– Энди и самого-то не каждый поймет, во всяком случае, в нынешнее время.
Рут снова сбегала наверх и вернулась с еще одним подносом.
– Давайте поедим. Вам это пойдет на пользу.
Рут расставила огромные порции салата в деревянных мисках и толстыми ломтями нарезала грубый деревенский хлеб. Лили намазала один из ломтей маслом.
– А вы давно знакомы с Энди? – поинтересовалась Лили.
Рут улыбнулась.
– Лет семь или восемь… – Потом спросила у Лили. – Сколько вам лет?
– Через месяц будет двадцать один.
– А какого числа?
– Двадцать второго марта.
– Ага. Значит вы – Овен.
– Да, а Энди – Скорпион.
Рут положила ей еще салата.
– А сколько же Энди? Двадцать восемь?
– Двадцать семь, – поправила Лили.
Рыжеволосая Рут, оторвавшись от еды, удивленно посмотрела на Лили.
– Вы, кажется, все о нем знаете. Вплоть до того, какими ножницами он стрижет ногти на ногах. И все потому, что вы от него без ума.
Лили ответила не сразу. И когда отвечала, не смотрела на Рут.
– Не думаю, чтобы мне все о нем было известно. Рут, а Энди не женат?
– Женат? Нет. Да вы что? Чего это вам пришло в голову? Он что, говорил вам, что женат?
– Да нет. Просто это пришло мне в голову.
– Могу заверить вас в том, что если его не похитит какая-нибудь сумасшедшая особа, которая возжелает его до смерти, он так и останется в списке закоренелых холостяков. И, скажу вам по совести, хоть вы и не обрадуетесь этим словам, так будет всегда. Не думаю, чтобы Энди можно легко заграбастать кому бы то ни было.
Сделав такое, не оставлявшее ровным счетом никакой надежды заявление, Рут поднялась и отправилась на кухню на сей раз за десертом.
– Свежие дыни. Настоящие, из Испании. Единственное место, где их можно купить – продуктовый отдел у Харродса. Одно у этого моего жилья достоинство: недалеко от Харродса и от Харви Николса и от Кингс-роуд. Равноудаленное место и от старого, и от нового света.
– Но вы еще не отказались от мысли продать его? – Лили была обрадована тем, что может говорить о вещах, не имевших отношения к Энди.
– Сплю и вижу. Но вы-то покупать не собираетесь?
– Нет, боюсь, что мне не по карману покупка квартиры. А много людей приходило к вам?
– Валом валили. Но что с того? В конце концов, все кончилось тем, что они уходили от меня ни с чем и покупали жилище где-нибудь еще.
– Покажите мне, пожалуйста, кухню и ванную. – Лили отодвинула стул и поднялась из-за стола.
Рут повела ее вверх по лестнице. Кухня оказалась переделанной под кухню лестничной площадкой после того, как искромсали весь этот дом. Ванная находилась двумя пролетами ниже, рядом с тем, что служило небольшой прихожей. Плитки, покрывавшие ее стены, были лилового цвета, а краны и прочая утварь относились Бог весть к какому времени.
– Все это роскошь тридцатых, – пояснила Рут. – Хуже не придумаешь. Вам не кажется?
– Да, трудновато что-то придумать в один присест, – призналась Лили. – По моему мнению, это был один из наихудших периодов в истории развития дизайна и архитектуры.
Рут принесла ей кружку ромашкового чая и ржаное печенье.
– О чем это вы задумались, – спросила она Лили.
– О том, что место это располагает определенным потенциалом, зарядом, – ответила Лили. – Но нуждается в огромном количестве доработок и переделок, что потребует больших денег.
Глаза рыжей Рут сузились.
– Сколько?
– Не могу сказать. Я не очень-то ориентируюсь в лондонских ценах.
– А выяснить можете?
Немного подумав, Лили ответила.
– Полагаю, что смогу.
Потребовалось около трех с лишним недель, что бы две женщины пришли к договоренности о деловом сотрудничестве, и Лили решила поучаствовать в перестройке квартиры Рут Оуэнс. Временами ей казалось, что такая ответственная акция ей не под силу. Потом она все-таки вспомнила, почему она согласилась на это. Со всей ясностью она смогла понять это в тот вечер, когда вместе с Энди отмечала свой день рождения двадцать второго марта. Ей исполнялся двадцать один год. Этот день означал также, что год, который она намеревалась провести в Англии и который финансировала Ирэн, был ровно наполовину прожит. Если она не подыщет себе какую-нибудь работу и не начнет обеспечивать себя сама, через шесть месяцев она будет вынуждена оставить Энди и уехать домой. А это было вещью немыслимой.
Поначалу нервы ее были на пределе. Но постепенно уверенность в себе росла. Рут рассчитала объем всех расходов, исходя из приблизительных прикидок Лили, но очень скоро стало ясно, что работа эта может обойтись дешевле. Нашлись какие-то вольноработающие мастера, которые согласились выполнить весь объем работ очень дешево при условии, что им будет заплачено наличными. Лили отыскала также источники получения дешевых стройматериалов. Она прочесывала весь Лондон в поисках то нужной краски, то дерева, то еще чего-то, и, в конце концов, эти занятия не могли не изменить ее самое. Когда начались работы, Лили почувствовала себя живым человеком. Она сияла от удовольствия и удовлетворенности собой.
– У тебя появилось недурное занятие, как я вижу, – однажды вечером поинтересовался Энди.
Они сидели в столовой у Лили и поедали суфле из шпината.
– Исключительно недурное, – не стала скрывать Лили, – никогда не думала, что тратить чужие деньги так интересно.
– Причем во славу этой мадемуазель Оуэнс, – он усмехнулся. – И за этими всеми новыми заботами тебе и в голову не приходило, что ответа от твоей матушки так и нет.
– Ты имеешь в виду, о моем отце?
– Да. Вопрос: сможем ли мы когда-нибудь встретиться с этим таинственным Гарри Крамером.
– Это мы явно не сможем, ибо его нет на свете.
Энди смотрел в сторону.
– Может и нет. Послушай, милая, а тебе не приходило в голову, что он мог и не умирать? Может быть, именно поэтому твоя мать так упирается? Возможно, что он жив и здоров до сих пор.
Лили признала, что такой поворот дела менял все в корне.
– Нет, – сказала она, помолчав. – Не могу объяснить тебе, отчего у меня такая уверенность. Плохо, что ты незнаком с моей матерью. Ирэн – честнейший человек. Она понятия не имеет, что такое солгать. И будь у меня где-нибудь на этом свете живой отец, она ни за что не стала бы скрывать это от меня. Я себе представить не могу ту причину, по которой она могла бы от этого уклониться.
– Ну тогда объясни, почему она не желает отвечать на твои письма?
– На письма-то она отвечает, а вот на вопросы, которые я задаю – нет.
Энди нетерпеливо заерзал.
– Ну и что ты собираешься делать со всем этим?
Поднявшись из-за стола, Лили принялась убирать посуду.
– Ничего. Во всяком случае, не то, что ты думаешь. Все конфронтации между мною и моей матерью когда-либо возникавшие, были похожи друг на друга по причине того, что и она, и я одинаково упрямые.
– Значит, ты собираешься просто-напросто оставить все поиски?
Она остановилась и посмотрела на него, так и не поставив в мойку стопку грязных тарелок.
– А ты этого не хочешь? Энди, может у тебя есть какие-то свои тайные помыслы, как-то с этим связанные, о которых я ничего не знаю?
Он отводил взгляд.
– Не будь глупышкой. Просто я считаю, что ты имеешь право знать о своем отце все.
– Хорошо. Я тоже так считаю. Значит, предпримем еще одну попытку. Что ты сможешь предложить?
Он принес и поставил на стол кофейник и две кружки.
– Я должен еще подумать. И я скажу тебе, если у меня появится какая-нибудь идея. Бог знает, когда это произойдет.
От него не ушло выражение отчаянья на ее лице.
– Послушай, извини меня. Я не собирался тебя расстраивать. Ну, постарайся себя убедить, будто я ничего не говорил. Я не хотел испортить то хорошее настроение, которое появилось у тебя от забот, связанных с жилищем Рут. Мне нравится видеть тебя ожившей.
А ей нравилось чувствовать себя таковой.
Прошел месяц с тех пор, как Лили начала заниматься жилищем Рут. Однажды, придя вечером домой, она обнаружила на полу прихожей конверт, подсунутый под дверь. Ее пальцы плохо слушались, когда она поднимала его. Конверт и способ, каким он попал к ней в квартиру, был чем-то нелепым, странным. Ну кто, скажите на милость, мог послать ей письмо таким образом, кроме Энди? С другой стороны, если это сделал Энди, то к чему эти страхи?
Она не стала распечатывать письмо тотчас же. Она прошла с ним в руке в свою гостиную, уселась на синюю софу, сняла спортивные тапочки и носки и принялась растирать натруженные ступни. Весь день ей пришлось простоять на ногах, и они побаливали. Как побаливала спина и затылок. Если мастера брали невысокую плату за свою работу, это обычно означало, что они являлись без помощников. И Лили приходилось выполнять большую часть всех работ типа «принеси», «подержи», «убери». Лили чувствовала себя уставшей.
Она понимала, что обманывает саму себя. Конверт, на котором стояло ее имя, лежал тут же на софе, но она не могла решиться открыть его и прочитать письмо. Чего она боялась? Отчего этот холод в животе? Лили заставила себя посмотреть правде в глаза. Оказывается, боялась она новых тенденций в их отношениях с Энди. Особенно сильно она почувствовала это в последние дни. Ей казалось, что Энди все больше и больше отдаляется от нее.
Нет, все оставалось как и раньше. Он по-прежнему постоянно бывал здесь: они ели вместе, спали вместе, любили друг друга, смеялись. Словом, все выглядело так, как и на протяжении пяти последних месяцев. Но, тем не менее, все было по-иному. Энди казался ей постоянно чем-то озабоченным, отсутствующим. Тем более, что и она в последнее время была так поглощена этим проектом Рут Оуэнс, что не могла с прежним вниманием следить за переменами в его поведении.
Может быть, она прилагала слишком мало усилий к тому, чтобы он оставался доволен ею? Или она иногда бывала чересчур усталой и забывчивой?
Тем временем Энди завершил работу над своей повестью, и ему не давала покоя мысль, что будет с книгой, когда она окажется в руках издателей.