событий. Бессмертный пророк — и они рядышком, и от этого тоже почти бессмертные и почти пророки.
Что ж, заглянем в пророков.
Молотов рассказывает (так и слышится неторопливый бесстрастный говорок):
«Ленин понимал, что с точки зрения дел в партии и государстве очень разлагающе действовал Троцкий. Опасная фигура (фразочка прямо для доноса. — Ю. В.). Чувствовалось, что Ленин рад бы был от него избавиться, да не может… Даже Ленин, который вел с ним непримиримую борьбу, вынужден был опубликовать в «Правде», что у него нет разногласий с Троцким по крестьянскому вопросу. Помню, это возмутило Сталина как не соответствующее действительности, и он пришел к Ленину. Ленин отвечает: «А что я могу сделать? У Троцкого в руках армия, которая сплошь из крестьян (выходит, не будь этой армии — сделал бы?! — Ю. В.)…»
Ленин не хуже Сталина понимал, что такое Троцкий, и считал, что придет время снять Троцкого, избавиться от него…»
Вот, оказывается, какие пироги…
Имеются, впрочем, и свидетельства других известных деятелей партии о враждебности Ленина к Троцкому. В подлинности их сомневаться не приходится.
Троцкий же приводит множество доказательств веры Ленина в него, вплоть до незаполненных бланков (их никто, кроме Троцкого, не имел) с подписью Ленина: Троцкий заполнял их по своему усмотрению — выше доверия и быть не может. Кстати, в книге представлена и копия образца такого бланка. Именно Ленин первый предложил Троцкому союз против Сталина. Впечатляет и письмо Крупской Троцкому через месяц после похорон Ленина — в каждом слове дружба и даже определенная признательность.
Что же получается, двое из наиболее близких к Ленину людей, кроме Сталина и уже покойного в те годы Свердлова, пишут вещи взаимоисключающие, пишут о нем — Ленине. Где же настоящий Ленин? В каком случае его слова — правда?
Тут голову не надо ломать. Правда и не лежит, а просто парит над поверхностью. Нет слов, Ленин таил против Троцкого зло в годы Гражданской войны (а после Гражданской и не пришлось — смерчем налетел мозговой удар, потом — еще до второго — ряд мелких), держал близко, что, верно, не совсем от Ленина и зависело, скорее терпел (остались высказывания — от письменных свидетельств никуда не денешься)… Однако когда против теряющего силу диктатора формируется союз Сталин — Каменев — Зиновьев, он без колебаний обращается за помощью к… Троцкому. Да-да, своему тайному недругу! Тому самому, которого при иных обстоятельствах, как говорится, постарался бы «задвинуть». Вспомните высказывание Молотова на сей счет: «Он никакую оппозицию терпеть не стал бы, если б была такая возможность».
Все дело в том, что не было такой возможности. Крупноват был Лев Давидович, и опять-таки армия за ним. Но на X съезде партии Ленин проводит-таки резолюцию о запрете фракций, иначе говоря, о запрете иметь мнение, отличное от его, ленинского, поскольку в ЦК он имел обеспеченное большинство.
Политика, скажете. Думаю, все же помои… Главный вождь ведет игру, неискренен, лжив — и это ко второму после себя человеку в партии и новом государстве, самой деятельной фигуре накануне и после октябрьского переворота, а затем и Гражданской войны. Вот только дай срок укрепиться, и, что называется, спешим тебя, голубчик…
И он же, Ленин, призывает этого человека во спасение себя! Тону, Лев Давидович, кроме тебя, нет никого — давай руку, давай заключим союз!
Не учел лишь главный вождь, что его «карликовое» окружение сподобится печатать свои воспоминания и его, ленинские, откровения.
И это можно будет сопоставлять.
Вот тут и осечка…
Что до «карликового» окружения: «…злобные карлики, связанные круговой порукой», — назовет жена Сталина окружение мужа в последний вечер своей жизни (существует версия такого определения верхушки партии Надеждой Аллилуевой)[139].
К Ленину она свои слова не относила, ибо чтила, как святого, хотя и он, как и все они там, ростом не вышел. Но эти крохотные мужички («злобные карлики») так навалились — затрещала Русь и пошла с той поры вперекос…
Две книги под рукой, по сути, об одном человеке и его деле. Неспроста, значит, Создатель обложил его изменой в черные дни угасания. Что замышлял и творил с другими, вылезло против него; вылезло вдруг, когда, кажется, все вокруг склоняли головы и спешили исполнять его волю — стоило только черкнуть записку или бросить в телефонную трубку несколько слов.
Великие духом…
Глава VIII«КЛЕЩЕВИНА»
«Уважаемый Анатолий Иванович[140], я вынужден к Вам обратиться по несколько необычному поводу.
Мы с Вами люди разных политических убеждений: я отрицаю ленинизм, Вы — исповедуете и преданно ему служите. Однако и Вы и я преследуем одну цель: добиться достойной жизни для народа. Именно поэтому я стал народным депутатом СССР, Вы — Председателем Верховного Совета СССР. Вы отстаиваете свои убеждения, я — свои.
Вполне естественно, я как писатель следую своим принципам и в своих литературных работах. Я выступаю со статьями, очерками, художественными произведениями, в которых отстаиваю и развиваю идеи, которые считаю демократическими и которые составляют цель и смысл моей жизни уже десятилетия.
Между тем миром, к которому принадлежите Вы, и тем, несравненно более малым миром, к которому принадлежу я, развернулась настоящая борьба. Это борьба неравная, ибо не на нашей стороне вся мощь государственного аппарата, в том числе тайных служб (так и хочется сказать «карательных»).
Я отлично знаю, в каком мире вырос и живу. И все же главным принципом моей работы и жизни было следование правде, исторической точности. Все, что я печатаю, если это публицистика, всегда соответствует фактам и соответственно документировано.
Как бы ни был неприемлем для меня политический строй, который установился после 1917 года, я считал невозможным ради достижения политических целей, завоевания популярности и т. д. обращение к подлогам, клевете и вообще любой нечистоплотности. Я следовал этому строго и неукоснительно. Но жизнь поставила меня в необычное и очень неприятное положение. С тех пор как в предвыборной кампании я выступил с осуждением КПСС и КГБ, вмешательство госбезопасности в мою личную жизнь обрело всеобъемлющий и самый бесцеремонный характер, временами — откровенно наглый. Это выражается во многом.
1. Мой дом постоянно посещается работниками КГБ. Было множество случаев убедиться: «посетители» всегда оставляли следы.
2. Предметом досмотра явился и мой литературный архив.
В результате оказались похищены дневники за последние четыре года (три толстые тетради). Это не только личные записи, но и основа будущих литературных работ, то есть, образно говоря, мой хлеб. Кроме того, унесены путевые дневники и отдельные книги из библиотеки, в том числе и по истории ВЧК М. Лациса.
3. Бесследно исчез ряд документов, фотографий и семейных реликвий.
Горше всего пропажа дневников. Это ведь не только документ. Это сугубо личные записи. В них интимные чувства, мысли, переживания. Все, что есть сокровенная тайна жизни каждого человека. Тайна неприкосновенная и чрезвычайно дорогая для каждого из нас.
Невыносимо больно знать, что их листают чужие руки, и эти руки опекает закон. И вот за такие действия обеспечивает сытой зарплатой.
4. В течение двух поездок за границу я лечил легкие. Надо сказать, что до 1988 года я легкие не лечил никогда. Беседуя с врачами, к которым я вынужден обратиться на Западе, не доверяя нашей медицине, как Вы теперь догадываетесь, по вполне понятным причинам, я понял: болезнь приняла упорный, хронический характер из-за вмешательства извне. Поведение организма при моей превосходной тренированности (особенно в последние годы) не находило логического объяснения. Консультации врачей, снимки и полное обследование за границей убеждают, что это результат вмешательства со стороны с определенными целями. Да мы и в самом деле беззащитны… В квартиру проникают когда хотят. Берут все, что заблагорассудится. Несут в дом все, что угодно. Поле для преступной деятельности необозримое, тем более оно под охраной закона.
5. Перехват почты, получение вскрытых конвертов без важных документов, безобразное подслушивание телефонных разговоров и прямое вмешательство в них — все это стало практикой жизни и творится каждый день и час.
В некоторые моменты очевидна прямая слежка, столь плотная, что может вести к столкновению, на которое, видимо, и рассчитывают чекисты.
Не буду писать о шантаже по телефону и в письмах, который составляет естественный фон моей жизни.
Я мог бы еще долго продолжать перечень «художеств» «щита и меча» нашего социалистического государства. Добавлю лишь, что все это не случайно. Сверху, от высшего руководства, внушается обществу мысль о том, что люди иных политических взглядов — это безусловные враги и предатели. С ними не только можно, но и нужно делать все из максимально возможного сейчас. Это все согласно ленинскому постулату: этично все, что служит революции. В данном случае — удержанию власти. КГБ сплошь и рядом преступает законы, цинично прячась за принцип: «не пойман — не вор», — преданно служа не народу, не всему обществу, а лишь верхушке КПСС и президентской власти.
Я отлично понимаю: все, о чем здесь пишу, с точки зрения доказуемости — пустое место. Именно это и составляет силу КГБ. Все свои дела они исполняют без свидетелей, и любое обвинение сразу же рикошетирует в обвинителя. Чтобы не слыть лгуном или человеком с больным воображением, приходится молчать. И в общем, я молчал, отвечая лишь тогда, когда давление со стороны КГБ становилось совершенно нетерпимым. И все же я избегал прямой борьбы с действиями госбезопасности против меня, относя все это к чьей-то излишней ретивости. Хотя против народного депутата СССР такие действия не могут осуществляться без разрешения высшего руководства страны. Так оно происходит и в самом деле. Никакой «самодеятельности» эта служба не может допустить.