— Позовите околийского начальника! Мы с ним знакомы! Он не позволит бросить в клоповник моего сына!
— Начальника нет! А ты входи! — Приставив штык к груди сына, полицейские втолкнули его в подвал, где уже находились самые главные бунтари, которых власти боялись. Отец бегал по городу целую ночь, целый день, но освободить сына не смог. Вернувшись в село, закричал в отчаянии:
— Я верой и правдой служу царю и отечеству, голосую на выборах за этих господ, а они и слушать меня не хотят, издеваются и на глазах у меня избивают сына! Я им покажу! Владо был прав, а я — слепец. Эти люди доведут страну до восстания, и оно научит их уму-разуму. Потеряли честь и сами себе могилу роют!
Так честолюбивый отец открыто встал на сторону повстанцев, рядом с сыном. Как это ни невероятно, но зажиточный крестьянин, владеющий тремястами декарами земли, имеющий батраков, ждал дня, когда огненный вихрь освободит его сына и засадит в тюрьму тех, кто не захотел внять его словам.
Владо Манчева и раньше задерживали в участке на короткое время, но потом освобождали. Он не знал, что отец выручал его: сын думал, что его освобождают из-за отсутствия улик. Сейчас, узнав о заступничестве отца, Владо почувствовал неловкость перед товарищами, брошенными в тюрьму раньше его. Они говорили:
— Неужели ты, Владо, не смог скрыться и позволил поймать себя?
Не зная, что ответить товарищам, Владо виновато опустился на землю. То, что молодому человеку пришлось услышать от них, отрезвило его: оказывается, страшный удар нанесен повстанцам повсюду. Задержаны самые активные, самые главные организаторы восстания. Кто теперь поведет народ? В тюрьму приводили все новых и новых арестованных из сел. Задержаны были все те, кто не успел скрыться. Восстанию грозил провал.
Владо осмотрел стены подвала, они были толщиной около метра. Разбить эти глыбы, привезенные с гор, невозможно. Он осмотрел решетки. За каждой из них стоял полицейский. Виднелись сапоги в гармошку. Подковки и гвозди на подметках стучали по камням и давили все, что попадало под ноги. Именно люди в таких грубых сапогах совершили переворот 9 июня и теперь держали повстанцев в плену. Как освободиться? Как голыми руками бороться против штыков?
На следующий день, когда солнечный свет проник сквозь решетки, самый юный заключенный увидел в окошке вместо сапог женские туфли. К тюрьме не подпускали никого — ни близких, ни посторонних штатских. Вокруг здания ходили только полицейские. Даже начальства не видели у стен тюрьмы. И вдруг неожиданное постукивание женских каблучков. Владо взволновался. Кто же это ходит? Как сюда попала женщина? Ведь повсюду и днем и ночью снуют патрули. В городе введено осадное положение. Проверяют буквально каждого. На дорогах расставлены засады. Трудно пройти через такой заслон нашему человеку, особенно женщине. Кто же она? Если бы Владо знал, когда она пройдет, он приготовился бы и постарался бы увидеть ее.
Владо мучительно думал, стараясь узнать незнакомку по обуви. На синих туфельках белые пуговки, спереди язычки с бахромой, как бабочки. Именно бабочки. Они мелькнули на мгновение. У кого такие туфли? Мару из Саточино он видел в последнее время в бежевых, а Раина всегда носит черные. Если они даже сейчас, кончив гимназию, купили новые туфли, кто же пустит их сюда? Владо недоумевал. Однако что из того, что мимо прошла женщина? Ведь у начальников есть жены. Возможно, одна из них зашла сюда, ведь и им сейчас нелегко: мужья все время дежурят — боятся, что вспыхнет восстание и их головы полетят первыми. Часто даже обедать не идут домой, едят здесь, в управлении, даже ночуют поочередно, а жены приносят им еду и питье.
Владо снова услышал топот сапог. Вот они удалились: вероятно, полицейский пошел проверять, что это за женщина идет, и проводить ее куда надо. Грубые сапоги топтали солнечные блики, бросая на оконце тень. Они, эти сапоги, словно оставляли на плитах черные пятна ваксы, издававшие неприятный запах. Студент отошел от окна и снова опустился на землю.
Арестованные стали говорить, что надо сделать подкоп под стеной, но у них не было даже ложки, чтобы долбить землю. Решили подкупить полицейских, но из этого ничего не вышло. В охране были самые темные, одурманенные пропагандой люди. В полицию шли отслужившие свой срок унтер-офицеры, фельдфебели, ефрейторы, путевые обходчики, лесные объездчики, полевые сторожа — одним словом, те, кто по роду своей службы вынужден помогать полиции. Они всегда тряслись за свою жизнь и поэтому высматривали, подслушивали и обо всем доносили начальству. Эти люди знали, что, стоит вспыхнуть восстанию, прежде всего выловят их, призовут к ответу и первыми расстреляют. Начальники могут скрыться, а им деваться будет некуда. Этот животный страх чувствовался в тяжелой поступи кованых сапог. Владо вспомнил полицейских, дубинками выгонявших студентов из аудиторий. Его мучили раздумья? «Почему не была предусмотрена возможность ареста руководителей? Почему не были учтены предупреждения? Откуда такая уверенность в своей силе и непобедимости? Эти думы не давали Владо покоя. Неужели они останутся заложниками и в тот час, когда вспыхнет восстание? Простые крестьяне, голые и босые, рабочие выступят под развевающимися знаменами, а те, кто готовил их, руководил ими, будут беспомощно сидеть здесь? Быть здесь, в темнице, в желанный час расплаты, в день, когда будет рушиться «кровавое и грешное» царство и встанет заря свободы, — равносильно смерти! Возможно, и не придется увидеть эту зарю. Перепуганное начальство не освободит заложников даже тогда, когда сюда подойдут повстанцы. Их расстреляют просто так. Из мести.
В этот момент Владо вдруг снова услышал стук женских каблучков. Вздрогнул. Подбежал к окошку. Теперь он хорошо разглядел их. Это были те же синие туфельки с бахромой. Он стоял, ухватившись за решетку, напрягая память: где он видел раньше эти ножки? Где слышал эти быстрые, торопливые шаги? Они запечатлелись в его памяти. Но где он видел их, вспомнить не мог. Сколько забот свалилось на него в эти дни. Восстание назревало, и в душах молодых и старых не оставалось места для других мыслей. Жажда грядущей свободы заслоняла все. Владо охватило желание узнать, что же это за женщина приходила в околийское управление, в подвале которого они сидели. Владо решил, что она приходила именно сюда, в участок, и что она здесь своя, иначе ее не подпустили бы. А раз эта женщина так свободно может заходить сюда, она может зайти и к ним, и через нее заключенные могут связаться с внешним миром. Эти мысли лихорадочно пронеслись у него в голове, но… какую женщину этого круга тронет их положение? Раз она так близка начальству, значит, будет защищать его интересы. Перед глазами Владо, словно маятник, продолжали двигаться женские ножки, напоминая о воле.
Владо пользовался успехом у женщин. Нравился многим девушкам и в селе, и в городе. Он быстро знакомился с ними, но ни одна из девушек не могла удержать его надолго возле себя. Многие считали студента легкомысленным, однако те, кто знал юношу ближе, иначе объясняли его отношение к женщинам. Владо искал в женщине душевность, решимость и отвагу. Ему под стать была бы девушка, готовая отречься от вековых предрассудков и пойти с ним в бой. Она должна была бы уметь видеть перспективу и, если потребуется, иметь мужество погибнуть не за клочок земли, не за лавку или дом, а за нечто более возвышенное, за идею, самую красивую, самую человечную — коммунизм. Этого не понимали многие хорошие девушки, которые на короткое время привлекали его внимание.
— На что это ты засмотрелся, Владо? — шутили старшие товарищи. — Любуешься женскими ножками? У тебя-то уж было столько поклонниц. У любой мог бы спрятаться.
Однажды вечером, когда рабочий день у тюремных чиновников уже кончился, под окном снова застучали каблучки. Не успели стихнуть шутки и вздохи, как двери подвала распахнулись и в полумраке выросла фигура усатого стражника с винтовкой. Откашлявшись, он спросил:
— Кто из вас Манчев?
Стало тихо. Все повернулись к Владо. Почему его вызывают первым? До сих пор никого не допрашивали. Просто задержали, потому что знали, чем они занимаются, и следствия пока не проводили. То, что вызвали не их, старших по возрасту, а новенького и более молодого, озадачило людей. В то же время появилась надежда: хорошо, что следствие началось, они только этого и ждали. Хотелось доказать следователю, что арестованы они без причины, что у них не найдено ни оружия, ни запрещенной литературы, что ничего противозаконного они не совершили и задерживать их никто не имел права. Так думали заключенные. А полицейский снова крикнул с порога:
— Зовут Владо Манчева!
— Кто зовет? — сердито откликнулся Владо.
Он думал, что его зовут не для допроса, так как служебное время кончилось и следователь ушел, а вызывают, чтобы пытать, вырвать признание силой. Будут зверски истязать целую ночь и, если не признается, выведут к реке, раздастся возле тополей выстрел, и понесет милая теплая Огюста его труп к родному селу. Ведь так фашисты уничтожили много последователей Стамболийского, расстреляли без суда и следствия. Теперь очередь дошла до них, до коммунистов. Так думал Владо Манчев и поэтому резко повторил:
— Скажи, кто меня зовет и зачем?
— Не бойся, на свидание тебя зовут, — засмеялся полицейский.
Удивленный Владо сделал несколько шагов.
— Выходи, выходи!
Молодой человек прошмыгнул мимо караульного, провожаемый взглядами товарищей. Дверь за ним закрылась. Арестованные решили, что отец Владо, использовав свои связи с начальством, вызволил сына, и радовались — пусть хоть один из них выберется отсюда. И не кто-нибудь, а Владо Манчев, не по годам развитый, человек с опытом, закаленный в революционной борьбе, любимец крестьян и горожан.
Нет, не отец ждал его. Перед ним стояла девушка, с которой он познакомился на станции перед последними экзаменами. Владо мгновенно понял, что это была та самая особа, за чьими шагами он с волнением следил из-за решетки. Да, она! Те же падающие на плечи русые волосы, те же лучистые глаза, та же шуршащая юбка и синие туфельки.