Круг замкнулся.
Человечество лишь обрело страшный опыт, как может дорога в рай обернуться кровавым побоищем и одним нескончаемым горем, но сама дорога отныне опять свободна…
Вот и все, что вам нужно? Банки, капитал, валюта, телевизоры, машины, дача, водка?.. И все — Свое, Свое!..
И уже позабыты горы трупов, лагеря, стоны, муки раненых, искалеченных, тифозных, преданных, издыхающих от голода…
И вся правда великой смуты и движения: не душа, не свет любви, не правда и не истина, а лишь Сытость.
И святая книга Библия только пересказывает это.
И не придет Царствие Божие. Невозможно оно.
Продадут и предадут и его, Царствие Божие, — все дело в цене. За подходящую — предадут не моргнув.
Вот и вся правда, для чего появляется человек на свет.
Люди согласны поклоняться даже Ироду. Только пусть дает еду, кров и немного удовольствий.
А там пусть Ирод каждый день пытает, вздергивает на дыбу, казнит сотню-другую людей, ни в чем не виновных.
Государство будет благоденствовать. Люди сочинят философию, которая докажет достоинства и неизбежность такого постижения счастья. У людей будут даже книги, театр, музыка…
Это внушает мне сатана, а в душе горит (а может, догорает) любовь к жизни и привязанность к людям. Но делать доллары, валюту, наживать капитал… — и в этом и для этого жить?
Ведь были для чего-то голод, тифозная горячка, трупы, лагеря, расстрелы, издевательства, терпение, надежда, глумления… Не может быть это просто так, пустым капризом! Иначе не связались бы в дьявольский смерч сотни миллионов судеб и не искромсали Россию бесчисленные рвы-могилы!..
Был, есть смысл, а мы не читаем его. Мы остаемся теми же, не уразумев, не расшифровав смысл, переводя его на капитал, наживу, животную толчею, слюни похоти и сытость…
Мы все те же… БЕЗ СМЫСЛА.
Что за жизнь, в которой о человеке, едва только наученном ходить и говорить, можно сказать все — каковой будет его жизнь, все-все дни?
Где же постижение таинства каждого мига жизни?..
Тараканьи бега. Заданы дорожки, направление, темп и даже обличье…
Тараканьи бега.
Чтобы выжить, жить — надо бежать, надо становиться тараканом. Жизнь — это превращение людей в тараканов.
Убиваем душу, Добро — и округляем капитал. Одно с другим нераздельно.
И никогда не колеблемся в выборе — только валюта, только похоть, только Сытость. И тысячи лет, в муках и крови, возводим это общество, на другое человек неспособен — хоть всю землю задвинь храмами и завали святыми книгами.
Тьма тысячелетий.
И Бог, Добро… брошенные, беспомощные… пустой шелест слов.
Иконные доски с мазками красок, взывающие к камню душ, Добру и вере в любовь.
И горстка людей под ногами, всегда горстка… истоптанная в кровь…
И там, где вечная чернота, вихри, огни комет и звезд, где по замыслу Господню и находится вместилище душ, миллиарды, несчетные триллионы бывших людей, обратив к земле бестелесные лица, напрягают уста, рвут пространство криками дни, годы, тысячелетия, а мы не слышим!
Они в смертном исходе своем познали смысл, сверкнул он вдруг ярким огнем, ударом молнии, все осветил на миг и все сделал ясным (потому что это — смертный миг). И несметным криком они называют все слова, дабы мы прозрели, сберегли и уложили в ладони каждый миг бытия, но… крик не долетает, а сами мы БЕЗ СМЫСЛА.
Такова воля Божья. И кричат они из огня комет и звезд о самом сокровенном — о смысле каждого дня, — а мы… Мы не слышим. Мы заняты — и не слышим. Мы творим свой тараканий бег… Да какой бег? Шествие к вечной черноте и вихрям. С капиталами, похотью, властью, а… ничтожные, нищие, жалкие…
И в этом тоже умысел Господень. Ведь в таракана и крысу каждый превращает себя сам. И это Господь и сделал великой загадкой жизни.
Не Ленин был злодей, не его просвещенная гвардия и не Дзержинский (Сталин, пожалуй, убийца не по обстоятельствам, а по призванию), но их утопия предполагала для своего воплощения кровь и муки народа. И эти непорочные, непреступные по натуре люди лили кровь, казнили, гнули к земле целый народ, сея на десятилетия вперед горе и разрушения.
Именно из необходимости утопии гигантским всесоюзным упырем взрос невиданный в истории человечества карательный орган: ВЧК-КГБ. А за ним взросли и суды без суда (голые расправы), и милиция (всегда, в любом случае правая), и сбоку — неохватной самостоятельной величиной — коммунистическая партия: огромный политический и духовный надзиратель над всем народом, главная опора утопии и зла, вечный заявитель на диктатуру. И партия эта — из народа, всех его слоев, плоть от плоти народная. Это горькая, страшная истина, даже не истина, а какое-то проклятие, ставшее судьбой народа — он своими руками возводит для себя одну огромную тюрьму, казенный тюремный двор без конца и начала.
Как еще раз не вспомнить слова Струве, столь убедительно подкрепленные письмами умирающего Короленко:
«…В революции, в самом ее ядре, гнездилась зараза контрреволюции, которая до последнего своего издыхания будет кичиться наименованием революции. Под каким наименованием погромная зараза будет раздавлена, совершенно неважно. Раздавлена же и выжжена из русской жизни она должна быть во что бы то ни стало».
Это была (и есть) именно контрреволюция и именно погромная зараза…
И создатель ее — Ленин. И эти черные, огненные тучи он направил на Россию. Его человеколюбие замешено на нетерпимости, крови, лжи и преследованиях всех, кто хоть в чем-то несогласен с ним. Это Мундыч по его вдохновению и предначертаниям залил Россию горем и кровью. Чекисты вплавились в русскую жизнь проклятием и бесчестьем. Этот черный орден коммунистов (ленинцев) и чекистов (ленинцев), придавив Россию (аж утонула в крови, хрипит, тянет голову из трясины тел и крови), держит ее распластанной, не дает вольного дыха, ведет счет мыслям и шагам каждого русского, скребущего с чела своего знаки рабства…
В дни, когда Короленко обдумывал пятое письмо наркому Луначарскому (кого пытался взять логикой — одного из устроителей «женевского» механизма и жизни под ним), богоносец революции подготавливал ответ корреспонденту газеты «Дейли ньюс» мистеру Сегрю. Ответ будет обнародован в «Правде» и «Известиях ВЦИК» 12 сентября 1920 г.
Из ответа однозначно явствует, как борется новая власть с меньшевистскими настроениями.
«…Дитман возмущается расстрелами, но естественно, что меньшевиков в этих случаях расстреливают революционные рабочие и что Дитману это не может особенно нравиться. Плох был бы III Коммунистический Интернационал, если бы он допустил вхождение в его ряды Дитманов…»
В общем, все в том же духе письма Ленина английским рабочим: или опуститесь на колени, или сгниете — таков наш принцип грядущего социализма. Тут и без всякого образования ясно (даже без начального): при подобном разрешении политических разногласий вообще не будет никаких других носителей идей, кроме ленинских (как Гитлер задумал решить еврейский вопрос, так и здесь геноцидом добиться полной идейной однородности). Будет лишь одна социал-демократия — большевистская, всегда единственно правая, так сказать, исторически обусловленная и подлинно народная (определенные основания так считать имелись). Так что меньшевики — это лишь ручеек в бурном потоке крови, пущенном большевиками на слив.
В каждой строке таких документов, как письмо английским рабочим, ответ Сегрю и др., клокочет кровавое человеколюбие вождя. Не таясь, он заявляет: резали — и будем резать! А все недовольные — это буржуазные выродки, холуи, предатели. Кто не с нами — ляжет под нашу поступь…
Нет, в короленковские времена народ еще не притерся к новой жизни, точнее, его не притерли. Это еще обычный народ, и он еще ропщет, защищает свои права, уходит к Махно, Антонову и прочим «батькам», не ведая, куда причалить от истребительно-карательной любви советской власти.
Ленин был самого лестного мнения о Ткачеве. С его помощью оглыбил свой взгляд на народ, который должен следовать за ними, большевиками, — и никаких одобрений не нужно. Одобрения — это вообще дань буржуазной демократии, видимость свободы, а не свобода. Революционная партия опирается на силу. Так сказать, не сознаете своего счастья, мы в вас его вобьем, пеняйте на себя.
Это насилие по Марксу, Ткачеву и по его, Ленина, принципам вождь приложил не только к враждебной большевизму стихии — имущим сословиям и интеллигенции, — но и к самому трудовому народу. Ленин его умело разделял, классифицировал и таким образом подводил под необходимость усечений, так сказать, по непокорно-враждебным частям. Он непрерывно вычленяет в народе все неподвластно-непокорное — и уничтожает, всякий раз не забывая об идеологическом объяснении-ярлыке. Ну не может «женевское» заведение без идеологического клейма. Человек любых достоинств враз за ним растворяется. Ну нет человека — одна враждебность, чужеродность и вызов. Тут и срабатывает заглатывающее устройство. Это уже и рефлекс, и потребность, и, само собой, классовая ненависть. «Чтоб кровь не обрызгала гимнастерку».
И однако, та же вера в Ленина, то же безрассудное поклонение.
Какой крик, какие доказательства еще нужны? Изгнить всему народу? Покрыть Россию могильными крестами?..
Но партия существует, в нее вступают, в ту КПСС, что несет на своих плечах безграничную власть генсеков.
Что еще нужно, дабы уразуметь, какая сила в нашей истории ставит нас на грань гибели?..
Дух народа, закованный в объятия скелета…
И УЖЕ В КОТОРЫЙ раз голос из тех лет, А МЫ БУДТО ОГЛОХЛИ — НЕ СЛЫШИМ…
ПИСЬМО ШЕСТОЕ, ПОСЛЕДНЕЕ
«…У вас схема совершенно подавила воображение. Вы не представляете себе ясно сложность действительности.
Но прежде всего вы сделали у себя самое легкое дело: уничтожили русского буржуя, неорганизованного, неразумного и слабого. Вам известно, что европейский буржуа гораздо сильнее, а европейский рабочий не такое слепое стадо, чтобы его можно было кинуть в максимализм по первому зову… У западноевропейских рабочих более сознания действительности, чем у вас, вождей коммунизма, и оттого они не максималисты. После переписки Сегрю и Ленина дело ясно: европейская рабочая масса в общем не поддержит вас в максимализме. Она остается нейтральной в пределах компромисса…