Мы направились к станции.
— Вы двое, Тошо и Нено, входите в Мездру первыми и пробираетесь в общинное управление. Если сможете, проникните внутрь, разведайте обстановку и возвращайтесь.
Разведчики, пригнувшись, ринулись вперед, держа винтовки наготове.
Мы шли не по линии, а стороной, по кустарнику, готовые в каждый момент встретить противника. Со стороны станции доносился запах дыма. Один бросок отделял нас от цели.
— Стой! — скомандовал я, когда мы подошли к станции, прячась за товарными вагонами.
— Почему? — запротестовали повстанцы. — Сейчас самый подходящий момент: нет пассажирских поездов! Легче всего захватить станцию! — И двое-трое бросились было вперед.
— Назад! — крикнул я.
Гаврил следил за каждым шагом бойцов. Казалось, все происходящее было для него неожиданностью. Мы стояли в каком-то оцепенении и смотрели в сторону вокзала. Станция была пуста. Где-то возле депо одиноко свистел паровоз. Как легко было захватить Мездру!
— Возвращаемся, товарищи! Это было только учение! — рассмеялся я. Но бойцы не верили. Они чувствовали себя обманутыми и ждали, когда я перестану шутить. — Я доволен! Можно доложить, что мы готовы к восстанию! — И я повернулся к Генову, руководителю тройки, на которую была возложена задача подготовки к вооруженному восстанию.
Только сейчас бойцы поняли, кто этот незнакомец.
— Скорее давайте сигнал к выступлению! — кричали окружившие Генова товарищи.
— Мне только нужно было узнать, готовы ли вы. Теперь могу сообщить руководству: двери в революцию в нашем округе в надежных руках! Сигнал вы получите! — коротко сказал Генов. — А теперь можете вернуться домой, к своим детям! — рассмеялся он, поворачиваясь к Василу Даскалу. — Ведь восстание нужно для счастья наших детей!
Бойцы засмеялись, Даскал смутился. Ему надо было еще многому поучиться.
— Иди сними пост у тоннеля! — крикнул я. Он, как мальчишка, стал карабкаться по скалам.
Послышался гудок паровоза. Васил Даскал догнал нас и весело сказал:
— Хорошо, что позвал их, а то эти сумасшедшие продержали бы поезд до утра под предлогом, что впереди обвал.
Утренняя звезда засветилась над Чукарой. Уже вставала заря. Мы молча шли вдоль железнодорожной линии, довольные тем, что удачно прошли проверку и готовы к решительному часу.
ЗВЕЗДЫ
— У нас мало времени, Милан! Поезжай быстрее.
Коляска полетела по дороге. Колокольчики зазвенели в ночи. Ритмично цокали копыта.
— Хотя меня и зовут Буйволчев, я управляю лошадьми. Если мой отец добирался на буйволах до Врацы целый день, мне для этого достаточно трех часов. А завтра, может быть, я повезу вас не в коляске, а в автомобиле и за час обернусь туда и обратно.
Возница не размахивал кнутом — он был заткнут спереди на облучке как украшение — и не покрикивал на лошадей. Они словно чувствовали веселое настроение хозяина, понимали его слова и бежали без понукания. А возница становился все разговорчивее:
— Видите, этой ночью звезды как-то перепутались!
— Ты ведь знаешь, они не всегда на одном месте появляются. Как и солнце — его ведь можно видеть в разных местах над горизонтом зимой и летом.
— Знаю, но почему сегодня нет Большой Медведицы?
— Появится.
— Ее словно засыпали кукурузной шелухой.
— Подует с гор ветер, и она откроется.
Теплая, напоенная ароматами ночь с едва мерцающими звездами. Только Большая Медведица скрыта за облаками.
— Я вам скажу: на небе, как на земле. Большие звезды горят ярко и затмевают маленькие, крохотные, словно все небо принадлежит им.
— Придет время — и маленькие заблестят, Милан. А те, что их теперь затмевают, может, завтра погаснут
— Это я понимаю, есть хорошие и плохие звезды. Сколько людей, столько и звезд. Вечерняя звезда — хорошая звезда, путеводная, показывает людям дорогу. Утренняя звезда — денница тоже должна остаться, пускай светит. И Полярная. Я ее очень люблю.
— Почему?
— Потому что она показывает, где север. Одни любят восток, другие — запад, а я всегда хочу знать, где север. По северу я определяю другие направления.
— Не перепутаешь ли ты этой ночью направления? Не завезешь нас вместо Врацы в Лом?
— Нет, я всегда внимателен. Прежде всего смотрю, где север. Вот мне и обидно, что Полярную звезду сегодня словно пеленой закрыло. С дороги я, конечно, не собьюсь, но совсем другое дело, когда ее вижу. Ведь звезда эта там, откуда к нам пришла свобода, там, где братская страна. А страна эта — мой компас. Эх, придет ли время, когда я увижу ее?
— Увидишь. Этой ночью мы начинаем.
— Только бы на этот раз не вышло так, как при Владае[5]: тогда ведь, знаешь, дошли до дворца, а войти не смогли. Земные пути — не небесные. Вон Млечный Путь — белый, чистый, как поток, легко по нему идти. А земные — извилистые, с перекрестками, ухабами.
Как бы в подтверждение его слов коляска дрогнула и качнулась.
— И земные сделаем такими же, как Млечный, — чистыми и прямыми. В автомобилях будем ездить.
— Кто знает, не сделаете ли вы их, эти дороги, еще хуже. Раз там, на небе, такая неразбериха, что и Большой Медведицы не видно…
— Потому мы и едем этой ночью — хотим все поставить на свои места. Погоняй, довольно глаза. таращить на звезды.
Так разговаривали Гаврил Генов и возница по дороге к Враце, где намечалось создать главный штаб восстания. В усталой голове Гаврила мелькали тяжелые воспоминания о заседаниях в Центральном Комитете, пока не было принято решение о восстании. Он с трудом добрался из Софии через Петрохан сюда, в свои края, в Выршец. Отсюда родом была его жена, и он, единственный из руководства, хорошо знал этот край. Ему удалось все устроить: Георгия Димитрова и Васила Коларова, соблюдая все меры предосторожности, поместили на даче на окраине Выршеца, а начальник штаба майор Агынский поселился в гостинице. И только тогда Генов отправился во Врацу поднимать восстание. Возница был верным человеком. Его брат, Гаврил Буйволчев, остался для связи с руководителями, которые с началом восстания тоже должны были прибыть в центр. Генов заранее позаботился о том, где они разместятся во Враце и где будет находиться штаб.
Коляска летела по шоссе. Звенели колокольчики, в ночной тиши глухо постукивали копыта. Иногда из-под них, словно светлячки, вылетали искры. Генов то и дело поторапливал возницу: «Быстрее, быстрее!» Ему хотелось как можно скорее связаться с товарищами из города. Кони неслись во весь опор, но Генову казалось, что они едва плетутся.
Стояла теплая сентябрьская ночь. Тучи разошлись, и в ожидании появления луны в небе тревожно мерцали звезды. Ночь. Небо сливается с землей, хочется лечь на лугу возле стога сена и под напевный стрекот кузнечика окунуться в сладкий упоительный аромат! После долгого пути, опасностей и напряжения Гаврил чувствовал, как властно влечет к себе земля, как ласково раскрывает свои объятия, стараясь снять с него усталость.
Может быть, перед решающей схваткой человеку стоило бы отдохнуть, выспаться. Возможно, другой руководитель именно так и поступил бы. Но Гаврилу предстояло руководить всенародным восстанием. Такое восстание приходилось поднимать впервые, и Гаврил отвечал за его исход не только перед своим округом, но и перед всей Болгарией. Как же может он спать, когда все ждут сигнала, чтобы ринуться в бой! Ведь эти минуты могут решить судьбу восстания! Опоздание на какую-то секунду может оказаться роковым. Разве тут уснешь. И Гаврил легко преодолел миг искушения.
Наконец взошла луна. Звезды на небе заблестели другим светом. Появилось множество новых созвездий.
— Вон и моя появилась! — Возница показал на Полярную звезду и щелкнул кнутом так, что лошади подпрыгнули и помчались, словно оторвавшись от земли.
Луна озарила зазубрины массива, где полукруг Берковских гор соединяется с Врачанскими горами. Голубоватый свет залил ущелье, скалы, леса.
— Я ведь говорил, что так будет, — сказал Гаврил Генов. — А вон и наша звезда.
— Какая это? — спросил звездочет Милан.
— Вон там… над вершиной Вола… звезда Ботева…
— Ты упрекал меня, что я блуждаю по небу и не смотрю на землю, на дорогу, а теперь вот сам начал звезды переименовывать!
— И звезды, и города, и села, которые рождают героев, переименуем… Ведь уже сейчас некоторые наши товарищи дают своим детям имена видных революционеров.
Луна осветила все самые темные уголки. Гаврил думал о жене и ребенке, которых не видел вот уже целый месяц.
— Все уже подготовлено? — с волнением спросил сопровождавший Генова от Выршеца Иван Петров.
Молчание Гаврила было ответом. Нельзя же говорить о таких вещах, сидя в коляске: не только стены, но и кусты, и трава могут иметь уши.
— Не думаешь ли ты, что мы поехали… на-а… — Он произнес протяжно «а». Голос его на миг оборвался, а потом он тихо и спокойно добавил: — На прогулку. — Нахмурив брови, Генов закрыл глаза. У него была такая привычка: прежде чем закрыть глаза, хмурить брови. Но вскоре брови снова поднялись. — Мы ведь едем приводить в порядок небесную канцелярию, не так ли, Милан?
Возница только этого и ждал.
— Какие светила вы спихнете с высоты мне примерно ясно, а вот как простой извозчик может стать таким героем, чтобы его помнили поколения?
— Может. Восстание и из тебя может сделать героя. Почему нет? Обычный связной во время революции иногда совершает такие дела, о которых помнят потомки. Так было в Советской России. Кто до революции знал матросов с «Авроры»? Никто. А теперь слава о них гремит по всему миру. Луч их корабля, как маяк, указывает путь всем простым людям.
Чем ближе подъезжали они к Враце, тем отчетливее Гаврил восстанавливал в памяти все то, что сделал, чтобы превратить этот город в центр восстания. Когда он был в Софии, к нему дважды приходили посланцы отсюда, сообщая о ходе подготовки к восстанию.
«Как же мы возьмем Врацу, Гаврил? — спрашивали его товарищи из руководства. — Ты говоришь, там два полка, пехотный и артиллерийский. Кроме того, на руднике «Плакалница» находится целый полк белогвардейцев. А власти используют и строительный батальон, и фашиствующий союз офицеров, и полицию».