С непокрытой головой он вышел из церкви, хлопнув тяжелой дверью, и бодрым шагом зашагал по улице. Из дворов и домов на него смотрели крестьяне, которые были на его последней службе. Они понимали, что произошло с ним, так как и до них дошла весть о готовящемся восстании. В центре села попа встретили несколько мужчин. Андрей стоял, возвышаясь среди них, крепкий, как исполин.
— Вы готовы, братья?
— Да. Получен сигнал: вечером, в одиннадцать, когда прогремит первый выстрел. А ты, отец, готов?
— Готов! Нет больше камилавки, нет святого отца, но есть повстанец!
Он быстро отошел от них, вбежал в свой дом, взял с полки свою широкую кавалерийскую саблю.
— Что ты собираешься делать? — спросила его испуганная попадья.
— То, о чем молился столько лет! — ответил он. Его глаза сверкали.
— А что ты наделал в церкви?
— По-мужски поговорил с господом богом и святыми и теперь иду в бой!
Отец Андрей вынул из сундука с требниками и церковной одеждой приготовленный заранее патронташ, наполнил его патронами и крест-накрест надел на грудь.
Так отец Андрей стал участником восстания, «красным попом», героем Болгарии.
ПЕРВЫЙ СНАРЯД
Михаил Живков, глядя на выпрямившиеся лозы вьющегося винограда, с которых хозяева срезали тяжелые янтарные кисти, подумал: «Вот и кончился сбор». Только кое-где над входом темнели среди листвы засохшие ягодки. Пожелтела и айва под окнами. Город в наших руках, сражения за него не будет. Падут и другие города — надо только дать толчок, и над всей Болгарией начнут реять алые знамена, наступит праздник.
Михаил Живков шел по улице, приветствовал повстанцев и жителей города. После напряженного жаркого лета пришла тихая осень. И вдруг совсем неожиданно со стороны станции Бойчиновцы донеслись звуки орудийной стрельбы. Город вздрогнул. Никто не ждал нападения. Все считали, что железнодорожная линия перерезана и враг не сможет приблизиться к городу. Но вот уже видно, как солдаты рассыпались по пригорку; и снова выстрелы загремели над городом.
Михаил Живков когда-то служил в артиллерии, и ему был хорошо знаком режущий небесную высь свист снарядов. Он возникает, усиливается, потом затихает, чтобы через секунду загреметь взрывом, поднимающим комья изуродованной земли. По свисту он мог определить, из какого орудия стреляют, каким снарядом, на какое расстояние. Так овчар по лаю собак узнает, лают они на лисицу или на человека.
— Это горное орудие системы «Крупп», — произнес он и бросился туда, где повстанцы уже вели бой. Только сейчас, когда прозвучал артиллерийский выстрел, Михаил почувствовал себя участником восстания. Этот выстрел наполнил его сердце решимостью. Вот и революция. Начинается борьба не на жизнь, а на смерть. Они без боя вступили в этот город. Им не пришлось сделать ни одного выстрела. Предчувствуя бой, Михаил Живков волновался. Гром орудия прозвучал для него трубным призывом к атаке. До этого момента враг не был виден, а сейчас готовился нанести удар по восставшим. Михаил видел солдат, двигавшихся цепью к городу. Раз они заняли станцию и стреляют из орудия, дело предстоит нелегкое. Видимо, выгрузилась целая воинская часть. Из штаба, где уже находились Коларов и Димитров, вышли повстанцы. Они толпились на улице и о чем-то переговаривались. Михаил Живков присоединился к ним. Отряд шел туда, откуда слышались орудийные выстрелы. «Бойчиновцы — главная цель!» — сказал Георгий Димитров. «Надо овладеть орудием», — подумал Живков и очень обрадовался, увидев, как ему показалось, знакомую широкоплечую фигуру бывшего командира батареи, в которой он когда-то служил.
— Скажите, это не Христо Михайлов? — спросил он.
Ему никто не ответил, потому что в этот момент снова загрохотало орудие, и снаряд разорвался на базарной площади. Кто-то дал Михаилу винтовку. Пригибаясь, Живков бежал вместе с другими повстанцами, стекавшимися отовсюду оборонять город.
— Кто служил в артиллерии — за мной! — крикнул широкоплечий мужчина, и теперь Михаил окончательно убедился, что это был он — Христо Михайлов.
— Господин поручик! — первым подбежал к нему Михаил Живков. Но повстанческий командир только повернул голову и махнул рукой. Да, это он: те же смелые глаза, та же широкая, словно железная, грудь, которую никакая пуля не берет, те же уверенные движения.
— Господин поручик, прибыл… — Михаил не смог закончить рапорт, потому что веревка у его царвуля развязалась и он споткнулся о торчащий стебель срезанной кукурузы. Он наклонился, чтобы поправить царвуль. Сквозь дыры в чулках виднелась растрескавшаяся пятка, и Михаил пожалел, что не надел новые царвули. Но ему хотелось быть точным, и он явился на сборный пункт как был — неумытый и в рваной одежде. Пока Михаил завязывал веревку, повстанцы ушли вперед, и ему пришлось догонять их. И все время, пока он бежал, перескакивая через рытвины, он видел перед собой крепкую спину командира. Почему он с такой радостью бежал за ним? Христо Михайлов был сыном старого священника. Но он не верил в бога и рай небесный. На фронте боролся за рай на земле. Живков знал еще одного из четырех братьев командира. Тот подпоручиком служил в артиллерии и, как говорили, сейчас тоже был повстанческим командиром у Врацы. Адвокат, он работал в городе. Михаил был у него месяц назад, чтобы оформить продажу одной нивы. И тогда понял, что адвокат разделяет взгляды брата.
И вот теперь Михаил Живков шел вперед за Христо Михайловым, бывшим офицером царской армии, с которым он познакомился, еще будучи новобранцем. Война, фронт сблизили их. В бою у излучины реки Черна оба они попали в плен и были отправлены в Грецию. И там, на чужой земле, командир продолжал вести пропагандистскую революционную работу среди солдат.
У одинокого дерева Михаил Живков догнал командира как раз в тот момент, когда по ним застрочил вражеский пулемет. Укрываясь за деревом от пуль, Михаил прошептал командиру:
— Господин поручик, я тот самый, из Мелян.
— Ложись! — дернул его бывший офицер.
— В обход, слева! — послышалась команда. Бойцы последовали за командиром. Большинство повстанцев были крестьяне, служившие когда-то в пехоте. Они перебежками бросились вперед. Когда залегли, командир оглядел их одного за другим и словно только теперь заметил своего бывшего артиллериста.
— Это ты, Михаил? — дружески крикнул он Живкову.
— Не узнал меня сразу. Впрочем, это и неудивительно в таком огне.
— Нет, братец Живан, узнал, но, когда неожиданно загремело орудие, сам видел, что случилось с пехотинцами.
— Так бывало и на фронте… Но скажи, как это они пробились сюда? Ведь линия-то разрушена!
— Видишь орудие? — спросил Христо Михайлов после нового выстрела. — Надо его захватить. — Михаил кивком показал, что понял задачу. Но кто же подставляет грудь под снаряды? А захватить это проклятое орудие надо во что бы то ни стало. Орудие-то всего одно, а горожане думают, что пушки бьют отовсюду. Город — словно полное гнездо птенцов, над которым нависла когтистая лапа хищника. Только дружная атака позволила бы повстанцам выполнить задачу, захватить орудие.
Вперед выскочил поручик Михайлов. За ним последовали несколько смельчаков, среди которых был и он, Михаил Живков. Что значило орудие для повстанцев, двинувшихся в бой со старыми ружьями, топорами, дубинами! Много больше, нежели легендарная черешневая пушка Боримечки[15]. Только бы добраться до него и повернуть против этого царского сброда! Земля содрогнется и поднимется, чтобы обрушиться на врага.
— Господин поручик, — крикнул Михаил Живков, но его сразу поправили:
— В казарме и на фронте он был «господин». А сейчас с этим покончено. Теперь командир наш товарищ. И мы зовем его «товарищ поручик»!
— Товарищ поручик, — обратился к нему Михаил, хотя так называть командира ему было непривычно. Но поручик мчался вперед и ничего не слышал.
— Теперь уже даже и не поручик! — объясняли Михаилу товарищи. — В царской армии был поручиком. А теперь? Если спросить нас, его надо бы произвести в полковники. Он ведь освободил город. Теперь он красный полковник. Мы, народ, присваиваем ему это звание. Поручик во время восстания равен генералу царской армии.
— Товарищ полковник! — приблизился Живков к своему командиру. Но тот не слышал его. Взгляд Михайлова был устремлен на орудие. — Ты знаешь, кто командует орудием?
Только сейчас Христо Михайлов обернулся.
— Это Илия Пунгия. Помнишь его? Пьянствовал и бил нас, солдат, шкура барабанная! Почему мы не ухлопали его тогда, на фронте! Но я поймаю его, и ему несдобровать. Грязной собакой был еще тогда. Раздавлю его, как червяка, как только доберусь! — И Михаил стал раздумывать, как незаметно подобраться к орудию. Он решил использовать каждую ложбинку, каждый бугорок, осмотрел каждую пядь земли, каждый куст, который мог служить укрытием, и теперь только выжидал удобного момента. Вокруг падали убитые товарищи. И его жизнь была в опасности. Голос командира звал в атаку. Но как броситься вперед, когда навстречу сыплется огненный град! Снаряды рвутся все ближе и ближе.
«Обнаружили нас и теперь пристреливаются!» — подумал командир. Потом приподнялся и крикнул:
— Солдаты, подумайте, в кого вы стреляете?
— В вас, предатели отечества, — прозвучало в ответ.
— Не слушайте царских слуг, солдаты! Это продажные души!
Солдаты затихли. Видно, слова Михайлова заставили их задуматься.
— Прицел! — прогремел голос Пунгии.
Михаил Живков видел, как возле орудия засуетился расчет.
— Огонь! — скомандовал Пунгия.
Рывок за веревку. Снаряд со свистом пролетел над головами повстанцев и разорвался в зарослях вербы возле Огосты, где наступали лопушанцы во главе с Георгием Дамяновым. Видно, там сейчас было жарко. Огнем из орудия каратели старались отбросить наступающих, не дать им окружить позицию.
«Здорово палит, черт возьми, — подумал Михаил Живков. — Как же все-таки добраться туда? Между залегшими повстанцами и орудием — настоящая полоса огня».