– Что тебе нужно, Джон Файерс?
Молодой человек положил обе руки на стол и наклонился, так что его лицо оказалось прямо перед ней. И когда он заговорил, казалось, она чувствует вкус его слов, как в ту ночь в Грендельшаме вдыхала дым его сигареты.
– То же, что и вам, наследница Боуда, – быть более могущественными и процветающими, чем мы есть.
– Мы?
– Британия. Я. Вы. Вы хотите стать первой женщиной-канцлером. Ваши амбиции, как яркое излучение, бьют в глаза. Не может быть, чтобы кто-то из Равных не замечал этого. И все же вы гарцуете рядом с Джардином, как цирковой пони на поводке, в надежде, что однажды он снимет поводья и позволит вам бежать самостоятельно. Никогда этого не будет. Вы должны знать, что́ он думает о женщинах. Вы – исполнительный союзник, эффективно собираете сторонников, готовых проголосовать в его пользу, породистая кобыла для его сына. По крайней мере, я полагаю, для его сына, и только.
Боуда вскочила, униженная и разгневанная. Что видели эти красивые глаза? После их первого разговора в Грендельшаме она нашла для Файерса верное определение – наглый. А сейчас бы добавила – преступно наглый.
Ее Дар возбудился и шипел в кончиках пальцев. Он хочет знать, на что способен Дар? Не мешало бы ему показать.
– Канцлер Джардин делает все, чтобы привести к той цели, о которой ты говоришь! – Боуда высоко вскинула голову. – Он утверждает правление Равных и укрепляет положение страны.
– Джардин разрушит Британию, и вы это отлично понимаете.
Боуда подняла руку, чтобы ударить его, но Файерс схватил ее за запястье и крепко держал. И черт побери этого наглеца! Она была сильнее любого простолюдина, стоило только захотеть и позволить своей силе течь.
– Государственная измена, – прошипела Боуда.
Она окинула взглядом комнату, словно искала невидимых до сих пор свидетелей, спрятанных в укромных местах, но, конечно же, их не было. Потом вперилась взглядом в Файерса и смотрела так, пока он ее не отпустил.
– Так ты хочешь, чтобы я его остановила? – спросила Боуда, опуская руку, на которой остались красные следы от его пальцев.
– Напротив. Позвольте ему дойти до конца в своем разрушении, а потом на развалинах вы потребуете канцлерства и построите новую страну, сделаете ее могущественной и процветающей.
Именно к этому Боуда всегда стремилась, это была ее заветная цель. И только этим она могла объяснить то, что сделала после слов Файерса, – подалась вперед и поцеловала его.
Он схватил ее – губы ненасытно-страстные, руки сильные и властные. От его напора у Боуды перехватило дыхание. Она сдавалась вульгарным объятиям лорда Джардина и увертюрам своего мужа, который в душе был заблудившимся ребенком. А сейчас она сдалась под натиском простолюдина – хуже, незаконнорожденного, – он не только осмелился положить на нее руку, но и пробуждал ощущения, доселе ей неведомые. Боуда впилась ногтями в короткостриженый затылок юноши и услышала его стон.
Файерс отстранился и приподнял ее подбородок.
– Правь строго, но стяжай славу, – сказал он и наклонился, чтобы продолжить поцелуй. – Сделай Великобританию страной, которой будут восхищаться и которую будут бояться во всем мире. И позволь мне быть рядом, твоим доверенным советником от народа. Я верю в тебя, Боуда.
Это было безумие. Чистейшее безумие. Но Боуда не могла – не хотела – оттолкнуть его, остановиться. Она потянулась к новому поцелую.
И, только услышав, как открылась входная дверь в ее офис, она оттолкнула Файерса. Тот опустил глаза в пол, поправил одежду и вытер рот.
– Садись за стол, – прошептал он.
Она послушно села, взяла пластиковый стакан с давно остывшим кофе и прижалась губами к отверстию на крышке.
– Боуда?
Астрид Хафдан. В дверь кабинета постучали и открыли ее, не дожидаясь приглашения войти, – на правах старой университетской дружбы. Но те времена давно прошли.
«То, что три года назад случилось с младшей сестрой университетской подруги, – подумала Боуда, – изменило Астрид почти так же сильно, как и саму Аталию».
И теперь не было предела глубокой ненависти этой женщины к простолюдинам. Кровавая ярмарка должна была стать возмездием, с одной стороны, а с другой – публичным доказательством того, что насилие в природе простолюдинов. И если лондонцы будут топтаться на месте, не решаясь начать кровавую вакханалию, Астрид с радостью покажет им, как это делается.
– А, вы уже слышали, что произошло. – Астрид кивнула на газеты, лежавшие на столе.
– И слышали, и приняли меры, – ответила Боуда. – Мистер Файерс проявил оперативность. Спасибо, Файерс, вы можете идти.
Когда тот направился к двери, Боуда жаждала получить на прощание страстный взгляд, но Файерс не был дураком. Он закрыл дверь с почтительным: «наследница Боуда», чем порадовал ее.
– Что-нибудь срочное, Трид? – спросила Боуда. – День сегодня обещает быть напряженным…
Она кивнула на газеты и фотографии, но на самом деле ей нужно было время и уединение, чтобы обдумать то, что произошло с Файерсом. Какой абсурд! Как неприлично запятнать себя прикосновением незаконнорожденного, более того – внебрачного ребенка собственного крестного отца. Только этого ей не хватало в сложившейся обстановке.
Но все же его мечты были ее мечтами. И он верит в нее. Дорогой папочка никогда не понимал ее стремлений, а Диди политика и вовсе не интересовала. Боуда знала, что ее сторонники восхищались не столько ее политическими взглядами, сколько тем, как она выглядит. А та характеристика, что Файерс дал Уиттему? Если быть честной, совершенно справедливая.
– Извини, – сказала Боуда, потирая виски, – почти не спала сегодня, да и дел с утра навалилось.
В темных глазах Астрид – ее мать происходила из японской дворянской семьи и с ее отцом познакомилась в Киото, где он учился, – не отразилось ни сострадания, ни извинения.
– Я думала, ты захочешь услышать это как можно скорее. Прошлой ночью я занималась подозреваемым номер девять и кое-что интересное нашла в его мозгах: Мидсаммер Зелстон.
– Мидсаммер? Что ты имеешь в виду?
– Имею в виду, что она связана с Двенадцатью из Бора. Не просто связана, а практически координирует их действия.
Еще один государственный изменник!
Боуда откинулась на спинку кресла с чувством отвращения. Сначала Мейлир Треско. Затем шокирующее откровение: ее собственный крестный отец, лорд Рикс, не только симпатизировал простолюдинам, но и был любовником спикера Ребекки Доусон. «И прекрати думать о Файерсе!» А теперь еще и Мидсаммер. Юная Зелстон связана с Двенадцатью из Бора.
Все это Боуда могла и должна была предугадать, ее ослепляла вера в то, что Равные не могут таким образом предавать свой класс. Мидсаммер встречалась с простолюдинкой. Может быть, все дело в этом. Люди совершают странные поступки, когда от любви им сносит голову. «Хватит уже думать о Файерсе!»
Где сейчас Мидсаммер – в Линдуме или здесь, в Лондоне? Возможно, она связана и с теми, кто прошлой ночью совершил все эти безобразия? Если за спиной этих простолюдинов стоит Равный подстрекатель или защитник, то это объясняет их смелость.
– Нам нужно разыскать ее, – сказала Боуда. – Но давай сделаем это без лишнего шума, сначала выясним, кто видел ее в последний раз. Я также попрошу ребят определить местонахождение ее телефона.
С этого момента день для Боуды начался всерьез. Астрид удалилась в свой подвал, в то время как один из подчиненных супервайзера сопроводил Боуду в их маленькую телестудию. На сегодня Файерс запланировал несколько интервью с иностранными СМИ. С китайцами все прошло гладко – Боуда бегло говорила по-китайски, так как с детства постоянно сопровождала отца в его деловых поездках. С японским у нее были трудности, и она минут пятнадцать нервничала, пытаясь вспомнить формы глаголов, используемые только Равными.
Вернувшись в офис, она обнаружила, что атмосфера еще более накалилась. На нее сразу же набросилась супервайзер.
– Наследница Боуда, – сказала она, – ситуация усугубляется.
Команда техников перед картиной Хогарта устанавливала огромный экран. Рядом на больших размерах мониторе отображалась карта не Лондона и даже не Бора, как можно было ожидать, – Риверхеда и Ньюкасла.
Перед монитором с хмурым лицом стоял Уиттем. Сбоку молча застыли Кеслер и Файерс.
– Риверхед? Доложите подробности, – потребовала Боуда.
– В шесть пятнадцать утра, – привычно монотонным голосом начала супервайзер, – поступил звонок от менеджера склада запасных частей. Смена там начинается в шесть, рабочий день на судостроительных верфях – в семь. Но на рабочем месте так никто и не появился. Проверка показала, что автобусы, которые должны были перевозить рабочих, не вышли из автопарка. По факту весь транспорт стоит.
Боуда кивнула. Сухие доки были разбросаны по берегам реки Тайн, поэтому рабочих доставляли к ним из города рабов на автобусах. Очевидно, что автопарк стал стратегической целью. Останови автопарк, и вот тебе всеобщая забастовка без особых усилий. Так что на масштабный протест это не тянет.
Но супервайзер не замедлила разрушить эту надежду: в течение последующих двух часов на работу в Риверхеде никто не вышел. Остановилась работа хозяйственной инфраструктуры города рабов: водопровод и канализация, уборка мусора и ремонт. Не открылись магазины и столовые.
Риверхед охватывает большую территорию: Ньюкасл, Сандерленд и Норт-Тайнсайд. Это более ста тысяч человек. Охрана не в состоянии ворваться в общежития, поднять всех с кроватей и затолкать в автобусы.
Тогда неповиновение должно быть урегулировано штрафами.
Посовещавшись недолго с Уиттемом, Боуда потребовала соединить ее с супервайзером Риверхеда. Пока технические службы проверяли связь, Боуда, тяжело вздохнув, подумала, что из всех городов рабов только Риверхед может создать большую проблему для страны.
Ее мать Ангелика была единственной дочерью эксцентричного лорда Тайнсайда. И в детстве, когда Боуда и Диди отправлялись за покупками в Ньюкасл, им на головы надевались шляпки, чтобы спрятать очень приметные белые волосы и сделать девочек неузнаваемыми. Их дед по материнской линии, лорд Блай, владел обширным прибрежным поместьем к северу от города и питал слабость к строительству маяков.