А покуда рабочие и солдаты мятежного Питера все внимательней прислушиваются к голосу Ленина, а в кайзеровском Берлине подсчитывают, сколько дивизий освободит фронт с русскими для боев на западе в результате проезда Ленина через Германию. Да и мир в таком случае неизбежен — какие земли присоединятся к Восточной Пруссии: Белоруссия, Украина, Крым?.. Расчеты строились не на песке. Русская армия распадалась — и в Берлине это учитывали. Стране без армии можно диктовать любые условия. Ленин согласится на любые условия — это в Берлине вычислили сразу. В противном случае не загремел бы колесами по германским дорогам вагон с главным в партии большевиков. На всякий вложенный капитал полагается прибыль.
В сентябре 1916 г. Корнилов по окончательном излечении получает 25-й армейский корпус. Государь император производит его в генерал-лейтенанты. Популярность Корнилова необыкновенна!
Февральская революция решительно изменяет и его судьбу.
2 марта 1917 г. по телеграмме Родзянко следует назначение командующим Петроградским военным округом. Однако в мае он возвращается на фронт командующим Восьмой армией, бывшей калединской. В июле он уже командует Юго-Западным фронтом.
Приказ № 1 разложил армию, свое добавляет и нарастающая антивоенная пропаганда Ленина. Мир народам!
В наступлении 18 июля 1917 г. солдаты отказываются идти в бой, после — даже начали покидать позиции. Офицеры не щадят себя — в результате потеряно до восьмидесяти процентов офицерского состава. Противник сам переходит в наступление.
По отзывам Корнилова, Вторая армия обратилась в стадо обезумевших людей, царил ужас, позор, срам, каких русская армия не знала с начала своего существования. Теперь армия — это уже скопище людей, неспособных к отражению внешнего врага и в то же время чрезвычайно опасных для своей же Родины из-за погромных настроений, растущих с каждым часом.
«Не следует заблуждаться, — докладывает Корнилов, — меры кротости правительственной, расшатывая необходимую в армии дисциплину, стихийно вызывают беспорядочную жестокость несдержанных масс, и стихия эта проявляется в буйствах, насилиях, грабежах, убийствах. Не следует заблуждаться: смерть не только от вражеской пули, но и от руки своих же братьев непрестанно витает над армией».
Отступление армий из Галиции, Буковины и Молдавии привело врага к рубежам коренной России.
«Необходимо, — докладывает Корнилов Временному правительству, — в качестве временной меры, исключительно вызываемой безвыходностью создавшегося положения, введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий…»
Генерал считает: даже при весьма высоком нравственном уровне отдельных бойцов дисциплина, основанная на одном лишь сознательном исполнении долга, непригодна в боевой обстановке.
И он доказывает: «…необходимо противопоставить ужасу спереди, со стороны неприятеля, равный ужас сзади, со стороны сурового и беспощадного закона, карающего всей своей строгостью тех, кто уклоняется от исполнения долга…»
В Отечественную войну 1941–1945 гг. Сталин многократно перекрыл все требования «ужаса спереди и ужаса сзади» — военно-полевые суды, заградотряды, расстрелы на месте, штрафные батальоны. Требования защиты Отечества диктовали свои меры, однако на все наложилась и кровавая суть самого вождя.
По настоянию главным образом Корнилова Керенский отдает приказ о введении смертной казни на фронте. Других путей борьбы с дезертирством, мародерством, саботажем и самосудами Корнилов не видит. Россия в опасности!
Георгиевская дума награждает его Георгием третьей степени.
Керенскому по душе решительность генерала. Это как раз тот человек, который поможет ему, министру-председателю, обуздать революцию и скрутить большевиков.
18 июля Керенский назначает Корнилова Верховным главнокомандующим.
«Со вступлением генерала Корнилова в должность Верховного главнокомандующего в армии стала ощущаться крепкая рука, — вспоминал Петр Николаевич Врангель. — Начальники, почувствовав за собою поддержку сверху, приободрились и стали увереннее, солдаты подтянулись. Целым рядом приказов власть войсковых комитетов была ограничена и введена в известные рамки. Полки, утерявшие всякую дисциплину, стали приходить в некоторый порядок».
Вспоминая это назначение, генерал Деникин писал:
«Корнилов уже тогда видел в диктатуре единственный выход из положения».
В ответ на проповедь насилия грядущей диктатуры пролетариата, а точнее, верхушки большевистской партии, Корнилов пытается организовать военную диктатуру.
Очевидец переносит нас в те дни (крах наступления 18 июля 1917 г.).
Его пехотный полк, бросив позиции без боя, уходил через лес. Немцы плотными цепями преследовали. Цепи даже не обменивались выстрелами. Тех и других устраивал «бой» без крови.
Командир полка брел за солдатами последним, изрядно отстав; не мог он идти: противно воле и душе это. Ведь полк ни в чем не уступал неприятелю. Солдаты просто бросили окопы, землянки, пулеметы, боеприпасы и направились в тыл. Полковник криками напоминал солдатам о долге, увещевал: ведь враг топчет родную землю, опомнитесь, братцы!
Немцам надоел русский полковник, да и не мог он не привлечь внимание: один, далеко позади всех. Немецкий офицер скомандовал — и с десяток солдат устремились вперед. Когда полковник увидел со всех сторон только немецкие каски и шинели, было поздно. А русские цепи таяли среди деревьев, кустов…
Полковник отказался сдаться, отстреливался. Кончились патроны — увертывался от штыков, отбиваясь шашкой, и смертным зовом звал на помощь своих.
Смертный крик, скорее вопль, полк, однако, услышал. Расправа потрясла солдат. Без команды, как один, они повернули и ударили в штыки. Этот бросок назад без единого крика, эта неожиданная злобная ярость застали немцев врасплох. В полосе этого полка германские цепи оказались сметенными. Солдаты гнали врага до своих позиций, переколов абсолютное большинство из них…
Так, на миг протрезвев, Россия крохотной частью своей дала отпор захватчикам…
Это доподлинная сага о чести русского офицерства и русских солдатах, способных на мужество и бесстрашие, но безнадежно отравленных ленинской агитацией и пропагандой. Оставались считанные месяцы до того, как они начнут поднимать на штыки своих офицеров и генералов.
Гниение армии, расстройство хозяйственной жизни — словом, неспособность правительства управлять страной порождает у высших генералов стремление к твердой власти. По существу, наиболее ответственные участки фронта держат лишь казаки. Они да латышские формирования еще не подвержены массовому дезертирству. С той же верностью латышские соединения послужат и революции.
12 августа 1917 г. Временное правительство созывает в Москве Государственное совещание.
Накануне совещания Корнилов скажет Верховскому[49]:
«Людей, которые приходят ко мне говорить о монархии, я гоню прочь. Новый строй государственной жизни народ определит себе сам через Учредительное собрание».
Верховский отметит в своей книге:
«Я совершенно ясно все время понимал, что в корниловском движении о монархии и речи быть не может…»
Шульгин вспоминал во Владимире после отсидки в тюрьме:
«В августовском совещании в Москве, в Большом театре, под председательством Керенского, как мне помнится, в одной ложе были генералы Алексеев, Корнилов, атаман Каледин и Деникин…»
14 августа на утреннем заседании в Большом театре выступает Корнилов.
У Верховного главнокомандующего нет уверенности, что армия способна исполнить долг по защите Отечества. Отсутствие дисциплины, убийства офицеров, повальное дезертирство, отход без боя по малейшему поводу, да еще с оставлением оружия, превращают ее в сброд.
Корнилов зачитывает телеграммы с уведомлением об очередных и столь обыденных расправах над ответственными чинами армии.
Потеряны Галиция, Буковина, отчасти Молдавия. Враг угрожает исконно русским землям, в первую очередь — южным губерниям. Враг стучится в ворота Риги. Враг добивает союзную румынскую армию. Дорога на Петроград едва ли не открыта.
Необходима строгая дисциплина. Следует незамедлительно восстановить власть и престиж корпуса офицеров.
Пусть существуют комитеты, но пусть деятельность их не выходит из круга хозяйственных и бытовых интересов солдата. Пусть остаются и комиссары, но необходимо обратить внимание на личный состав комиссариата.
Корнилов говорит о разрухе. Армия начинает голодать, такого прежде не бывало. Корнилов говорит о снижении производства на заводах, фабриках и настаивает на самых решительных мерах по оздоровлению обстановки.
«…Я верю в разум русского народа, верю в его светлое будущее» — так заканчивает он свою речь.
«…С глубокой скорбью нужно отметить, — пишет в воспоминаниях Верховский, — что на речь Корнилова откликнулась лишь правая часть залы Государственного совещания. Все демократические и армейские организации не встали даже, как это ни уродливо, чтобы его приветствовать.
Еще один грозный признак. Дабы бороться с анархией, нужна сила. Сила же теперь в руках демократических организаций, а они отказывают Корнилову в поддержке. Что же сможет он?..
Государственное совещание ничего не дало. Каждый пришел высказать свое и ушел с тем, с чем пришел. Обстоятельства требуют самоотречения массы… Керенский именно на этом требовании теряет свою популярность. Только жизнь может этому научить наш народ, едва выходящий из своей вековой темноты…»
На том же совещании генерал Каледин — атаман Войска Донского потребовал, чтобы декларация прав солдата была пересмотрена и дополнена декларацией его обязанностей. Атаман пошел значительно дальше Корнилова и потребовал объявления армии вне политики, запрета митингов и собраний с их партийной междоусобицей и склоками, недопустимыми в боевой обстановке.
«Страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами, свободных от необходимости оглядываться на всевозможные комитеты и советы, и отдающая себе ясный отчет в том, что источником суверенной государственной власти является воля всего народа, а не отдельных партий и групп…»