Ночью Равена с Брайеном шли в спальню своего нового дома. Он не был похож на особняк либо замок, в каких жили в Ирландии О’Нилы и Уайлдинги. И на царственную «Равену» тоже не походил. И даже на особой красотой не блещущий дом Джорджа Дила.
– А мне больше ничего и не надо, – говорила Равена. – Это самое лучшее и самое красивое место на свете.
Брайен только улыбался. Дом представлял собой средней величины строение. Ничего особенного, но стоит на земле прочно. А красота, о которой говорила Равена, – это красота внутренняя. Красота их взаимоотношений, их любви друг к другу и к ребенку.
Каждый вечер перед сном повторялось одно и то же. Сабрина тяжело вздыхала и бормотала что-то на своем, еще неразборчивом языке. Донни, устраиваясь на ночь под детской кроваткой, ворчал и скреб лапами по полу. Грудь Равены поднималась и опадала при льющемся через открытое окно лунном свете. Ветер с океана доносил местные экзотические ароматы. Издали долетал шум прибоя.
Ее рука доверчиво и уютно ложилась в его большую ладонь, задубевшую от повседневной работы, которую Брайен делил со своими наемниками. Китайцы души не чаяли в Брайене. Таких хозяев они прежде не видели.
В какой-то момент он ощущал легкое пожатие. На их языке это означало:
Я хочу тебя.
Рай. Отныне и во веки веков. И ничто не может нарушить этот мир и покой.
Книга вторая1874
Пролог
Сейчас, перечитывая строки, венчающие первую книгу: «Рай. Отныне и во веки веков. И ничто не может нарушить этот мир и покой», – я сама поражаюсь их идиллической наивности.
Брайен и Равена. Невинные, как Адам и Ева в Эдеме.
Дети, право. Дети, купающиеся в детских мечтах и фантазиях. Верящие в неземное блаженство, обещанное нам в романах, которые все мы так любим:
«Они жили долго и счастливо и умерли в один день».
Беллетристика.
Возвышенный обман.
Сказка.
Все это волнует воображение и побуждает приняться за вторую книгу. Но я торжественно клянусь:
Я не стану обманывать себя и читателей, делая вид, будто радости и печали, описанные на этих страницах, существуют вечно.
Надеюсь, читатель сам убедится, что стиль автора, философия, общий взгляд на жизнь обрели новую зрелость – как, впрочем, и сама героиня.
(подписано) Равена Уайлдинг О’Нил 7 июля 1881 года
Глава 1
Очередной день рождения Сабрины – ей исполнилось девять – Брайен объявил на плантации выходным и закатил такое празднество, какого в здешних краях, на острове Мауи, сроду не видывали. В ямках, прикрытых пальмовыми листьями, томились на углях куски мяса и целые поросята. Угощение готовили в течение двух дней. С соседнего острова был выписан гавайский оркестр, которому предстояло развлекать больше сотни гостей.
Одним из них был капитан ирландского корабля, остановившегося здесь на пути в Китай взять груз чая.
– Ваша дочь – точная копия матери, – сказал он с сильным акцентом, пробудившим у Брайена давно исчезнувшие, казалось, воспоминания.
– Это верно, – согласился Брайен, и при взгляде на жену и дочь, пытавшихся обучиться «хуле» у полногрудой певички из оркестра, у него ком в горле встал. Сабрина и была той самой девочкой, которую он когда-то, очень давно, встретил на балу у вице-короля.
– Ну как там делишки в нашей родной Эрин? – спросил он у капитана.
– Да все хорошо, никогда так по крайней мере за последние сто лет не было. И все благодаря нашему юному Чарли Парнеллу, он не боится задираться с англичанами. Поговаривают, в будущем году он непременно займет место в парламенте. И потом еще этот новый премьер-министр, Уильям Гладстон. Прекрасный человек. Он провел законы, которые дадут ирландским фермерам-арендаторам настоящие права.
– Гарантии прав на землю на весь срок аренды, – уточнил Брайен.
– Ну, таких мудреных слов я не знаю. И еще он выдвинул проекты других законов, дающих фермерам право распоряжаться землей, которую они обрабатывают. Больше того, Гладстон стоит за самоуправление Ирландии.
– Ну вот наконец и у нас собственный Линкольн появился, – иронически заметил Брайен.
– Как прикажете вас понимать, мистер О’Нил?
– Это человек, которому противно рабство.
– А, теперь ясно.
– В Тайроне приходится бывать?
– Я там родился. Дайте-ка подумать. Да, я в декабре прошлого года был в Оме.
У Брайена глухо ухнуло в груди.
– О’Нилов знаете?
– Каких именно? Ведь их много.
– Я имею в виду графа Тайрона.
Капитан Кейси рассмеялся:
– А как же? Граф всегда приглашает нас на чай с печеньем. Вы что же, хотите сказать, что вы из этих О’Нилов?
– Нет, капитан, такими сказками я вас кормить не буду, – улыбнулся Брайен. – А вот свинины отведать рекомендую. Не стесняйтесь.
Брайен вернулся в дом, прошел к себе в кабинет, налил виски, уселся за массивный стол и, покачиваясь в кресле-качалке, посмотрел в большое окно, выходящее прямо на берег.
«Два океана нас разделяют, – подумалось ему. – Но и отсюда слышу, как они все еще оплакивают покойника».
– Ты вроде говорил с капитаном Кейси? – послышался из-за спины голос Равены.
Брайен улыбнулся и взял ее за руку.
– Ага, и ты, кажется, тоже?
– Он сказал, что ты спрашивал его о графе Тайроне. Родители твои, по его словам, живы и здоровы, разве что чуть победнее стали благодаря деятельности мистера Гладстона.
– Да, большие дела там происходят. О Господи, как бы хотелось оказаться дома.
– Мне тоже.
Они помолчали, занятые каждый своими мыслями. В общем-то мысль была одна и та же.
В конце концов Равена заговорила:
– А что, Брайен, почему бы не попробовать? Власти давно о тебе забыли. К тому же капитан Кейси прав: в Ирландии полно О’Нилов.
– Нет, – покачал головой Брайен, – ничего не получится. Стоит только докопаться до того, кто я такой, как все начнется заново. Родители, наверное, уже примирились с моей смертью. Так пусть старость их пройдет в мире и покое. К тому же как быть с тем, что мы нажили здесь, на Гавайях? Лишить Сабрину наследства ради обыкновенной прихоти? Нет, родная, пусть собаки живут в своей конуре.
Он усадил ее к себе на колени и нежно поцеловал. Погладил грудь. Положил руку на бедро. Равена вздрогнула.
– И как это мне никогда не приедается то, что ты делаешь?
Он поцеловал ее в шею, прямо в пульсирующую жилку.
– А мне никогда не надоедает делать это. Любить тебя.
Внезапно Равена снова задрожала, но на сей раз не от наслаждения, и изо всех сил вцепилась ему в плечи.
– Что-нибудь не так, дорогая?
– Даже сама не знаю. Что-то мелькнуло перед глазами, словно солнце за тучей скрылось. Предзнаменование.
– Все мы, ирландцы, такие, – подмигнул ей Брайен, – слишком чувствительные. И стоит нашим предчувствиям хоть один раз из сотни оправдаться, как начинаем толковать о даре предвидения. Брось, милая, просто воспоминания накатили. Выброси их лучше из головы и давай вернемся к гостям.
В последние годы Джордж Дил сильно страдал от подагры и артрита, так что Брайену пришлось вести дела и на сахарной плантации. И без Лума Вонга ему бы ни за что не справиться. В год накануне девятилетия Сабрины китаец женился на Сьюзи, и теперь, когда Сабрина подросла, Сьюзи сделалась для Равены камеристкой и экономкой в одном лице.
Жизнь на Мауи протекала безбурно, и, судя по всему, предчувствиям Равены не суждено было сбыться. Но потом наступил День. Так отныне она и будет его всегда называть – просто День. День, отпечатавшийся в ее сознании как клеймо, которым метят скот.
В то утро Брайен с Лумом отправились верхом к Джорджу Дилу.
– Езжай-ка, пожалуй, сразу на северное поле, – велел ему Брайен, – а я зайду к мистеру Дилу, скажу, что мы здесь, и догоню тебя.
Он вошел в дом, поинтересовался здоровьем хозяина. С подагрой хуже, а артрит, наоборот, немного отпустил.
Обменявшись с Дилом парой незначительных фраз, Брайен вышел, вскочил на коня и отправился в сторону северного поля. Миновав густую рощу, он заметил, что посреди поля что-то творится. Доносились яростные выкрики. Работники метались, как скот перед грозой.
Брайен хлестнул лошадь:
– А ну-ка, Генерал, живо!
Подъехав поближе, он увидел, в чем дело. Дон Колт изо всех сил колотил Лума по голове своей бамбуковой палкой с шипами. Тот, полуослепнув от крови, стекающей из глубокой раны над глазом, отбивался как мог. Наконец ему удалось схватить Колта за руку и вырвать у него палку.
И не успел Брайен соскочить с лошади и вмешаться, как Лум с силой опустил ее на голову обидчику. Здоровяк рухнул на землю словно подкошенный. Какое-то время он лежал неподвижно, сверля Лума яростным взглядом. Затем с трудом приподнялся на локте.
– Ах ты, ничтожество, косоглазая тварь! На белого человека руку поднять! Да тебе десять лет за это впаяют.
Это была чистая правда. Расовые предрассудки на Гавайях освящались законом. Одно дело – справедливость для белых, совсем другое – для цветных, черно– или желтокожих.
– Бросьте, Колт, вы же сами на это напросились. – Брайен стряхнул приставшие к рукаву колючки.
– Не вмешивайтесь, О’Нил, это не ваше дело!
– Какое вы имеете право бить Лума?
– А такое! Чтобы я еще с косоглазыми цацкался! – Он начал тяжело приподниматься. – Ну да ладно, этот ублюдок никогда больше не прикоснется к белому человеку.
Стоя на коленях, он нашарил кобуру с пистолетом – непременной принадлежностью надсмотрщика.
– Не смейте, Колт! – Брайен, в свою очередь, положил руку на рукоятку.
Колт не обратил на его слова ни малейшего внимания.
– Желтомордая дрянь! – заорал он, вытаскивая пистолет.
Проворный, как пантера, Лум бросился на землю и откатился влево. Пуля просвистела где-то в стороне. Не успел Колт выстрелить во второй раз, как Брайен нажал на курок. Он целился в руку или плечо, но Колт немного повернулся, и выстрел поразил его прямо в сердце.