Череп оставался по-прежнему в витрине и глядел на меня пустыми впадинами. Я оглянулся и увидел вторую такую же витрину, но уже продолговатой формы. В ней лежал скелет с прилипшими местами клоками ссохшихся мускулов. Надпись гласила: «Кистки полюбовника Катерины II Патьомкина». Рядом, в третьей витрине, лежали остатки зеленого бархатного кафтана с потускнелыми позументами, затем что-то неразличимое, в пятнах гнили, бывшее когда-то белыми атласными короткими штанами, такие же сгнившие чулки и туфли. «Шматки одягу полюбовника Катерины II Патьомкина», — прочел я, наклонясь к надписи.
Я поднялся в полном бешенстве. Вытащенный из склепа и разложенный на три экспоната Потемкин — это было уже нечто неслыханное по варварству и идиотизму.
Со мной был фотоаппарат. Я навел объектив на череп и сделал снимок. Но тут ко мне-подбежал какой-то вахлак с багровым от пьянства носом и закричал, что «снимать сурово забро-няеться»[123]…
Россию поразило культурное одичание. Оно и не могло не произойти. Ведь обещал Ленин искусство (а стало быть, и культуру) за ненадобность «дзык, дзык» — и отрезать.
И отрезали.
И не только искусство и культуру.
Как я уже упоминал, в разговоре со мной будущий генеральный секретарь ЦК КПСС, а тогда хозяин всемогущей тайной полиции — КГБ — Андропов Обронил: «Дадим людям вдоволь колбасы («или наделаем» — точно не помню) — и никакого диссидентства не будет».
Нет ни декабристов, ни Пушкина, ни Герцена, ни самосожжения религиозных ревнителей веры, ни Бородинской битвы, ни Великой Отечественной войны — борьбы против иноземной кабалы… а есть колбаса. От фундаментальности подобного вывода, надо полагать, просел бы сам Главный Октябрьский Вождь: ну не додумался ведь!
Дядю мы слушались — хорошо накушались,
Если бы не слушались — мы бы не накушались…
Все духовное, возвышенное, почитаемое человечеством за святыни, то самое, что как раз отличает человека от животного, и есть, оказывается… колбаса «от пуза» (хотя и вольная птица в клетке с сытным кормом очень часто умирает)… Воткни колбасу в глотку каждому — и обряжай на выбор в колодки, хомут, гони в стойло. Человеку есть что жевать, и он не огрызается, готов настоящий гражданин.
Это несколько тяжелая и неожиданная, но достойная мысль — венец марксизма и ленинизма: если рабство кормит, это уже не рабство, а благо и самое что ни на есть естественное состояние. Словом, в наличии что защищать и чем гордиться…
У советских
собственная гордость.
На буржуев
смотрим свысока…
И уж понятно, почему всю культуру: римскую, греческую, европейскую, русскую, а также театр, живопись, литературу — все-все заменила мудрость «Краткого курса истории ВКП(б)», бывшего десятилетиями высшим культурным, философским и политическим авторитетом для народа. Самое жуткое, что «Краткий курс» Чижикова претендовал на это, и самым серьезным образом. «Курс» был обязателен для всех советских людей любого возраста и образованности. Уж так повелось: духовно ущербные люди представляют Россию, формируют ее облик.
Этим людям невдомек, что стремление к свободе по природе свойственно человеку. Сколько бы человека ни дрессировали, сколько бы ни мучили, а это чувство будет вновь и вновь самоза-рождаться. Оно покрепче страха смерти и любых выгод существования. С головы до пят полицействующий, этот генеральный секретарь не мог иначе думать о свободе, как только о «колбасном» продукте. В свой мирок втискивал весь мир. Тут самое время заметить, то «он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом».
Так вот, ни сейчас, ни в будущем не надо нам свиней вместо Бога…
Так ленинизм и завершил свое развитие «колбасным» постулатом.
Вклад Ленина в искажение русской культуры и характера народа способен соперничать лишь с «заслугами» Батыя, никто другой и близко дотянуться не может.
И любой русский из духовных собратьев Пушкина, Достоевского, Льва Толстого и иных достойных сынов России, родись на заре XX века, почти наверняка стал бы изгоем, узником «психушки» (и врачей нетрудно сыскать — столько добровольцев!) — этого диалектически оправданного творения Андропова, сгинул бы в лагерях, проигранный в карты блатными. Для них — генеральных секретарей, «синего воинства» и блатарей — это был бы праздник…
«Борьба, ожесточенная до звериной злобы».
Разнотолков и быть не может, Академия наук смолчала бы и в данном случае, находясь как бы в лучезарном завтра. Эта самая академия, а с нею и вся выдающаяся часть российской интеллигенции делают вид, будто все в этом обществе гармонично и справедливо. В самом главном, где сосредоточиваются мука и боль борьбы со злом, — знании — она по известной традиции на стороне зла. За это — почетные звания, чины, «звезды», сытость… Ученые мужи в основе своей продавали народ, являясь самой откормленной и ретроградной частью общества, точнее, бюрократии. О сих малопочтенных мужах можно с полным правом молвить: вечные! угодники и соглашатели, пожиратели народного труда, истинная академия пороков и лизоблюдства. Была такой — такой осталась и при лже-демократах.
Что не все поддаются дрессировке — этого большевики не учли. Нет, они учитывали это в своей теории борьбы классов, для того и сладили «женевский» агрегат. Но вот что «женевский» агрегат не сумеет всех превратить в граждан с затылочным зрением, и предположить не смели. Ну трупы, могилы, а единомыслия нет! Того, о котором мечтали, нет!
Страшную, вселенскую запуганность народа бюрократическая каста и ее вожди принимают за верность и согласие, не чувствуя той всероссийской хляби-трясины под ногами, готовой в любой момент разверзнуться и поглотить их. Эта трясина — безверие, отвращение и безмерная усталость от ленинизма — бесконечной дани с души и тела каждого…
В 60-х годах я водил знакомство с врачом-психиатром Я. Л. (в 1973 г. он одним из первых подался в Израиль). От него я и услышал эту историю. Надо сказать, пережил он ее очень, до нервной депрессии.
Как-то к Я. Л. обратилась немолодая еврейка. Судьба даровала ей возможность выжить в лагерях. После освобождения она страдала мучительными бессонницами — что называется, сквозные, без «щепоточки» сна неделями; бессонницы ослабевали, погодя опять возвращались.
Ясно, болезнь коренилась в ее прошлом.
Я. Л., истовый поклонник Фрейда, при очередном обращении к нему предложил размотать все до единого узелки прошлого и таким способом расквитаться с ним. Других путей к исцелению не видел.
Женщина очень подробно рассказывала об аресте, допросах, содержании в общей камере, унижениях тюремного быта и дошла до содержания в тюрьме после следствия. То, что она была совершенно не повинна ни в чем, было очевидно, как неповинны были десятки миллионов других.
И она продолжала разматывать клубок прошлого. Ее перевели в одиночку, держали там недели, месяцы. И почти каждую ночь к ней наведывались офицеры госбезопасности — и насиловали, иногда вдвоем-втроем. Ее держали так, в одиночке, четыре месяца.
А надо сказать, она была чрезвычайно хороша и, по словам Я. Л., вовсе не похожа на еврейку. Просто редкостно хороша, даже в немолодые годы и после мытарств, сквозных бессонниц годами.
Как только женщина рассказала об этом во всех подробностях, она внезапно запнулась, посидела в прострации около четверти часа, после резко встала, простилась и ушла.
В ту же ночь она повесилась. Тут Фрейд сыграл гибельную шутку.
Насколько я знаю, это был не какой-то исключительный случай. Обыденная практика, даже не практика, а жизнь советского государства — детища Ленина.
И тем, кто творил это, тогда было 20–25 лет. И ходят они сейчас среди нас… полковники, пенсионеры, редакторы газет, доктора различных общественных наук, и многие теперь — «демократы», и даже в солидных государственных чинах.
Да-а, как зеницу ока берегли партию и ее единство, а еще пуще — авторитет Ленина. И что им были все страдания людей, как и сейчас для лжедемократов — ведь они ведут страну в зажиточное завтра…
Что такое фашизм, социализм, демократия?.. Везде и всегда это — люди.
Как ни крути с политическими системами, а начинка у всех одна и та же: люди.
Калечат людей не системы и не вожди (они ничто без народа), а люди. Это люди топчут ближних, унижают, доводят до смертных болезней. Источник зла — человек, без него все системы — всего лишь неодушевленные символы.
Система нужна, чтобы ограничить зло, идущее от людей. Есть системы — наоборот, дают простор злу в нас, раскрывают самое низменное, животное, зверское. И в таких системах имеются люди, которые наживаются на горе и бедах. В свою очередь есть системы, где зло в человеке ограничивают самим устройством жизни: подобные системы не дают воли сорному, жестокому, низменному.
Но везде, всегда и всюду источник зла — человек.
Мы болеем, гнием в лагерях, очередях, терпим нужду, хиреем, израненные именно ближними. Не вещи тиранят нас, не природа, а люди, ближние. Лишь человек производит зло.
И какую бы совершенную систему государственного устройства ни создать — она будет покоиться на человеке, а с человеком и приходит зло. Нет ни коммунистов, ни фашистов — есть люди… и зло.
Поэтому мир был, есть и будет только одним: противоборством Добра со Злом.
Добро и Зло.
Единственное, ради чего стоит жить, — Добро и Любовь.
Но Добро через Зло невозможно. Добро через Зло — это уничтожение человеческого в людях, одичание.
В одной из документальных книг о войне русский солдат, у которого война отняла все — не только детей, даже старую мать, — кричит пленному немцу:
— «Гитлер капут»? Теперь твердишь «Гитлер капут!»? Ну уж это хрен! Нашли чем оправдываться! Разве можно, подлая твоя душа, одним Гитлером рассчитаться за все горе и мытарства? А вы, вы сами?!
Огромного смысла слова, просто огромадного!