У Петра Николаевича Врангеля в воспоминаниях есть слова:
«Нужно сказать правду, что, за исключением социалистических элементов (это преимущественно большевики и левые эсеры. — Ю. В.), с одной стороны, и отдельных лиц, главным образом из военных (это прежде всего Корнилов, после Алексеев, Деникин, Колчак, Миллер, Юденич. — Ю. В.), — с другой, бездарность и безволие проявляло в равной мере все общество. Растерянность, безразличие, столь свойственные русским людям, неумение договориться и сорганизоваться, какое-то непонятное легкомыслие и болтливость наблюдались кругом. Все говорили о необходимости организоваться, все на словах конспирировали (то есть готовы были к образованию секретных и прочих организаций. — Ю. В.), но серьезной работы не было».
Однако полоса безволия русского общества внезапно оборвалась. Решимость небольшого количества военных родила вооруженный отпор захватчикам власти.
Во веки веков — Россия!
Родина под двуглавым византийским орлом!
К середине января 1918 г. отряды добровольцев под командованием Деникина выдвинуты за Таганрог. Необходимо прикрыть свою базу — Ростов. Они на месяц задерживают красных. Короткие жестокие бои без пленных.
Марина Деникина-Грей вспоминает об отце времен Ледяного похода, очевидно, по рассказам матери — молодой и верной подруги боевого генерала, обнажившего меч против едва ли не всей России, одурманенной ядом большевизма:
«…Грузноватый, лысый. Усы и бородка седоватые. Стального цвета глаза под густыми черными бровями. Он верит во Всевышнего, Родину и справедливость. Ему сорок шесть, и он всего как пять недель женат».
Любовь, кровь, ледяные могилы, казни, надежда, ненависть, штыковые атаки против своих же русских, нежность, объятия и безграничная вера в правоту белой идеи — все соединилось, слилось в один огненный поток дней и чувств.
Бред любви, дорогих прикосновений — и бред, крики искалеченных бойцов; смертные вопли пленных под саблями и прикладами — и ласки, надежда на жизнь и счастье высокого синего неба.
Вперед, господа!
Россия с надеждой и верой взирает на нас из веков! Мы возродим святую Русь! За святую Русь!
В ночь с 22 на 23 февраля 1918 г. Добровольческая Армия выступает на Екатеринодар (будущий Краснодар), пока свободный от красных. Там сражается Кубанская Добровольческая Армия. Вся вооруженная рать Корнилова — две с половиной тысячи офицеров, юнкеров, кадетов (это юноши 14–16 лет) и студентов с ничтожным количеством солдат-добровольцев. Ни лекарств, ни бинтов и никакой хирургии вообще. Нет даже в достатке еды, а боеприпасы надо брать с боем у красных, других нет.
Это тот самый знаменитый Ледяной поход белой гвардии — через еще ледяную степь, насквозь продуваемую зимними ветрами; в отдельные же дни степь вытаивала в безбрежное болото[62]. Оказаться раненым — почти верная погибель. На повязки рвут нательное белье, нет даже йода, все лекарство — студеная вода. А раненых, Господи!..
В Ледяном походе полковник Кутепов командует сборным отрядом: юнкера, солдаты, чиновники, кадеты, горстка интеллигентов. Всех единит святость цели. Россия возродится! Они очистят ее от немцев (сколько топчут родную землю!) и большевиков с Лениным и Троцким. Ничего, что их, добровольцев, здесь, в кубанской степи, так мало. Россия воспрянет!
Детскими своими годами Марина Деникина-Грей помнит Александра Кутепова. Сквозь толщу лет она всматривается в тот далекий образ:
«Бывший командир Преображенского полка[63], история которого восходит к Петру Великому. Смуглый, с квадратной бородой. Коренастый. Изящно-щеголеватый. Холостой…»
Население враждебно к белым (их еще называют «кадетами»): победят — стало быть, землю отымут.
Каждая верста дается с боем и надрывом. За армией, то бишь неполным полком, тащится обоз: штабы, женщины, раненые.
Генерал Марков командует офицерским сводным полком. Вот его портрет, списанный, как говорится, с тех дней: «Герой Великой войны (мировой, против немцев. — Ю. В.). Весь из мускулов. Волосы и бородка черные как смоль. Сентиментальный и суеверный, грубый и храбрый. Под его обаяние одинаково подпадают и женщины и мужчины. В походе ему было 39 лет. Он женат, у него двое детей».
Под Медведковской решалась судьба корниловцев: вырвутся из кольца железных дорог — будут живые и среди них. Впереди ждали рельсы, товарняк красных с патронами и снарядами.
Марков каждым выстрелом распоряжался — пушку поставил на прямую наводку. Многие господа офицеры шли в атаку без винтовок — у груди несли снаряд для пушек.
Марков первый вскочил на паровоз. Машиниста — штыком в живот. Тот:
— Товарищи, товарищи!..
Да только уже нет «товарищей». Били в вагонах всех без разбору: солдат, матросов, баб, раненых. Один жуткий мат, хрип, рев…
Белые добыли патроны и снаряды, перерубили кольцо железных дорог, ушли в вольную степь.
Маркова называли «храбрецом среди храбрейших». Равных по бесстрашию ему не было. Сам водил господ офицеров в штыковые атаки, и не раз, и не два… В злой пулеметной метели бежал впереди, и всегда — с солдатской винтовкой наперевес.
Был роста невеликого, усы и борода — под последнего императора… Спереди, как и положено, под шеей у воротника солдатской гимнастерки, крупный крест — Станислав с мечами. Глаза имел живые, как говорили, «со светом». Пал Марков незадолго до своего сорокалетия — 25 июня 1918 г., в самом начале так называемого второго Кубанского похода (под первым подразумевается Ледяной).
И его зароют — ни креста, ни камня — а чтоб не надругались. Шибко способна на это Русь — гадить и плеваться на могилы. Лег Марков — и нет больше. Только небо во всю ширь. Метра два-три земли, а над нею — небо, всегда небо…
Во веки веков живи, Россия!
Нет тыла — кругом смерть.
Чуть-чуть пройдут, вроде распрямятся, а уже выстрелы и крик:
— В цепь, господа!
Под огнем зарывайся в грязь, чем глубже — тем сохранней. И не елозь, мать твою, задницу продырявят. Славно стреляют красные солдатики, сами их обучали прицелу, мать их!.. Ишь бежит водичка, а все одно — не крути рылом… В штыки, господа!.. А как в штыки, мать твою?! Да на сапоге по пуду грязи. И каждый раз изволь вытащить ногу, а вперед надо, и лучше бы рысью: чем быстрей — тем сохранней. Ведь кладут на выбор, мать их всех, краснопузых!..
С Богом, господа!
А после… после не обсохнуть и не присесть. Папиросы мокрые, вообще все мокрое. В груди жжет — лакай из лужи. Одна отрада — первач: и уж ни холода, ни дрожи в ногах…
— Господа, есть добровольцы расстреливать пленных?..
И поднимаются: шибко много злобы за убитых друзей, сожженные дома, поломанную жизнь. И расшибают в мешок с костями своих же русских. А после глушат самогон. Потому что если не мы их, то они нас. Нет без этого Гражданской войны. Нет тыла — кругом смерть, ибо тотемный знак России — трупы… И первый среди первых — сынок генерала Алексеева.
Подробное описание похода оставил офицер Роман Гуль — будущий русский писатель в эмиграции. Вместе с братом дрался в передовых цепях добровольцев.
По позднейшим отзывам генерала Врангеля можно судить о боевых качествах Красной Армии: «Дрались красные упорно, но общее управление было из рук вон плохо». Барон не без горечи и гнева пишет о зверствах красных. Даже ему, военному человеку, отвоевавшему мировую войну день в день и всякого навидавшегося, такое в диковину.
«…Часть офицеров была убита (при нападении красных. — Ю. В.), лишь немногие успели спастись. Некоторые перед смертью подвергались жестоким истязаниям. У Влескова (бывшего подчиненного генерала Врангеля в войне против Германии, бравого кавалерийского офицера. — Ю. В.) были перебиты обе руки и ноги и содрана кожа с черепа. Он был подобран крестьянами… После продолжительной болезни он был перевезен разыскавшим его братом… Я немедленно поехал навестить его. Блестящий офицер, редкой красоты юноша был теперь совсем неузнаваем. Одна рука была по локоть ампутирована, пальцы другой были сведены, передвигаться он мог лишь с помощью костылей. Череп был до сего времени покрыт незажившими рубцами…»
А вот наблюдения Врангеля в месяцы командования кавалерийской дивизией на Северном Кавказе.
«Заречные аулы жестоко пострадали от большевиков, некоторые… выжжены до тла, много черкесов расстреляно и замучено. В одном… несколько десятков черкесов были живьем закопаны…»
Во всех кубанских станицах красные прежде всего расстреливали стариков — это были носители казацких традиций. Проще всего традиции похоронить вместе с людьми. Зверски обходились с казачками. Их насиловали, позорили, возили в обозах, после пристреливали.
«Почти все солдаты красной армии имели при себе значительные суммы денег, в обозах красных войск можно было найти все, начиная от мыла, табака, спичек и кончая собольими шубами, хрустальной посудой, пианино и граммофонами. В этот первый период гражданской войны, где одна сторона (белая. — Ю. В.) дралась за свое существование, а в рядах другой было исключительно все то смутное, что всплыло на поверхность в период разложения старой армии, где страсти с обеих сторон еще не успели утихнуть и озлобление достигало крайних пределов, о соблюдении законов войны думать не приходилось. Красные безжалостно расстреливали наших пленных, добивали раненых, брали заложников, насиловали, грабили и жгли станицы. Наши части со своей стороны, имея неприятеля и впереди и сзади, будучи ежедневно свидетелями безжалостной жестокости врага, не давали противнику пощады. Пленных не брали. Живя исключительно местными средствами, имея недостаток во всем и не получая казенных отпусков (то есть не получая снабжения. — Ю. В.), части невольно смотрели на военную добычу как на собственное добро. Бороться с этим, повторяю, в первый период было почти невозможно (а это восстанавливало население против. —