— Вы удивлены, не правда ли?
— Признаться, да. — Юноша оторвал взгляд от ног и, скользнув по фигуре, посмотрел девушке в глаза.
— Я попросила у отца разрешения…
Караульный стоял в дверях, но она не стеснялась и говорила открыто, без уверток.
— Я благодарен вам, но не рискуете ли вы навлечь на себя неприятности? — мягко спросил Владо, не отводя взгляда от ее мигающих глаз.
— Какие неприятности? Я сказала ему, что мы знакомы, что вы способный молодой человек, студент-отличник, и я из сочувствия хочу видеть вас. И отец, несмотря на то, что он полицейский начальник, — сказала она, — не отказал мне.
Присутствие стражника смущало больше его, нежели девушку. Хотелось попросить ее кое о чем, но полицейский мог услышать, донести отцу девушки. Неподалеку стояли другие полицейские. Молодым людям нельзя было ни отойти от дверей, ни скрыться от посторонних глаз.
— Чем я могу вам помочь? — спросила дочь начальника. — Разумеется, я не начальник и не следователь, но, что могу, сделаю.
— У меня к вам просьба. — Владо вздохнул и первый раз посмотрел на девушку с доверяем. — Нас держат здесь безо всякого законного основания. Никто не знает, за что арестован. Мы все здесь задержаны по подозрению, на основании доносов.
— Ты все говоришь во множественном числе. А я о тебе веду речь.
— Мы и есть множественное число. Я — множественное число, и наше множество — мое я.
— Мне это нравится! — Ее губы дрогнули от набежавшей улыбки.
— А просьба моя такова: хорошо было бы ускорить рассмотрение дел арестованных. Пусть решают, в чем мы виновны.
— Я скажу отцу. Это действительно возмутительно!
Стражник топтался, поворачивался спиной к двери, откашливался и разговаривал с другими часовыми, чтобы дочь начальника могла свободно поговорить. В то же время он делал своим товарищам многозначительные знаки и строил гримасы, выражающие недоумение: вот это да, дочь начальника пришла на встречу с одним из главных коммунистов. Удивление было написано и на лицах остальных полицейских, а дочь начальника, не смущаясь, разглядывала коммуниста и втайне любовалась им. Он ей сейчас нравился больше, чем тогда, на станции. Там она только познакомилась с ним, в щелочку заглянула в его душу и, как в окошко, постучалась, но ей не ответили. Теперь же, как ей показалось, оконце распахнулось, и хозяин пригласил ее войти внутрь.
«Мы и есть множественное число. Я — множественное число, и наше множество — мое я!», — вспомнила девушка. Китана взволновалась, когда в голову ей пришла мысль посетить его. Из разговоров с отцом она поняла, что это множество готовится восстать, несмотря на аресты и осадное положение в городе. И она решила пройти через все трудности и встретиться с ним, пленником своего отца. Это был не каприз, а влечение, не жажда приключений, а насущная необходимость. Любой ценой девушке хотелось до конца узнать человека, который так неожиданно нарушил ее спокойную жизнь. Когда Владо был на свободе и ездил по селам, он вызывал у нее только интерес. Теперь же девушка почувствовала, что любит его. Возможно, это чувство пришло потому, что на юношу обрушилось несчастье. Из любопытства родилось сочувствие, а из сочувствия — любовь. Владо стал мучеником за идею, и Китана ставила его выше всех и даже выше его самого — прежнего. Ей очень хотелось видеть его, говорить с ним. Может быть, другая девушка, увидев его подавленным и страдающим, отвернулась бы от него. Но Владо не выходил из головы Китаны. Страдания молодого человека взволновали ее. Человек, который рискует своей жизнью, — сильная личность. Те же, что пресмыкаются, чтобы как-то просуществовать, — мелкие людишки. Все то хорошее, что Китана почерпнула из книг, видела теперь в своем новом друге.
— Уходите, барышня, я сменяюсь и не могу разрешить вам оставаться здесь! — сказал подошедший стражник Гиго, и девушка протянула Владо руку.
— Завтра приду опять.
— А ваши приятели не рассердятся на вас?
— Мой приятель тот, кого я выберу, — с гордостью ответила Кита, быстро повернулась и ушла.
Юношу снова отправили в подвал, и стражник не толкнул его, как прежде, а заговорщически пробормотал!
— Если умен, держи язык за зубами!
Дверь закрылась, и Владо очутился среди своих.
— Ну, кто это был? — обступили его товарищи.
В спертом воздухе и сгустившейся темноте, под низкими сводами подвала, над которым слышался топот сменявшихся стражников, голос Владо прозвучал тепло и мягко:
— Кто? Дочь начальника. Я познакомился с ней месяц назад.
Никто не упрекнул его. Голоса товарищей, согретые его чувством, потеплели. Со всех сторон послышался шепот:
— Вот, оказывается, какой ты женский угодник! Эта девушка может помочь нам.
— А не думаете ли вы, что полиция нарочно подослала ее к нам, чтобы выведать о нас побольше? — раздался чей-то недоверчивый голос.
— Пусть выведывает! И мы от нее можем кое-что узнать!
— А то как еще! Она ведь еще совсем молодая. Раз уж так влюбилась, нам от нее больше пользы, чем вреда.
— Завтра придет опять. Я просил ее помочь ускорить разбор наших дел. Посмотрим, что скажет ее отец.
Все замолкли. В подземелье через зарешеченное окно проникал мягкий свет. Все находились под впечатлением неожиданного визита девушки.
Кита не могла уснуть в эту летнюю ночь. Выходила из комнаты, бродила по двору среди цветов, вдыхая теплый воздух, напоенный ароматом зрелых плодов и гроздьев винограда. На душе у нее становилось все беспокойнее. По улицам сновали патрули — вооруженные штатские и военные. Ей казалось, что они охраняют и ее душевный покой. Но было поздно: ни мать, ни отец уже не могли сохранить тот мир, который они создавали в ее до недавнего времени детской душе. За последние месяцы он был нарушен событиями в городе и селах, всколыхнувшими молодых и старых. Девушка сама не могла понять, как это произошло. Она ведь стояла в стороне от бунтарей, считала их мечтателями, идеалистами. Но незаметно для нее самой возникло какое-то неуловимое чувство, которое поднимало ее ночью с постели, днем заставляло выходить как бы на прогулку, а в действительности наблюдать за этими людьми, на вид безобидными, посвятившими себя каким-то идеям. Среди них Кита искала одного человека, того юношу, что сидел на станции. Юношу, который, узнав, кто хочет познакомиться с ним, перешел к обороне, а потом к нападению. Они тогда не сказали друг другу ничего особенного. В сущности, она должна была бы вспоминать о нем даже с неприязнью. А ее тревожила судьба юноши. Она понимала, почему ее не привлекали молодые люди ее круга — адвокаты, торговцы, офицеры, почему она не нашла себе места среди городской элиты. Это были бездушные, бессердечные люди. Сейчас в ней все кипело. Хотелось быть свободной, достичь чего-то такого, что может поднять и обогатить душевно. Кита не задумывалась над тем, можно ли соединить две крайности, два уклада. Что из этого получится? Долго ли просуществует новое? Не отступит ли? Кита не задумывалась над этим. Она просто старалась помочь своему новому другу.
В этот вечер Китана долго стояла у окна, ожидая возвращения отца. Она хотела по душам поговорить с ним.
— Знаешь, он, наверное, не придет. Каждую ночь звонят из Софии, появляются срочные дела, и ему приходится оставаться там. Ложись, — уговаривала Киту мать.
— Мне не хочется спать, мама.
— Зачем тебе отец?
Кита не ответила. Накинула пальто и пошла к выходу.
— Ты куда?
— Пойду к отцу.
— Ночью? Везде патрули.
— Они знают меня. Никто не посмеет тронуть дочь начальника.
— Ты с ума сошла. Ночью, одна… Могут выстрелить, бросить бомбу.
— Я не боюсь.
— А ну раздевайся и ложись! — Мать дернула Киту за руку. — Что с тобой? Скажи, в чем дело?
В этот момент появился отец Киты. Девушка встретила его на ступеньках, открыла дверь и, опережая мать, подала ужин.
— Ты почему не спишь? — сердито спросил отец. — На нас не смотри, мы свои головы поставили на карту.
— А что случилось? — в тревоге спросила мать.
— Несмотря на аресты, восстание, видимо, вспыхнет. По всей Болгарии распространены листовки с призывом к восстанию. Коммунисты и земледельцы объединились.
— А здесь, у нас?
— Здесь спокойнее. Наши бунтари разъехались. Страшно в рабочих районах. Наш город вроде села, а крестьянину нелегко оторваться от земли. Надо, чтобы чаша терпения совсем уж переполнилась…
— Да уж куда больше, — вмешалась Кита и села возле отца. Мать начала убирать со стола, а девушка, пользуясь откровенностью отца, зашептала:
— Папа, хочу сказать тебе что-то.
— Говори поскорее, а то спать хочется. — Он зевнул, поднялся и пошел в спальню. Кита за ним.
— Почему держите этих людей без суда и следствия?
— Если мы не задержим их, они арестуют нас. Неужели не понимаешь, за что они борются? Они хотят сбросить нас и захватить власть.
— Да, но они не виновны.
— Да, совсем невинные младенцы, только вооруженные до зубов. Держат склады, полные оружия, и ждут сигнала, чтобы перебить нас!
Кита попала в затруднительное положение.
— За что же им убивать тебя? Ты же ничего не сделал им.
— Это верно. Я их только задержал. Другой на моем месте содрал бы с них шкуру. Я же приказал никого не трогать.
— И они тебе за это признательны. Мне сказал это студент Манчев.
— Он тебе так сказал?
— Да. Он очень признателен, и остальные тоже. — Кита пыталась завоевать расположение отца. — Они просят только поскорее решить их дела. Передай их прокурору, и, если они окажутся виновными, пусть каждый получит по заслугам. А так до каких же пор вы будете держать их в подвале?
— До следующего распоряжения.
— Ведь и они люди, и у них есть семьи. Разрешите им свидания, нельзя же поступать так бесчеловечно!
— Уж не хочешь ли ты, чтобы мы каждый вечер выводили их на улицу прогуляться?
— Раз они не совершили преступлений…
— Их преступление известно. Готовят заговор. Хотят восстать и сбросить законную власть. Может ли быть большее преступление?