что завещание в надежном месте. Я решил, что она спрятала его где-то на территории самого замка. Потому я и вернулся в Пивер – чтобы его отыскать.
Мину некоторое время молчала, думая о том, как отчаянно три старых друга рисковали, чтобы спасти ее жизнь, и как почти двадцать лет хранили этот секрет.
– Каким образом Бланш де Пивер меня нашла?
Лицо ее отца исказила мука.
– Это моя вина.
– Расскажи ей, Бернар, – сказала Сесиль.
Он кивнул:
– В январе, на обратном пути в Каркасон, меня арестовали в Тулузе и бросили в тюрьму инквизиторов.
– Отец, – прошептала Мину, совершенно ошеломленная. – Но почему ты ничего мне не сказал?
– Я не мог, – покачал головой Бернар. – Меня бросили в одну камеру с Мишелем Казе. Ему пришлось куда хуже, чем мне. По ночам мы разговаривали – чтобы было не так страшно, – и я рассказал ему об этом. Правду о твоем появлении на свет. – Он повесил голову. – Его пытали на дыбе, я это слышал. Должно быть, он рассказал это инквизиторам. Это из-за меня он погиб.
– Вовсе нет, – живо возразила Сесиль. – Ты взваливаешь на свои плечи слишком большую ответственность, Бернар. Все закрутилось после смерти этого старого мерзавца. С той самой минуты, как он испустил дух, Бланш де Брюйер была готова на все, лишь бы упрочить свое положение. До нее дошли слухи о ребенке, который остался жив.
– Но каким образом? – воскликнул Бернар.