— Меня расстреляйте! — крикнула она, окинув собравшихся безумным блуждающим взглядом. Командир задержал руку в воздухе, перстень ослепительно сверкнул. Ничего подобного до сих пор не случалось. Карательный отряд прошел столько сел, и никто не посмел остановить залп.
— Кто она? — резко спросил командир.
— Дочь учителя! — ответил растерявшийся кмет, которого каратели только что освободили из-под ареста.
— Убирайся! — Офицер, командовавший расстрелом, дернул девушку за руку.
Но она не отступала, судорожно вцепившись руками в отца. Ее светлая коса лежала на его локте.
— Эй ты, уберешься или нет? — Офицер с силой потряс ее за хрупкое плечико. Беретка слетела с головы девушки. В тот же миг он одним махом разорвал ее одежду, обнажив девичью грудь. Полковник опустил руку, так и не подав знака открыть огонь. Глаза его засверкали. Лицо порозовело. Он с явным интересом разглядывал девушку. В какой-то миг вспомнил свою жену в молодости и знакомых женщин. Он и не подозревал, что среди крестьянок может быть такое совершенство.
Девушка по-прежнему стояла перед отцом, закрыв его своим хрупким телом. Она стискивала зубы, жмурилась от солнца. Тело девушки словно было рассечено пополам. С одной стороны — изодранная одежда, а с другой — полуобнаженная статуя. Онемел не только безжалостный командир. Онемели солдаты, поднявшие винтовки в ожидании команды «Огонь!». Послышались стоны. Старики опустили головы, старухи стали креститься сухими костлявыми руками.
— Стыда у вас нет! Господи, покарай их!
— Лучше убейте! — закричали женщины. — Не держите ее так, не срамите перед всем селом!
Взгляды всех были устремлены на девичью грудь, колыхавшуюся от волнения в ожидании выстрела. Девичья грудь против винтовок. Сельские мироеды, сидевшие на старых партах под большим орехом и только что кричавшие «Смерть, смерть!», онемели.
— Эй, Искра, прикройся! — спохватился кто-то. Девушка судорожно подняла с земли берет и стыдливо прикрыла обнаженную грудь. Она словно только сейчас поняла, что не расстреляна.
Мать девушки, одетая в черное платье, стонала и металась перед цепочкой солдат, окружавших место расстрела. Она сняла с себя накидку и пыталась прикрыть свою полуобнаженную дочь. Офицер сильно толкнул женщину, и она, рыдая, упала. Дочь только теперь осознала весь ужас происходящего. Взгляды людей пронзали ее как кинжалы. Она дрожала и сжималась от стыда. Ей хотелось крикнуть: «Стреляйте, стреляйте, скорее, скорее!»
И теперь, столько лет спустя после того сентябрьского дня, перед глазами убийцы все еще стояла молодая грудь. И теперь он видел перед собой не увядшую женщину, а ту дерзкую девушку, которая покорила его красотой своего тела, обезоружила и заставила подарить жизнь ее отцу и ей самой.
Сейчас суд должен был решить, что перетянет на весах правосудия — милость к одному человеку или смерть сотен. Могла ли капля милосердия искупить столько пролитой крови!
Еще ребенком Искра видела, как каждый вечер к отцу приходили крестьяне. И он, их любимый учитель, допоздна говорил с ними, читал им книги, они что-то обсуждали. Девочка ложилась спать, а они все еще разговаривали, а иногда засиживались до утра. Потом в селе появился клуб, и над ним взвилось красное знамя. Искра была уже школьницей и помнила, как под этим знаменем собирались и стар, и млад. В клуб приходили взрослые, а во дворе играли дети. Но детские игры не удовлетворяли девочку, и она пробиралась к отцу, в клуб. Слушала, но не понимала, о чем говорят взрослые. Запомнился ей один вечер. Говорили о России, где был голод. Страшная засуха сожгла все Поволжье. Дети умирали с голода. Интервенция продолжалась, страна была охвачена гражданской войной. Рабочие и крестьяне боролись за новую власть. Искре запомнилось одно имя — Ленин. Он заботился о сохранении власти рабочих и крестьян, но не забывал и о голодающих детях. Искра представляла Ленина среди детей, голодных, с протянутыми ручонками. Что он может сделать? Где достанет хлеба, чтобы накормить их, где возьмет одежду для них?
В тот вечер коммунисты решили собрать одежду, деньги, вагон жита и послать в Россию. Искра не спала всю ночь, ей казалось, что кто-то помешает этому. Отцепит вагон, и он не уедет. Дети погибнут. От взрослых она узнала, что правительство земледельцев не только согласилось пропустить вагон в Россию, но и решило не брать никакой пошлины. И все же во сне она часто видела, как темной ночью, когда поезд останавливается на продолжительную стоянку, кто-то тайком отцепляет вагон с хлебом и одеждой. Ей снились голодные русские дети. Она мысленно ехала в вагоне до Черного моря, там вагон грузили на большой пароход, который наконец-то привозил ее в большую страну, где их встречал хозяин, самый многодетный на свете отец — Ленин.
Воскресенье. Молотьба. Такого урожая в селе еще не было. Пыль от молотилки застилает небо. И в этой пыльной дымке, душной, знойной, видно, как каждый наполняет мешочек для голодающих. Мешочки эти свозят к дому Искры. Там — склад. В этом доме — не только жито. Здесь — любовь к братской стране. Она переполняла и ее детскую душу. Искра следила, кто сколько дает. Это было для нее мерилом любви и верности.
Зерно и одежду приносили не только коммунисты, но и все честные крестьяне. Кто скупился, отговариваясь, что мало родилось в этом году, у того Искра по-детски выпрашивала:
— Ну еще один кутел[23], дядя, еще одному ребеночку. Русские однажды принесли нам свободу и снова принесут ее.
Дни, когда отправляли зерно советским братьям, оставили в душе Искры глубокий след. Это событие явилось поворотным моментом в ее жизни. И в скором времени, став комсомолкой, она приняла участие в важном тайном собрании. Было решено достать оружие. Каждый комсомолец должен иметь оружие. Искра понимала почему. Они будут бороться с оружием в руках против угнетателей. Будут готовить восстание против царского строя — как рабочие и крестьяне в России, которых вел Ленин. Здесь же из уст в уста передавалось имя Георгия Димитрова. После занятий Искра ходила на боевые сходки. Теперь молодежь из школы всегда спешила в село. На околице молодые люди выстраивались в колонну и запевали: «Дружная песня пусть несется…» Все знали — идет молодая гвардия. Матери и отцы слышали эти голоса, и радость переполняла их сердца. Многие выходили им навстречу. Дети старались подражать молодым людям. Село волновалось, и до поздней ночи разносился гул голосов. По вечерам Искра с отцом отправлялась в поле за селом. Там Георгий Дамянов из Лопушина, служивший во время войны в армии, учил будущих повстанцев стрельбе. Училась стрелять и Искра. У нее был пистолет, и она каждую ночь тренировалась. Девочка взрослела быстро, как деревцо весной. Мечты переполняли ее. Лицо пламенело. Глаза горели. Стан приобретал гибкость и стройность, грудь вздымалась от волнения. Она чувствовала в себе достаточно сил, чтобы вместе со старшими товарищами участвовать в борьбе.
И когда вспыхнуло восстание, Искра, захватив пистолет, первой из девушек вышла на улицу. Перед клубом под большим красным знаменем собрались повстанцы. Отец девушки распределял людей по взводам. Предстояло овладеть окружным центром Враца. И рядом с большим знаменем в первом ряду заалело маленькое, комсомольское. Несла его Искра. Повстанцы шли с песнями. На полпути к Враце колонну догнал посыльный! Он сообщил, что идти надо не к Враце — она не восстала, а к Фердинанду, потому что враги снова захватили его.
Ряды повстанцев сплотились еще теснее. Вел отряд Георгий Дамянов. Впереди — музыка. На подходе к городу, на Жеравице, повстанцев остановили залпы орудий. Оценив обстановку, решили вместе с повстанческими отрядами из других сел атаковать город с трех сторон.
С криком «ура» повстанцы бросились вперед. По ним били из орудия, но снаряды не достигали цели. Видимо, среди солдат были хорошие ребята: они умышленно стреляли мимо. И так, почти без потерь, повстанцы овладели городом, отогнали правительственные войска, захватили орудие и много винтовок. Из Фердинанда повстанцы двинулись на Бойчиновцы, где враг, оправившись от удара, снова перешел в наступление. Теперь Искра была при командире как связная и санитарка. Ей советовали уйти с позиции в больницу, но она не соглашалась. Девушка давно мечтала участвовать в этом бою, последнем бою, после которого наступит царство свободы. Уйти — значило бы смалодушничать, а ей не терпелось совершить какой-нибудь геройский поступок. Командир заметил, что на правом фланге отряда бойцы стреляют неуверенно, и решил послать туда связного.
— Я пойду, — вызвалась Искра, и командир разрешил ей выполнить это задание. Он полагал, что если девушку и заметят, то стрелять не станут.
Восстание охватило весь район, однако на нивах по-прежнему можно было видеть работающих крестьян, на дорогах скрипели телеги. Было время уборки кукурузы. Искра вскочила на коня и помчалась вдоль межи, укрываясь за кустарником. Девушка уже не раз ездила верхом и считала себя опытной наездницей. Но лишь теперь, отъехав от своих, она поняла, что это нелегкое дело. Конь скакал спокойно, но, когда солдаты увидели всадницу и начали стрелять, конь испугался, стал подниматься на дыбы, и Искра с трудом удерживалась в седле. Управлять конем без поводьев было нелегко. Девушка пригнулась и, вцепившись в гриву, направила коня по тропинке. Пулеметы бешено лаяли, но она успела спуститься в лощинку, и пули пролетали мимо. До взятия города ее влекло вперед знамя, которое ей доверили нести комсомольцы. Сейчас у нее было одно стремление — выполнить приказ командира, передать нужное распоряжение. Надеяться можно было только на себя да на верного белого коня. Но зачем ей дали белого коня? Был бы гнедой, может, ее и не заметили бы. Осень обагрила кустарники, кукуруза пожелтела. И белый конь на этом фоне был виден издалека. Солдаты целились прямо в него, будто забыли о повстанцах, которые их атаковали. Наконец Искру заметили и повстанцы, к позициям которых она направлялась. Они начали махать руками и кричать: «Вниз, вниз…» Искра поняла. Через несколько шагов кустарники кончились, и тропинка вывела ее прямо под пули. Искра свернула в лощину, где было безопаснее. До сих пор она как бы наблюдала за ходом восстания со стороны, а сейчас непосредственно соприкоснулась с боем. Снаряды падали, образуя огромные воронки. Рвалась шрапнель. Вдруг откуда-то выскочил повстанец, схватил коня и потащил в заросли. Ноги девушки онемели, но, когда ее хотели снять, она обиделась. Сама соскочила с коня и виду не подала, что при этом подвернула ногу.